Неточные совпадения
Науки бывают разные; одни трактуют об удобрении полей, о построении жилищ
человеческих и скотских, о воинской доблести и непреоборимой твердости — сии суть полезные; другие, напротив, трактуют о вредном франмасонском и якобинском вольномыслии, о некоторых якобы природных человеку понятиях и
правах, причем касаются даже строения мира — сии суть вредные.
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь
человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же
правом, с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
—
Право, у вас душа
человеческая все равно что пареная репа. Уж хоть по три рубли дайте!
— Ведь губернатор — наследник; он имеет
право на притязания; а что другие-то со всех сторон прицепились, так это-с, ваше сиятельство,
человеческое дело. Умерла-с богатая, распоряженья умного и справедливого не сделала; слетелись со всех сторон охотники поживиться —
человеческое дело…
Самгин следил, как соблазнительно изгибается в руках офицера с черной повязкой на
правой щеке тонкое тело высокой женщины с обнаженной до пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости
человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел
право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
— К чему ведет нас безответственный критицизм? — спросил он и, щелкнув пальцами
правой руки по книжке, продолжал: — Эта книжка озаглавлена «Исповедь человека XX века». Автор, некто Ихоров, учит: «Сделай в самом себе лабораторию и разлагай в себе все
человеческие желания, весь
человеческий опыт прошлого». Он прочитал «Слепых» Метерлинка и сделал вывод: все человечество слепо.
«Такой умок выработала себе, между прочим, в долгом угнетении, обессилевшая и рассеянная целая еврейская нация, тайком пробиравшаяся сквозь
человеческую толпу, хитростью отстаивавшая свою жизнь, имущество и свои
права на существование».
Гордость,
человеческое достоинство,
права на уважение, целость самолюбия — все разбито вдребезги! Оборвите эти цветы с венка, которым украшен человек, и он сделается почти вещью.
«Этот умок помогает с успехом пробавляться в обиходной жизни, делать мелкие делишки, прятать грешки и т. д. Но когда женщинам возвратят их
права — эта тонкость, полезная в мелочах и почти всегда вредная в крупных, важных делах, уступит место прямой
человеческой силе — уму».
Толпа сострадательно глядит на падшего и казнит молчанием, как бабушка — ее! Нельзя жить тому, в чьей душе когда-нибудь жила законная
человеческая гордость, сознание своих
прав на уважение, кто носил прямо голову, — нельзя жить!
Но не требовать этого, значит тоже ничего не требовать, оскорблять женщину, ее
человеческую натуру, творчество Бога, значит прямо и грубо отказывать ей в
правах на равенство с мужчиной, на что женщины справедливо жалуются.
Вот многочисленная кучка
человеческого семейства, которая ловко убегает от ферулы цивилизации, осмеливаясь жить своим умом, своими уставами, которая упрямо отвергает дружбу, религию и торговлю чужеземцев, смеется над нашими попытками просветить ее и внутренние, произвольные законы своего муравейника противоставит и естественному, и народному, и всяким европейским
правам, и всякой неправде.
Демократия не может быть в принципе, в идее ограничена сословными и классовыми привилегиями, внешне-общественными аристократиями, но она должна быть ограничена
правами бесконечной духовной природы
человеческой личности и нации, ограничена истинным подбором качеств.
Можно установить четыре периода в отношении человека к космосу: 1) погружение человека в космическую жизнь, зависимость от объектного мира, невыделенность еще
человеческой личности, человек не овладевает еще природой, его отношение магическое и мифологическое (примитивное скотоводство и земледелие, рабство); 2) освобождение от власти космических сил, от духов и демонов природы, борьба через аскезу, а не технику (элементарные формы хозяйства, крепостное
право); 3) механизация природы, научное и техническое овладение природой, развитие индустрии в форме капитализма, освобождение труда и порабощение его, порабощение его эксплуатацией орудий производства и необходимость продавать труд за заработную плату; 4) разложение космического порядка в открытии бесконечно большого и бесконечно малого, образование новой организованности, в отличие от органичности, техникой и машинизмом, страшное возрастание силы человека над природой и рабство человека у собственных открытий.
Но реальность «мы» нисколько не дает
права признавать примат общества над
человеческой личностью.
Отвлеченно-демократическая общественная идеология сняла ответственность с личности, с духа
человеческого, а потому и лишила личность автономии и неотъемлемых
прав.
Как это все укладывалось в его голове и почему это казалось ему так просто — объяснить не легко, хотя и не совсем невозможно: обиженный, одинокий, без близкой души
человеческой, без гроша медного, да еще с кровью, зажженной вином, он находился в состоянии, близком к помешательству, а нет сомнения в том, что в самых нелепых выходках людей помешанных есть, на их глаза, своего рода логика и даже
право.
Чернышевский свято
прав и человечен в своей проповеди свободы
человеческих чувств и в своей борьбе против власти ревности в
человеческих отношениях.
Гарантий
прав человеческой личности не нужно в отношениях любви, но отношения в
человеческих обществах очень мало походят на отношения любви.
Полемизируя с
правым христианским лагерем, Вл. Соловьев любил говорить, что гуманистический процесс истории не только есть христианский процесс, хотя бы то и не было сознано, но что неверующие гуманисты лучше осуществляют христианство, чем верующие христиане, которые ничего не сделали для улучшения
человеческого общества.
Троицы, будет изъявлением
прав Бога и
прав человека, что в истории было до сих пор разделено, будет раскрытием богочеловечности человека и человечества, новой близости
человеческого к божескому.
Тот же критик решил (очень энергически), что в драме «Не так живи, как хочется» Островский проповедует, будто «полная покорность воле старших, слепая вера в справедливость исстари предписанного закона и совершенное отречение от
человеческой свободы, от всякого притязания на
право заявить свои
человеческие чувства гораздо лучше, чем самая мысль, чувство и свободная воля человека».
Но дать ей настоящее,
человеческое развитие значило бы признать
права ее личности, отказаться от самодурных
прав, идти наперекор всем преданиям, по которым сложился быт «темного царства»: этого Русаков не хотел и не мог сделать.
Читатели, соображаясь с своими собственными наблюдениями над жизнью и с своими понятиями о
праве, нравственности и требованиях природы
человеческой, могут решить сами — как то, справедливы ли наши суждения, так и то, какое значение имеют жизненные факты, извлекаемые нами из комедий Островского.
Ко всему этому надо себя приготовить, воспитать себя для этого, а именно: переломить свой характер, выбить из головы дурь, т. е. собственные убеждения, смирить себя, т. е. отложить всякую мысль о своих
правах и о
человеческом достоинстве.
До такой степени гнет самодурства исказил в них
человеческий образ, заглушил всякое самобытное чувство, отнял всякую способность к защите самых священных
прав своих,
прав на неприкосновенность чувства, на независимость сердечных влечений, на наслаждение взаимной любовью!..
Но мы именно понимаем, что если тут нет
права юридического, то зато есть
право человеческое, натуральное;
право здравого смысла и голоса совести, и пусть это
право наше не записано ни в каком гнилом
человеческом кодексе, но благородный и честный человек, то есть всё равно что здравомыслящий человек, обязан оставаться благородным и честным человеком даже и в тех пунктах, которые не записаны в кодексах.
Вообще я недоволен переходом в Западную Сибирь, не имел
права отказать родным в желании поселить меня поближе, но под Иркутском мне было бы лучше. Город наш в совершенной глуши и имеет какой-то свой отпечаток безжизненности. Я всякий день брожу по пустым улицам, где иногда не встретишь
человеческого лица. Женский пол здесь обижен природой, все необыкновенно уродливы.
Это начало еще более способствовало Райнерову замешательству, но он оправился и с полною откровенностью рассказал революционному агенту, что под видом сочувствия польскому делу им навязывают девушку в таком положении, в котором женщина не может скитаться по лесам и болотам, а имеет всякое
право на
человеческое снисхождение.
Мудрость и любовь требуют обсудить всякий взгляд, но мы считаем себя обязанными неотразимую убедительность фактов противопоставить той жестокой мысли, по которой
право человеческое становится в зависимость от милости
человеческой».
Личные симпатии Райнера влекли его к социалистам. Их теория сильно отвечала его поэтическим стремлениям. Поборников национальной независимости он уважал за проявляемые ими силу и настойчивость и даже желал им успеха; но к их планам не лежало его сердце. Никакого обособления он не признавал нужным при разделе естественных
прав человеческого рода.
— Ты все сердишься и не хочешь согласиться со мной, что я совершенно
права, — и поверь мне, что ты сам гораздо скорее разлюбишь меня, когда весь мой мир в тебе заключится; мы с тобой не молоденькие, должны знать и понимать сердце
человеческое.
Лично каждый из этих господ может вызвать лишь изумление перед безграничностью
человеческого тупоумия, изумление, впрочем, значительно умеряемое опасением: вот-вот сейчас налетит! вот сейчас убьет, сотрет с лица земли этот ураган бессознательного и тупоумного лгания, отстаивающий свое
право убивать во имя какой-то личной «искренности», до которой никому нет дела и перед которой, тем не менее, сотни глупцов останавливаются с разинутыми ртами: это, дескать, «искренность»! — а искренность надобно уважать!
Привилегия — в отношении к чему? — в отношении к священнейшему из всех
прав человеческих, к
праву собственности!
Но я стою на одном: что частные вопросы не имеют
права загромождать до такой степени
человеческие умы, чтобы исключать вопросы общие.
Мы, рабочие, — люди, трудом которых создается все — от гигантских машин до детских игрушек, мы — люди, лишенные
права бороться за свое
человеческое достоинство, нас каждый старается и может обратить в орудие для достижения своих целей, мы хотим теперь иметь столько свободы, чтобы она дала нам возможность со временем завоевать всю власть.
Оставался церемониальный марш. Весь полк свели в тесную, сомкнутую колонну, пополуротно. Опять выскочили вперед желонеры и вытянулись против
правого фланга, обозначая линию движения. Становилось невыносимо жарко. Люди изнемогали от духоты и от тяжелых испарений собственных тел, скученных в малом пространстве, от запаха сапог, махорки, грязной
человеческой кожи и переваренного желудком черного хлеба.
«Когда же приидет сын
человеческий во славе своей и все святые ангелы с ним, тогда сядет на престоле славы своей, и соберутся пред ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов, и поставит овец по
правую сторону свою, а козлов — по левую.
Проникнись этою деятельною, разумною любовью, постигни, что в самом искаженном
человеческом образе просвечивает подобие божие — и тогда, только тогда получишь ты
право проникнуть в сокровенные глубины его души!"
И не
право оно, во-первых, потому, что в основании социологических изысканий лежит предусмотрительность, которая всегда была главным и существенным основанием развития
человеческих обществ, и, во-вторых, потому, что ежели и справедливо, что утопии производили в массах известный переполох, то причину этого нужно искать не в открытом обсуждении идеалов будущего, а скорее в стеснениях и преследованиях, которыми постоянно сопровождалось это обсуждение.
Я мог бы привести здесь примеры изумительнейшей выносливости, но воздерживаюсь от этого, зная, что частные случаи очень мало доказывают. Общее настроение общества и масс — вот главное, что меня занимает, и это главное свидетельствует вполне убедительно, что мелочи управляют и будут управлять миром до тех пор, пока
человеческое сознание не вступит в свои
права и не научится различать терзающие мелочи от баттенберговских.
Вся штука в том, Захар Иваныч, что человек слаб, и так как эта слабость непроизвольная, то мы не имеем
права не принимать ее в расчет при оценке
человеческих действий.
Ужасно подумать, что возможны общества, возможны времена, в которых только проповедь надругательства над
человеческим образом пользуется
правом гражданственности.
Часто теперь я спрашиваю себя: когда я был лучше и
правее — тогда ли, когда верил во всемогущество ума
человеческого, или теперь, когда, потеряв силу развития, сомневаюсь в силе и значении ума
человеческого? — и не могу себе дать положительного ответа.
— Разом определяете minimum
прав человеческих…
И восторг по поводу упразднения крепостного
права, и признательность сердца по случаю введения земских учреждений, и светлые надежды, возбужденные опубликованием новых судебных уставов, и торжество, вызванное упразднением предварительной цензуры, с оставлением ее лишь для тех, кто, по
человеческой немощи, не может бесцензурности вместить.
Под левою рукой у него было что-то похожее на орудия пытки, а в
правой — он держал кровавый мешок, из которого свесились книзу две
человеческие головы, бледные, лишенные волос и, вероятно, испустившие последний вздох в пытке.
Как чиновник вы имеете своего начальника в лице вашего достоуважаемого директора, но как член общества и дворянин вы всегда в
праве рассчитывать на… содействие предводителя дворянства в вопросах, касающихся вашей чести, вашего
человеческого и дворянского достоинства.
«Берусь за перо, чтобы рассказать, каким образом один необдуманный шаг может испортить всю
человеческую жизнь, уничтожить все ее плоды, добытые ценою долгих унижений, повергнуть в прах все надежды на дальнейшее повышение в избранной специальности и даже отнять у человека лучшее его
право в этом мире —
право называться верным сыном святой римско-католической церкви!
Природа вступит в вечные
права свои, вы услышите ее голос, заглушенный на время суетней, хлопотней, смехом, криком и всею пошлостью
человеческой речи!