Неточные совпадения
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть.
Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у себя Левин ловил и терял
звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде
звезды Медведицы.
«Полегче! легче!» — слышится голос, телега спускается с кручи: внизу плотина широкая и широкий
ясный пруд, сияющий, как медное дно, перед солнцем; деревня, избы рассыпались на косогоре; как
звезда, блестит в стороне крест сельской церкви; болтовня мужиков и невыносимый аппетит в желудке…
Как пойдут
ясные дни, то и длятся недели три-четыре; и вечер тепел там, и ночь душна.
Звезды так приветливо, так дружески мигают с небес.
Начиная с Зондского пролива, мы все наслаждались такими ночами. Небо как книга здесь, которую не устанешь читать: она здесь открытее и
яснее, как будто само небо ближе к земле. Мы с бароном Крюднером подолгу стояли на вахтенной скамье, любуясь по ночам
звездами, ярко игравшей зарницей и особенно метеорами, которые, блестя бенгальскими огнями, нередко бороздили небо во всех направлениях.
Ночь была
ясная и холодная.
Звезды ярко горели на небе; мерцание их отражалось в воде. Кругом было тихо и безлюдно; не было слышно даже всплесков прибоя. Красный полумесяц взошел поздно и задумчиво глядел на уснувшую землю. Высокие горы, беспредельный океан и глубокое темно-синее небо — все было так величественно, грандиозно. Шепот Дерсу вывел меня из задумчивости: он о чем-то бредил во сне.
А в
ясном небе
Как жар горит луна и
звезды блещут
Усиленным сиянием.
Звезда непобедимой воли, она восходит в моей груди:
ясная, тихая и полная решимости, спокойная и самообладающая.
Много
звезд на небе
ясном,
Но их счесть никак нельзя,
Ветер шепчет, будто можно,
А совсем никак нельзя.
Расцветают лопухи,
Поют птицы петухи.
Не видит Федосьюшка жила человеческого, не слышит человечьего голосу; кругом шумят леса неисходные, приутихли на древах птицы воздуственные, приумеркли в небесах
звезды ясные; собираются в них тучи грозные, тучи грозные собираются, огнем-полымем рассекаются…
Когда они пришли в Болотово, начинало уже смеркаться. Но сумерки замедлялись огненною багровою зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать холодной
ясной ночи. Небо очистилось уже от облаков: кое-где начинали мигать
звезды. На востоке, в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево: то был месяц, светлый лик которого не суждено уже было видеть Григорию… Но месяц еще не показывался.
Что прекрасней песен о цветах и
звездах?
Всякий тотчас скажет: песни о любви!
Что прекрасней солнца в
ясный полдень мая?
И влюбленный скажет: та, кого люблю!
Ах, прекрасны
звезды в небе полуночи — знаю!
И прекрасно солнце в
ясный полдень лета — знаю!
Очи моей милой всех цветов прекрасней — знаю!
И ее улыбка ласковее солнца — знаю!
Точно птицы в воздухе, плавают в этой светлой ласковой воде усатые креветки, ползают по камню раки-отшельники, таская за собой свой узорный дом-раковину; тихо двигаются алые, точно кровь,
звезды, безмолвно качаются колокола лиловых медуз, иногда из-под камня высунется злая голова мурены с острыми зубами, изовьется пестрое змеиное тело, всё в красивых пятнах, — она точно ведьма в сказке, но еще страшней и безобразнее ее; вдруг распластается в воде, точно грязная тряпка, серый осьминог и стремительно бросится куда-то хищной птицей; а вот, не торопясь, двигается лангуст, шевеля длиннейшими, как бамбуковые удилища, усами, и еще множество разных чудес живет в прозрачной воде, под небом, таким же
ясным, но более пустынным, чем море.
Лёжа на спине, он смотрел в
ясное небо и чем пристальнее смотрел, тем больше видел в нём
звёзд.
Года два тому назад на этом месте стоял дом огородника Панфила; огородника кто-то убил, дом подожгли, вётлы обгорели, глинистая земля, смешанная с углём и золою, была плотно утоптана игроками в городки; среди остатков кирпичного фундамента стояла печь, торчала труба; в
ясные ночи над трубою, невысоко в небе, дрожала зеленоватая
звезда.
Когда, как хор одушевленный,
Земля, и
звезды, и луна
Гремят хвалой творцу вселенной,
Себя со злобою надменной
Ему равняет Сатана!
Но беса умствованья ложны,
Тождествен с истиною тот,
Кого законы непреложны,
Пред чьим величием ничтожны
Равно кто любит иль клянет!
Как звездный блеск в небесном поле
Ясней выказывает мгла,
Так на твою досталось долю
Противуречить божьей воле,
Чтоб тем светлей она была!
Чем тени сумрачней ночные,
Тем
звезды ярче и
ясней;
Блажен в беде не гнувший выи[1],
Блажен певец грядущих дней,
Кто среди тьмы денницы новой
Провидит радостный восход
И утешительное слово
Средь общих слез произнесет!
И тьму пусть терпит божья воля,
Явлений двойственность храня, —
Блаженны мы, что наша доля
Быть представителями дня!
Пути творца необъяснимы,
Его судеб таинствен ход,
Блажен, кто всех сомнений мимо
Дорогой светлою идет!
— Eh bien, que feras-tu, si je te prends avec? Во-первых, je veux cinquante mille francs. [Что же ты будешь делать, если я возьму тебя с собой?.. я хочу пятьдесят тысяч франков (фр.).] Ты мне их отдашь во Франкфурте. Nous allorts а Paris; там мы живем вместе et je te ferais voir des etoiles en plein jour. [Мы поедем в Париж… и я тебе покажу
звезды среди
ясного дня (фр.).] Ты увидишь таких женщин, каких ты никогда не видывал. Слушай…
В эти часы бог для меня — небо
ясное, синие дали, вышитый золотом осенний лес или зимний — храм серебряный; реки, поля и холмы,
звёзды и цветы — всё красивое божественно есть, всё божественное родственно душе.
В этом состоянии, близком к бреду безумия, рнсуя в воображении сладострастные картины, Ипполит Сергеевич не замечал, что дождь прекратился и в окна его комнаты с
ясного неба смотрели
звёзды. Он всё ждал звука шагов женщины, несущей ему наслаждение. Порой, на краткий миг, надежда обнять девушку гасла в нём; тогда он слышал в учащённом биении своего сердца упрёк себе и сознавал, что состояние, переживаемое им, позорно для него, болезненно и гадко.
Звезды вы
ясные, сойдите в чашу брачную; а в моей чаше вода из-за горного студенца.
Посмотри, как по небу ходит
ясный месяц, как мигают и искрятся
звезды, как встают от земли легкие тучи и бредут куда-то одна за другой, будто запоздалые странники ночною дорогой…
Они
Огляделись: безлюдно и тихо,
Звезды с
ясного неба глядят….
«Мы сегодня потешились лихо!» —
Франты в клубе друзьям говорят…
Но год прошел: одним
звездою ясной,
Другим он молнией мелькнул,
Меня ж год встреченный прекрасно,
Как друг, как демон обманул!
Звёзды ясные,
звёзды прекрасные
Нашептали цветам сказки чудные…
Из глубин небесных тихо спускались
звёзды и, замирая высоко над землёю, радостно обещали на завтра
ясный день. Со дна котловины бесшумно вставала летняя ночь, в ласковом её тепле незаметно таяли рощи, деревни, цветные пятна полей и угасал серебристо-синий блеск реки.
Половина тёмно-синего неба была густо засеяна
звёздами, а другая, над полями, прикрыта сизой тучей. Вздрагивали зарницы, туча на секунду обливалась красноватым огнём. В трёх местах села лежали жёлтые полосы света — у попа, в чайной и у лавочника Седова; все эти три светлые пятна выдвигали из тьмы тяжёлое здание церкви, лишённое
ясных форм. В реке блестело отражение Венеры и ещё каких-то крупных
звёзд — только по этому и можно было узнать, где спряталась река.
Ты цепь существ в Себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от Тебя родятся.
Как в мразный,
ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так
звезды в безднах под Тобой.
Это и есть Божий клад… серебро ангел Господень с
ясного месяца берет, а камни самоцветные со
звезд небесных…
Вечер крещенского сочельника
ясный был и морозный. За околицей Осиповки молодые бабы и девки сбирали в кринки чистый «крещенский снежок» холсты белить да от сорока недугов лечить. Поглядывая на ярко блиставшие
звезды, молодицы заключали, что новый год белых ярок породит, а девушки меж себя толковали: «
Звезды к гороху горят да к ягодам; вдоволь уродится, то-то загуляем в лесах да в горохах!»
— Духом не мятись, сердцем не крушись, — выпевала Катенька, задыхаясь почти на каждом слове. — Я, Бог, с тобой, моей сиротой, за болезнь, за страданье духа дам дарованье!.. Радуйся, веселись, верна-праведная!..
Звезда светлая горит, и восходит месяц
ясный, будет, будет день прекрасный, нескончаемый вовек!.. Бог тебя просвятит, ярче солнца осветит… Оставайся, Бог с тобою, покров Божий над тобою!
«Ты прости-прощай, говорит, небо
ясное, ты прости-прощай, солнце красное, вы прощайте, месяц и
звезды небесные, вы прощайте, моря, озера и реки, вы прощайте, леса, поля и горы, ты прости-прощай, мать-сыра-земля, вы простите, ангелы, архангелы, серафимы, херувимы и вся сила небесная».
Малиновые переливы вечерней зари, сливаясь с
ясным темно-синим небосклоном, с каждой минутой темнели. Ярко сверкают в высоте поднебесной
звезды, и дрожат они на плесу, отражаясь в тихой воде; почернел нагорный берег, стеной поднимаясь над водою; ярчей разгорелись костры коноводов и пламенные столбы из труб стального завода, а вдали виднеется ярманка, вся залитая огнями. То и дело над нею вспыхивает то белое, то алое, то зеленое зарево потешных огней, что жгут на лугах, где гулянья устроены.
Рай в природе сохранился в ее красоте, в солнечном свете, в мерцающих в
ясную ночь
звездах, в голубом небе, в незапятнанных вершинах снеговых гор, в морях и реках, в лесу и хлебном поле, в драгоценных камнях и цветах и в красоте и убранстве мира животного.
Уже светало. Млечный путь бледнел и мало-помалу таял, как снег, теряя свои очертания. Небо становилось хмурым и мутным, когда не разберешь, чисто оно или покрыто сплошь облаками, и только по
ясной, глянцевитой полосе на востоке и по кое-где уцелевшим
звездам поймешь, в чем дело.
«Ей-богу же это не мой дом!» — соображает Сафроныч, который чем выше стал подниматься, тем
яснее припоминать, как, бывало, он поднимался по своей лесенке, и все что шаг кверху, то все ему, бывало, становится светлее и светлее — и
звезды, и месяц, и лазурь небесная открывается…
С этого времени она стала для меня весь божий мир, и отец, и полюбовник, и все родное; в ее глазках светили мне мое солнце, и
звезды ясные, и каменья самоцветные, на устах ее цвели мои цветы махровые; здоровье ее был мой самый дорогой талан, жизнью ее я жива была.
Ясная декабрьская ночь висела над Петербургом. Полная луна обливала весь город своим матовым светом. Мириады
звезд блестели на темном, казалось, бездонном небосклоне. Окутавший весь город снежный покров блестел как серебро, и на нем виднелись малейшие черные точки, не говоря уже о сравнительно темных полосках улиц и пригородных дорог.
— Это прекрасно! Ты мудрый и справедливый правитель, — воскликнули многие разом, — и нам теперь ничто более не мешает предаваться безмятежному веселию в твоем доме, в этой прекрасной столовой, в которую с высоты неба смотрят
звезды и, верно, завидуют
ясным очам прекрасной Нефоры. Поднимаем фиалы за очи Нефоры и за счастье Дуназа.