Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по
семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он
целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был
целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею
семьей.
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной
цельюСебе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их
семьей,
Задернул траурной тафтой.
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива,
Она в
семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто
целый день одна
Сидела молча у окна.
— И все считает, считает: три миллиона лет,
семь миллионов километров, — всегда множество нулей. Мне, знаешь, хочется
целовать милые глаза его, а он — о Канте и Лапласе, о граните, об амебах. Ну, вижу, что я для него тоже нуль, да еще и несуществующий какой-то нуль. А я уж так влюбилась, что хоть в море прыгать.
— Эх, Париж! Да-а! — следователь сожалительно покачал годовой. — Был я там студентом, затем, после свадьбы, ездил с женой,
целый месяц жили. Жизнь-то, Клим Иванович, какова? Сначала — Париж, Флоренция, Венеция, а затем — двадцать
семь лет — здесь. Скучный городок, а?
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся
семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался
целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
Кровля пуще всего говорит сердцу путешественника, и притом красная: это
целая поэма, содержание которой — отдых,
семья, очаг — все домашние блага. Кто не бывал Улиссом на своем веку и, возвращаясь издалека, не отыскивал глазами Итаки? «Это пакгауз», — прозаически заметил кто-то, указывая на дразнившую нас кровлю, как будто подслушав заветные мечты странников.
Семья кактусов богаче всех: она занимает
целую лужайку.
Раз пикник всем городом был, поехали на
семи тройках; в темноте, зимой, в санях, стал я жать одну соседскую девичью ручку и принудил к
поцелуям эту девочку, дочку чиновника, бедную, милую, кроткую, безответную.
Что же касается собственно до «плана», то было все то же самое, что и прежде, то есть предложение прав своих на Чермашню, но уже не с коммерческою
целью, как вчера Самсонову, не прельщая эту даму, как вчера Самсонова, возможностью стяпать вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч в шесть или
семь, а просто как благородную гарантию за долг.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял:
семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит
целый день… А что ж преферанс?
Четвертого дня Петра Михайловича, моего покровителя, не стало. Жестокий удар паралича лишил меня сей последней опоры. Конечно, мне уже теперь двадцатый год пошел; в течение
семи лет я сделал значительные успехи; я сильно надеюсь на свой талант и могу посредством его жить; я не унываю, но все-таки, если можете, пришлите мне, на первый случай, двести пятьдесят рублей ассигнациями.
Целую ваши ручки и остаюсь» и т. д.
Там, где-то в закоптелых канцеляриях, через которые мы спешим пройти, обтерханные люди пишут — пишут на серой бумаге, переписывают на гербовую, и лица,
семьи,
целые деревни обижены, испуганы, разорены.
Месяцы
целые эти люди обдумывали и приготовлялись к этому свиданию, от которого зависит честь, состояние,
семья; сколько труда, усилий было употреблено ими прежде, чем их приняли, сколько раз стучались они в запертую дверь, отгоняемые жандармом или швейцаром.
В шести-семи комнатах такого четырехугольника, с колеблющимися полами и нештукатуренными стенами, ютилась дворянская
семья, иногда очень многочисленная, с
целым штатом дворовых людей, преимущественно девок, и с наезжавшими от времени до времени гостями.
— Есть такой Божий человек. Размочит поутру в воде просвирку, скушает — и сыт на весь день. А на первой да на Страстной неделе Великого поста и во все
семь дней один раз покушает. Принесут ему в Светлохристово воскресенье яичко, он его облупит,
поцелует и отдаст нищему. Вот, говорит, я и разговелся!
Что касается до нас, то мы знакомились с природою случайно и урывками — только во время переездов на долгих в Москву или из одного имения в другое. Остальное время все кругом нас было темно и безмолвно. Ни о какой охоте никто и понятия не имел, даже ружья, кажется, в
целом доме не было. Раза два-три в год матушка позволяла себе нечто вроде partie de plaisir [пикник (фр.).] и отправлялась всей
семьей в лес по грибы или в соседнюю деревню, где был большой пруд, и происходила ловля карасей.
Дешерт был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В нашей
семье о нем ходили
целые легенды, окружавшие это имя грозой и мраком. Говорили о страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние жили в людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его, существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна дочь, красивая девушка с печальными глазами, сбежала из дому. Сын застрелился…
Насколько сам Стабровский всем интересовался и всем увлекался, настолько Дидя оставалась безучастной и равнодушной ко всему. Отец утешал себя тем, что все это результат ее болезненного состояния, и не хотел и не мог видеть действительности. Дидя была представителем вырождавшейся
семьи и не понимала отца. Она могла по
целым месяцам ничего не делать, и ее интересы не выходили за черту собственного дома.
— Я тебе наперво домишко свой покажу, Михей Зотыч, — говорил старик Малыгин не без самодовольства, когда они по узкой лесенке поднимались на террасу. — В прошлом году только отстроился. Раньше-то некогда было.
Семью на ноги поднимал, а меня господь-таки благословил:
целый огород девок. Трех с рук сбыл, а трое сидят еще на гряде.
Поездка в Кунару в малыгинской
семье вызвала
целую бурю.
Бывает и так, что, кроме хозяина, застаешь в избе еще
целую толпу жильцов и работников; на пороге сидит жилец-каторжный с ремешком на волосах и шьет чирки; пахнет кожей и сапожным варом; в сенях на лохмотьях лежат его дети, и тут же в темном я тесном углу его жена, пришедшая за ним добровольно, делает на маленьком столике вареники с голубикой; это недавно прибывшая из России
семья.
Стало быть, если, как говорят, представителей общества, живущих в Петербурге, только пять, то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне в 30 тысяч, не говоря уже о том, что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно в насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их
семьи, солдат и служащих в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская пади, и не говоря уже о том, что, отдавая каторжных в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные
цели наказания приносит в жертву промышленным соображениям, то есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила.
В том, что ссыльные не вступают в законный брак, часто бывают виноваты также несовершенства статейных списков, создающие в каждом отдельном случае
целый ряд всяких формальностей, томительных, во вкусе старинной волокиты, ведущих к тому лишь, что ссыльный, истратившись на писарей, гербовые марки и телеграммы, в конце концов безнадежно машет рукой и решает, что законной
семьи у него не быть.
Отдача каторжных в услужение частным лицам находится в полном противоречии со взглядом законодателя на наказание: это — не каторга, а крепостничество, так как каторжный служит не государству, а лицу, которому нет никакого дела до исправительных
целей или до идеи равномерности наказания; он — не ссыльнокаторжный, а раб, зависящий от воли барина и его
семьи, угождающий их прихотям, участвующий в кухонных дрязгах.
На этом основании критика предположила, что «Бедность не порок» написана Островским с той
целью, чтобы показать, какие вредные последствия производит в купеческой
семье отступление от старых обычаев и увлечение новой модой…
— Помилуйте, и без обиды натурально хочется узнать; вы мать. Мы сошлись сегодня с Аглаей Ивановной у зеленой скамейки ровно в
семь часов утра, вследствие ее вчерашнего приглашения. Она дала мне знать вчера вечером запиской, что ей надо видеть меня и говорить со мной о важном деле. Мы свиделись и проговорили
целый час о делах, собственно одной Аглаи Ивановны касающихся; вот и всё.
Маврина
семья сразу ожила, точно и день был светлее, и все помолодели. Мавра сбегала к Горбатым и выпросила
целую ковригу хлеба, а у Деяна заняла луку да соли. К вечеру Окулко действительно кончил лужок, опять молча поужинал и улегся в балагане. Наташка радовалась: сгрести готовую кошенину не велика печаль, а старая Мавра опять горько плакала. Как-то Окулко пойдет объявляться в контору? Ушлют его опять в острог в Верхотурье, только и видела работничка.
Тяжело мне быть без известий о
семье и о вас всех, — одно сердце может понять, чего ему это стоит; там я найду людей, с которыми я также душою связан, — буду искать рассеяния в физических занятиях, если в них будет какая-нибудь
цель; кроме этого, буду читать сколько возможно в комнате, где живут, как говорят, тридцать человек.
Продолжая фланировать в новой маске, он внимательно прислушивался к частым жалобам недовольных порочными наклонностями общества, болел перед ними гражданскою болезнью и сносил свои скорби к Райнеру, у которого тотчас же после его приезда в Петербург водворилась на жительстве
целая импровизованная
семья.
Пришел постоянный гость, любовник Соньки Руль, который приходил почти ежедневно и
целыми часами сидел около своей возлюбленной, глядел на нее томными восточными глазами, вздыхал, млел и делал ей сцены за то, что она живет в публичном доме, что грешит против субботы, что ест трефное мясо и что отбилась от
семьи и великой еврейской церкви.
В один из самых тяжелых моментов своего мудреного существования, когда Прозоров
целых полгода оставался без всяких средств и чуть не сморил
семьи голодом, ему предложили урок в очень фешенебельном аристократическом семействе, — именно: предложили преподавать русскую словесность скучавшей малокровной барышне, типичной представительнице вырождавшейся аристократической
семьи.
Но вот лес начинает мельчать; впереди сквозь редкие насаждения деревьев белеет свет, возвещающий поляну, реку или деревню. Вот лес уже кончился, и перед вами речонка, через которую вы когда-то переезжали летом вброд. Но теперь вы ее не узнаете; перед вами
целое море воды, потопившей собою и луга и лес верст на
семь. Вы подъезжаете к спуску, около которого должен стоять дощаник, но его нет.
Выглянет солнышко — деревня оживет. Священник со всею
семьей спешит возить снопы, складывать их в скирды и начинает молотить. И все-таки оказывается, что дожди свое дело сделали; и зерно вышло легкое, и меньше его. На
целых двадцать пять процентов урожай вышел меньше против прошлогоднего.
Ведь ни я, ни Вилков, ни Торцов не выходили с оружием в руках, чтобы создать земство, — и вдруг оказывается, что теперь-то именно и выступила вперед общественная опасность!"Словом сказать, Краснов махнул рукой, посвятил остальное время петербургского пребывания на общественные удовольствия, на истребление бакалеи, на покупку нарядов для
семьи и, нагруженный
целым ворохом всякой всячины, возвратился восвояси.
Француз усовершенствовал наконец воспитание Юлии тем, что познакомил ее уже не теоретически, а практически с новой школой французской литературы. Он давал ей наделавшие в свое время большого шуму: «Le manuscrit wert», «Les sept péchés capitaux», «L’âne mort» [«Зеленая рукопись» (Гюстава Друино), «
Семь смертных грехов» (Эжена Сю), «Мертвый осел» (Жюля Жанена) (франц.)] и
целую фалангу книг, наводнявших тогда Францию и Европу.
Утром в Химках прощание с сестрой Зиной, у которой он гостил в летние каникулы. Здесь же, по соседству, визит
семье Синельниковых. С большим трудом удалось ему улучить минуту, чтобы остаться наедине с богоподобной Юленькой, но когда он потянулся к ней за знакомым, сладостным, кружащим голову
поцелуем, она мягко отстранила его загорелой рукой и сказала...
В г. К. он и сблизился с
семьей Тугановских и такими тесными узами привязался к детям, что для него стало душевной потребностью видеть их каждый вечер. Если случалось, что барышни выезжали куда-нибудь или служба задерживала самого генерала, то он искренно тосковал и не находил себе места в больших комнатах комендантского дома. Каждое лето он брал отпуск и проводил
целый месяц в имении Тугановских, Егоровском, отстоявшем от К. на пятьдесят верст.
Но эти
семь тысяч спасли А.Я. Липскерова. Вообще ему везло. Затевая издание газеты, он не задавался никакими высокими идеями, а смотрел на газету как на коммерческое дело с конечной
целью разбогатеть по примеру Н.И. Пастухова, а что писалось в газете, его занимало мало. Его интересовали только доходы.
— Позовите Музу!.. Мы ее спросим! — командовал Егор Егорыч: у него образовался
целый план в голове, каким образом устроить всю эту несчастную
семью.
— Правда, что взамен этих неприятностей я пользуюсь и некоторыми удовольствиями, а именно: 1) имею бесплатный вход летом в Демидов сад, а на масленице и на святой пользуюсь правом хоть
целый день проводить в балаганах Егарева и Малафеева; 2) в
семи трактирах, в особенности рекомендуемых нашею газетой вниманию почтеннейшей публики, за несоблюдение в кухнях чистоты и неимение на посуде полуды, я по очереди имею право однажды в неделю (в каждом) воспользоваться двумя рюмками водки и порцией селянки; 3) ежедневно имею возможность даром ночевать в любом из съезжих домов и, наконец, 4) могу беспрепятственно присутствовать в любой из камер мировых судей при судебном разбирательстве.
Кроме черкесов, в казармах наших была еще
целая кучка поляков, составлявшая совершенно отдельную
семью, почти не сообщавшуюся с прочими арестантами.
Да, замечание! за растление умов, за соблазн малых сих, за оскорбление честнейшего, кроткого и, можно сказать, примерного служителя алтаря — замечание, а за то, что голодный дьячок променял Псалтирь старую на новую, сажают
семью целую на год без хлеба…
Но, вместо этого, внезапно
целая куча домов опять выступала из-за зелени, и Матвей опять попадал как будто в новый город; порой даже среди скромных коттеджей опять подымались гордые дома в шесть и
семь этажей, а через несколько минут опять маленькие домики и такая же дорога, как будто этот город не может кончиться, как будто он занял уже весь свет…
Не достигнув своей
цели в Чечне, Хаджи-Мурат вернулся в Тифлис и каждый день ходил к Воронцову и, когда его принимали, умолял его собрать горских пленных и выменять на них его
семью.
Могут быть угнетения, побои, тюрьмы, казни, не имеющие
целью преимущества богатых классов (хотя это очень редко), но смело можно сказать, что в нашем обществе, где на каждого достаточного, по-господски живущего человека приходится 10 измученных работой, завистливых, жадных и часто прямо с своими
семьями страдающих рабочих, все преимущества богатых, вся роскошь их, всё то, чем лишним пользуются богатые против среднего рабочего, всё это приобретено и поддерживаемо только истязаниями, заключениями, казнями.
Было время, когда люди, выехав с
целью истязания и убийства, показания примера, не возвращались иначе, как совершив то дело, на которое они ехали, и, совершив такое дело, не мучились раскаяниями и сомнениями, а спокойно, засекши людей, возвращались в
семью и ласкали детей, — шутили, смеялись и предавались тихим семейным удовольствиям.
По второму жизнепониманию жизнь человека заключается не в одной его личности, а в совокупности и последовательности личностей: в племени,
семье, роде, государстве;
цель жизни заключается в удовлетворении воли этой совокупности личностей.
Анна Васильевна
поцеловала его в щеку и назвала миленьким; Николай Артемьевич улыбнулся презрительно и сказал: «Quelle bourde!» [Какая нелепость! (фр.)] (он любил при случае употреблять «шикарные» французские слова) — а на следующее утро, в
семь часов, карета и коляска, нагруженные доверху, выкатились со двора стаховской дачи.