Неточные совпадения
Ему доступны были наслаждения высоких помыслов; он не чужд был всеобщих
человеческих скорбей. Он горько в глубине души плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвестные, безыменные страдания, и тоску, и
стремление куда-то вдаль, туда, вероятно, в тот мир, куда увлекал его, бывало, Штольц…
Кирсанов лежит на диване, курит и думает: «Будь честен, то есть расчетлив, не просчитывайся в расчете, помни сумму, помни, что она больше своей части, то есть, твоя
человеческая натура сильнее, важнее для тебя, чем каждое отдельное твое
стремление, предпочитай же ее выгоды выгодам каждого отдельного твоего
стремления, если они как-нибудь разноречат, — вот только и всего, это и называется попросту: будь честен, и все будет отлично.
Известны были, впрочем, два факта: во-первых, что в летописях малиновецкой усадьбы, достаточно-таки обильных сказаниями о последствиях тайных девичьих вожделений, никогда не упоминалось имя Конона в качестве соучастника, и во-вторых, что за всем тем он, как я сказал выше, любил, в праздничные дни, одевшись в суконную пару, заглянуть в девичью, и, стало быть,
стремление к прекрасной половине
человеческого рода не совсем ему было чуждо.
Покуда есть еще в охотку, но ведь и здесь, как и во всех
человеческих желаниях и
стремлениях, предел положен.
Его душа была цельная
человеческая душа, со всеми ее способностями, а так как всякая способность носит в самой себе
стремление к удовлетворению, то и в темной душе мальчика жило неутолимое
стремление к свету.
Личные симпатии Райнера влекли его к социалистам. Их теория сильно отвечала его поэтическим
стремлениям. Поборников национальной независимости он уважал за проявляемые ими силу и настойчивость и даже желал им успеха; но к их планам не лежало его сердце. Никакого обособления он не признавал нужным при разделе естественных прав
человеческого рода.
Душа его, видно, была открыта на этот раз для всех возвышенных
стремлений человеческих.
Не будь интеллигенции, мы не имели бы ни понятия о чести, ни веры в убеждения, ни даже представления о
человеческом образе. Остались бы «чумазые» с их исконным
стремлением расщипать общественный карман до последней нитки.
Ведь наконец в самой природе
человеческой есть
стремление симпатизировать своему ближнему и желать поднять его духовный уровень до своего духовного уровня!
— Напротив, очень
человеческое! — возразил Евгений с усмешкою. — Испокон веков у людей было
стремление поиграть в попы… в наставники… устроить себе церковь по собственному вкусу.
Она поняла, что в
человеческом существе кроются известные
стремления, которые могут долго дремать, но, раз проснувшись, уже неотразимо влекут человека туда, где прорезывается луч жизни, тот отрадный луч, появление которого так давно подстерегали глаза среди безнадежной мглы настоящего.
На это только и можно отвечать тем, что естественных
стремлений человеческой природы совсем уничтожить нельзя.
Во все времена и во всех сферах
человеческой деятельности появлялись люди, настолько здоровые и одаренные натурою, что естественные
стремления говорили в них чрезвычайно сильно, незаглушаемо — в практической деятельности они часто делались мучениками своих
стремлений, но никогда не проходили бесследно, никогда не оставались одинокими, в общественной деятельности они приобретали партию, в чистой науке делали открытия, в искусствах, в литературе образовали школу.
Это постоянное пребывание в очень неясном, но все-таки чего-то ожидающем состоянии мне сделалось, наконец, невыносимо: я почти готова была думать, что разные хорошие мысли и идеи — сами по себе, а жизнь
человеческая — сама по себе, в которой только пошлость и гадость могут реализироваться; но встреча с вами, — вот видите, как я откровенна, — согнала этот туман с моих желаний и
стремлений!..
Что такое реформа? Реформа есть такое действие, которое
человеческим страстям сообщает новый полет. А коль скоро страсти получили полет, то они летят — это ясно. Не успев оставить гавань одной реформы, они уже видят открывающуюся вдали гавань другой реформы и стремятся к ней. Вот здесь-то именно, то есть на этом-то пути
стремления от одной реформы к другой, и следует, по мысли кн. Мещерского, употреблять тот знак препинания, о котором идет речь. Возможно ли это?
— Позвольте. Конечно, не всякому они доступны, и человеку свойственно ошибаться. Однако вы, вероятно, согласитесь со мною, что, например, Ньютон открыл хотя некоторые из этих основных законов. Он был гений, положим; но открытия гениев тем и велики, что становятся достоянием всех.
Стремление к отысканию общих начал в частных явлениях есть одно из коренных свойств
человеческого ума, и вся наша образованность…
1) Определение прекрасного: «прекрасное есть полное проявление общей идеи в индивидуальном явлении» — не выдерживает критики; оно слишком широко, будучи определением формального
стремления всякой
человеческой деятельности.
Но несправедливо так ограничивать поле искусства, если под «произведениями искусства» понимаются «предметы, производимые человеком под преобладающим влиянием его
стремления к прекрасному» — есть такая степень развития эстетического чувства в народе, или, вернее оказать, в кругу высшего общества, когда под преобладающим влиянием этого
стремления замышляются и исполняются почти все предметы
человеческой производительности: вещи, нужные для удобства домашней жизни (мебель, посуда, убранство дома), платье, сады и т. п.
Мы не менее других готовы смеяться над реторикою; но, признавая законными все потребности
человеческого сердца, как скоро замечаем их всеобщность, мы признаем важность этих поэтических распространений, потому что всегда и везде видим
стремление к ним в поэзии: в жизни всегда есть эти подробности, не нужные для сущности дела, но необходимые для сто действительного развития; должны они быть и в поэзии.
Вся прошедшая жизнь человечества, сознательно и бессознательно, имела идеалом
стремление достигнуть разумного самопознания и поднятия воли
человеческой к воле божественной; во все времена человечество стремилось к нравственно благому, свободному деянию.
Все вместе разливало что-то величественно грустное на действия и мысли; но в этой грусти была неодолимая прелесть темных, неопределенных, музыкальных
стремлений и упований, потрясающих заповеднейшие струны души
человеческой.
— Вам снова, — говорит, — надо тронуться в путь, чтобы новыми глазами видеть жизнь народа. Книгу вы не принимаете, чтение мало вам даёт, вы всё ещё не верите, что в книгах не
человеческий разум заключён, а бесконечно разнообразно выражается единое
стремление духа народного к свободе; книга не ищет власти над вами, но даёт вам оружие к самоосвобождению, а вы — ещё не умеете взять в руки это оружие!
Сколь трудно знать
человеческое сердце, предвидеть все возможные действия страстей, обратить к добру их бурное
стремление или остановить твердыми оплотами, согласить частную пользу с общею; наконец — после высочайших умозрений, в которых дух
человеческий, как древле Моисей на горе Синайской, с невидимым Божеством сообщается, — спуститься в обыкновенную сферу людей и тончайшую Метафизику преобразить в устав гражданский, понятный для всякого!
Теперь, если недовольство действительным миром и является, то уже не во имя каких-нибудь громких исключительных явлений, а во имя чего-то «очарованного», как выражался Жуковский, во имя каких-то глубочайших
стремлений человеческого духа, которых, однако же, поэт и сам не сознавал хорошенько.
Но нельзя же было оставаться ей без всякого направления; нужно же было выразить какие-нибудь
стремления и понятия: без этого не может обойтись ни одно произведение мысли
человеческой.
Но однажды помещенные в канцелярию писаря тотчас подвергались психической эпидемии, весьма быстро заражавшей все нормально
человеческое и еще быстрее развивавшей искаженные потребности, желания,
стремления; целые дни работали эти труженики с усердием, более нежели с усердием, с завистью; штаты тогда были еще невероятные, едва эти бедняки в будни досыта наедались и в праздники допьяна напивались, а ни один не хотел заняться каким-нибудь ремеслом, считая всякую честную работу не совместною с
человеческим достоинством, дозволяющим только брать двугривенные за справки.
Взгляните, в самом деле, на положение крестьянского мальчика или девочки и подивитесь, как у них могут сохраниться [
человеческие]
стремления.
Но достаточно одного: чтобы испорченные люди избавили ее от своего надзора и не заботились об ее нравственном воспитании, достаточно этого, чтобы естественные
стремления человеческой природы явственно выразились в ней и получили свою силу.
Но вот в том-то и заслуга художника: он открывает, что слепой-то не совсем слеп; он находит в глупом-то человеке проблески самого ясного здравого смысла; в забитом, потерянном, обезличенном человеке он отыскивает и показывает нам живые, никогда незаглушимые
стремления и потребности
человеческой природы, вынимает в самой глубине души запрятанный протест личности против внешнего, насильственного давления и представляет его на наш суд и сочувствие.
Мы заметили, между прочим, общее
стремление к восстановлению
человеческого достоинства и полноправности во всех и каждом.
Следовало бы ожидать, что, при всеобщем
стремлении к поддержанию своего
человеческого достоинства, исчезнут и те забитые личности, которых несколько экземпляров взяли мы у г. Достоевского.
Здесь видим мы всю жизнь, все
стремления и верования древнего человечества; здесь ясно отразилось это чистое, младенческое миросозерцание первого периода
человеческой жизни.
Прекрасными
стремлениями мы признаем все естественные неиспорченные
стремления человеческой природы; все прекрасные
стремления мы признаем следствием естественных, нормальных потребностей человека.
Так или иначе, раньше или позже, но
человеческому организму необходимо установиться и выработать нормальное соотношение между своими
стремлениями и отправлениями.
Но
человеческая энергия излучается при этом лишь в определенном направлении, — она истощается в женственном
стремлении к самоотданию души Богу, как Церкви ее Главе, в жертвенном самораспятии
человеческой стихии.
Быть может, более соответствует его высокому религиозному духу такая мысль: воскресение мертвых есть акт богочеловеческий, требующий соединения божественной благодати и
человеческого действия, и, признавая вполне божественную сторону воскрешения, человек должен проявить в нем участие своим встречным усилием, собственным
стремлением к воскрешению.
Коренное различие между философией и религией заключается и том, что первая есть порождение деятельности
человеческого разума, своими силами ищущего истину, она имманентна и человечна и в то же время она воодушевлена
стремлением перерасти свою имманентность и свою человечность, приобщившись к бытию сверхприродному, сверхчеловечному, трансцендентному, божественному; философия жаждет истины, которая есть главный и единственный стимул философствования.
В душе
человеческой появляется сознание неабсолютности и внебожественности, а следовательно, относительности и греховности своего бытия, но одновременно зарождается и
стремление освободиться от «мира», преодолеть его в Боге; другими словами, вместе с религиозным самосознанием в человеке родится и чувство зла, вины, греха, отторженности от Бога, а равно и потребность спасения и искупления.
«Среди тех ничтожно-мелких искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство
стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это
человеческое чувство подавило все и царило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление, очевидно, поддельно. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах».
Это парадокс
человеческого существования: любовь есть
стремление к полноте, и в ней есть смертельное жало, любовь есть борьба за бессмертие, и эрос смертоносен.
И если они и трактуют о проблеме бессмертия, то без углубления проблемы самой смерти и преимущественно в связи с нравственной ответственностью человека, с наградами и наказаниями и в лучшем случае с потребностью завершения бесконечных
стремлений человеческой личности.
В коммунизм вошли знакомые черты: жажда социальной справедливости и равенства, признание классов трудящихся высшим
человеческим типом, отвращение к капитализму и буржуазии,
стремление к целостному миросозерцанию и целостному отношению к жизни, сектантская нетерпимость, подозрительное и враждебное отношение к культурной элите, исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей, придание материализму почти теологического характера.
Этому
человеческому типу, очень благородному, свойственны были высокие
стремления, любовь к «высокому и прекрасному», как потом любил иронизировать Достоевский, в нем было много мечтательности и слабая способность к действию, к реализации, в нем было не мало русской лени, порожденной барством.
Разумная жизнь есть. Она одна есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны для нее, потому что для нее нет времени. Жизнь человека истинная — та, из которой он составляет себе понятие о всякой другой жизни, — есть
стремление к благу, достигаемому подчинением своей личности закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем. Истинная жизнь
человеческая происходит вне пространства и времени.
Жизнь есть
стремление к благу.
Стремление к благу есть жизнь. Так понимали, понимают и всегда будут понимать жизнь все люди. И потому жизнь человека есть
стремление к
человеческому благу, а
стремление к
человеческому благу и есть жизнь
человеческая. Толпа, люди не мыслящие, понимают благо человека в благе его животной личности.
Человек обожествляется, но лишь путем умолкания всего
человеческого, исчезновения человека и появления на его место Божества [И. В. Попов говорит о св. Макарии Египетском: «Перестать быть человеком и теперь же стать Богом, хотя бы и на краткие моменты божественного наития, — вот что было целью всех
стремлений и помышлений его души».
Так раскрывается в «Бесах» распадение необыкновенной
человеческой личности, истощившей свои силы в безмерности своих
стремлений, не способной к избранию и жертве.
По книгам это называлось воздухом, атмосферой, но по чувству
человеческому это было и вечно оставалось небом — извечною целью всех
стремлений, всех поисков и надежд.
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени
человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за всё совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, имеющее как и каждый человек, свои личные привычки, страсти,
стремления к добру, красоте, истине, — что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, т. е. читанием книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Так вот отчего и цветочки, и поспешность наша, и боязнь оглянуться, и
стремление уйти подальше, скрыться, найти какой-то свой дом на земле… знала душа, что ей готовится, и трепетала в слабом
человеческом теле!