Неточные совпадения
Так, мой друг; да я ждал бы, чтобы при всех
науках не забывалась главная
цель всех знаний человеческих, благонравие.
Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех
наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало
целый день
Его тоскующую лень, —
Была
наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.
Но, без сомнения, он повторил бы и в пятый, если бы отец не дал ему торжественного обещания продержать его в монастырских служках
целые двадцать лет и не поклялся наперед, что он не увидит Запорожья вовеки, если не выучится в академии всем
наукам.
— Ты пойми прежде всего вот что: основная
цель всякой
науки — твердо установить ряд простейших, удобопонятных и утешительных истин. Вот.
Странно подействовало ученье на Илью Ильича: у него между
наукой и жизнью лежала
целая бездна, которой он не пытался перейти. Жизнь у него была сама по себе, а
наука сама по себе.
Дети ее пристроились, то есть Ванюша кончил курс
наук и поступил на службу; Машенька вышла замуж за смотрителя какого-то казенного дома, а Андрюшу выпросили на воспитание Штольц и жена и считают его членом своего семейства. Агафья Матвеевна никогда не равняла и не смешивала участи Андрюши с судьбою первых детей своих, хотя в сердце своем, может быть бессознательно, и давала им всем равное место. Но воспитание, образ жизни, будущую жизнь Андрюши она отделяла
целой бездной от жизни Ванюши и Машеньки.
Для
науки и ее
целей совсем не нужна эта религиозная вера в разум.
Все остальное должно носить лишь служебный характер для экономики, в которой видят
цели жизни;
наука и искусство обслуживают социальное строительство.
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою
науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду
целовать эти камни и плакать над ними, — в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.
Один из тузов, ездивший неизвестно зачем с ученою
целью в Париж, собственными глазами видел Клода Бернара, как есть живого Клода Бернара, настоящего; отрекомендовался ему по чину, званию, орденам и знатным своим больным, и Клод Бернар, послушавши его с полчаса, сказал: «Напрасно вы приезжали в Париж изучать успехи медицины, вам незачем было выезжать для этого из Петербурга»; туз принял это за аттестацию своих занятий и, возвратившись в Петербург, произносил имя Клода Бернара не менее 10 раз в сутки, прибавляя к нему не менее 5 раз «мой ученый друг» или «мой знаменитый товарищ по
науке».
Теперь, ты знаешь, я уж не то: от меня начинают ждать больше, думают, что я переработаю
целую большую отрасль
науки, все учение об отправлениях нервной системы.
Наука, имеющая какую-нибудь
цель вместо истинного знания, — не
наука.
Наполеон, имевший в высшей степени полицейский талант, сделал из своих генералов лазутчиков и доносчиков; палач Лиона Фуше основал
целую теорию, систему,
науку шпионства — через префектов, помимо префектов — через развратных женщин и беспорочных лавочниц, через слуг и кучеров, через лекарей и парикмахеров.
— А как вы полагаете, откуда деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он был подрядчиком и морил рабочих, как мух, потом он начал спаивать мужиков, а сейчас разоряет
целый край в обществе всех этих банковских воров. Честных денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не лучше и не хуже других. Но не нужно закрывать себе глаза на окружающее нас зло. Хороша и литература, и
наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и свою
науку, что я знаю заранее, паду на землю и буду
целовать эти камни и плакать над ними — в то же время убежденный всем сердцем своим в том, что все это уже давно кладбище и никак не более».
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности
целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество
науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Мы видели книги, до священных должностей и обрядов исповедания нашего касающиеся, переведенные с латинского на немецкий язык и неблагопристойно для святого закона в руках простого народа обращающиеся; что ж сказать наконец о предписаниях святых правил и законоположений; хотя они людьми искусными в законоучении, людьми мудрейшими и красноречивейшими писаны разумно и тщательно, но
наука сама по себе толико затруднительна, что красноречивейшего и ученейшего человека едва на оную достаточна
целая жизнь.
Я видал ученых, литераторов, поэтов, политических деятелей, обретавших и обретших в этой же
науке свои высшие примирения и
цели, даже положительно только этим сделавших карьеру.
— Нет, а впрочем, не знаю. Он кандидат, молодой, и некоторые у него хорошо учились. Вот Женни, например, она всегда высший балл брала. Она по всем предметам высшие баллы брала. Вы знаете — она ведь у нас первая из
целого выпуска, — а я первая с другого конца. Я терпеть не могу некоторых
наук и особенно вашей математики. А вы естественных
наук не знаете? Это, говорят, очень интересно.
Естественные
науки открыли перед ним
целый мир новых сведений: он уразумел и трав прозябанье, и с ним заговорила морская волна.
И действительно, вслед за вторым письмом явились ко мне Феогност и Коронат, шаркнули ножкой,
поцеловали в плечико и в один голос просили принять их в свое родственное расположение, обещаясь, с своей стороны, добронравием и успехами в
науках вполне оное заслужить.
Возьмите промышленность,
науку, искусство — везде казовые концы, которыми мы любуемся, выкупаются
целым рядом жертв.
Результаты приезда барина на заводы обнаружились скоро: вопрос об уставной грамоте решен в том смысле, что заводским мастеровым земельный надел совсем не нужен, даже вреден; благодаря трудам генерала Блинова была воссоздана
целая система сокращений и сбережений на урезках заработной рабочей платы, на жалованье мелким служащим и на тех крохах благотворительности, которые признаны
наукой вредными паллиативами; управители, поверенные и доверенные получили соответствующие увеличения своих окладов.
— Государство — это всё, — ораторствует Генечка, —
наука о государстве — это современный палладиум. Это
целое верование. Никакой отдельный индивидуум немыслим вне государства, потому что только последнее может дать защиту, оградить не только от внешних вторжений, но и от самого себя.
Я с завистью смотрел на них и втихомолку работал над французским языком, над
наукой кланяться, не глядя на того, кому кланяешься, над разговором, танцеваньем, над вырабатываньем в себе ко всему равнодушия и скуки, над ногтями, на которых я резал себе мясо ножницами, — и все-таки чувствовал, что мне еще много оставалось труда для достижения
цели.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать
целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на
науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
Это увещание оказывает свое действие не потому, чтобы оно заключало что-нибудь действительно убедительное, а потому что Иудушка и сам видит, что он зарапортовался, что лучше как-нибудь миром покончить день. Поэтому он встает с своего места,
целует у маменьки ручку, благодарит «за
науку» и приказывает подавать ужинать. Ужин проходит сурово и молчаливо.
Пресмешно, какое рачение о
науке со стороны людей, столь от нее далеких, как городничий Порохонцев, проведший полжизни в кавалерийской конюшне, где учатся коням хвост подвязывать, или лекарь-лгун, принадлежащий к той
науке, члены которой учеными почитаются только от круглых невежд, чему и служит доказательством его грубейшая нелепица, якобы он, выпив по ошибке у Плодомасова вместо водки рюмку осветительного керосина, имел-де
целую неделю живот свой светящимся.
Никого не удивляет и то, как либеральная
наука доказывает, рядом с признанием равенства, братства, свободы людей, необходимость войска, казней, таможен, цензуры, регламентации проституции, изгнания дешевых работников, запрещений эмиграции, необходимости и справедливости колонизации, основанной на отравлении, ограблении и уничтожении
целых пород людей, называемых дикими, и т. п.
«Лучше совсем истребить
науки, нежели допустить превратные толкования», — писал он в циркуляре, а Скотинин, как дважды два четыре, доказал ему, что всякое усилие, делаемое человеком, с
целью оградить себя от каких-либо случайностей, есть бунт против неисповедимых путей.
Это тем более озадачило Феденьку, что он, как вообще все администраторы, кончившие курс
наук в ресторане Дюссо, не имел надлежащей выдержки и был скорее способен являть сердечную пылкость, нежели упорство в преследовании административных
целей.
Я не знаю и не могу сказать, обладала ли Олеся и половиной тех секретов, о которых говорила с такой наивной верой, но то, чему я сам бывал нередко свидетелем, вселило в меня непоколебимое убеждение, что Олесе были доступны те бессознательные, инстинктивные, туманные, добытые случайным опытом, странные знания, которые, опередив точную
науку на
целые столетия, живут, перемешавшись со смешными и дикими поверьями, в темной, замкнутой народной массе, передаваясь как величайшая тайна из поколения в поколение.
С войны Пепко вывез
целый словарь пышных восточных сравнений и любил теперь употреблять их к месту и не к месту. Углубившись в права, Пепко решительно позабыл
целый мир и с утра до ночи зубрил, наполняя воздух цитатами, статьями закона, датами, ссылками, распространенными толкованиями и определениями. Получалось что-то вроде мельницы, беспощадно моловшей булыжник и зерно
науки. Он приводил меня в отчаяние своим зубрением.
— К рождеству я отваляю всю юриспруденцию, — коротко объяснил он мне. — Я двух зайцев ловлю: во-первых, получаю кандидатский диплом, а во-вторых — избавляюсь на
целых три месяца от семейной неволи… Под предлогом подготовки к экзамену я опять буду жить с тобой, и да будете благословенны вы, Федосьины покровы. Под вашей сенью я упьюсь сладким медом
науки…
Ариша, по заведенному обычаю, в благодарность за
науку, повалилась в ноги тятеньке, а Гордей Евстратыч сам поднял ее, обнял и как-то особенно крепко
поцеловал прямо в губы, так что Ариша заалелась вся как маков цвет и даже закрыла лицо рукой.
И что за диво? у других на свете
Надежд и
целей миллион,
У одного богатство есть в предмете,
Другой в
науки погружон,
Тот добивается чинов, крестов — иль славы,
Тот любит общество, забавы,
Тот странствует, тому игра волнует кровь…
Я ваш ответ предупрежду, пожалуй:
Я здесь давно знаком; и часто здесь, бывало,
Смотрел с волнением немым,
Как колесо вертелось счастья.
Один был вознесен, другой раздавлен им,
Я не завидовал, но и не знал участья:
Видал я много юношей, надежд
И чувства полных, счастливых невежд
В
науке жизни… пламенных душою,
Которых прежде
цель была одна любовь…
Они погибли быстро предо мною,
И вот мне суждено увидеть это вновь.
В наличности ничего нет, и Русь в
целые десять веков ничего своего не выработала, ни в управлении, ни в суде, ни в
науке, ни в искусстве, ни даже в ремесле…
— Да послушай, Литвинов, — заговорил наконец Бамбаев, — здесь не один только Губарев, здесь
целая фаланга отличнейших, умнейших молодых людей, русских — и все занимаются естественными
науками, все с такими благороднейшими убеждениями! Помилуй, ты для них хоть останься. Здесь есть, например, некто… эх! фамилию забыл! но это просто гений!
— А! Значит, естественными
науками. Это полезно как школа; как школа, не как
цель.
Цель теперь должна быть… мм… должна быть… другая. Вы, позвольте узнать, каких придерживаетесь мнений?
Была
целая самостоятельная
наука"о поддерживании связей",
наука, прямо вытекавшая из общего поветрия повадливости, которое мешало нам обособиться и сосредоточиться в самих себе.
Вральманы пичкали нас коротенькими знаниями (был один год, например, когда я одновременно обучалсяодиннадцати «
наукам» и в том числе «Пепину свинству», о котором недавно вам писал), а холоп высшей школы внушал, что
цель знания есть исполнение начальственных предначертаний.
Только папенька-то ведь умен был: как следует родительскую
науку выдержал, да еще ручку у родителя
поцеловал.
То мне хотелось уйти в монастырь, сидеть там по
целым дням у окошка и смотреть на деревья и поля; то я воображал, как я покупаю десятин пять земли и живу помещиком; то я давал себе слово, что займусь
наукой и непременно сделаюсь профессором какого-нибудь провинциального университета.
С тою же
целью, повсеместно, по мере возникновения
наук, учреждаются отделения центральной де сиянс академии, а так как ныне едва ли можно встретить даже один уезд, где бы хотя о причинах частых градобитий не рассуждали, то надо прямо сказать, что отделения сии или, лучше сказать, малые сии де сиянс академии разом во всех уездах без исключения объявятся.
Бегушев почувствовал даже какое-то отвращение к политике и весь предался искусствам и
наукам: он долго жил в Риме, ездил по германским университетским городам и проводил в них
целые семестры; ученые, поэты, художники собирались в его салоне и, под благодушным влиянием Натальи Сергеевны, благодушествовали.
— Молодое поколение… Звезда
науки и светильник церкви… Гляди, длиннополая аллилуйя в митрополиты выскочит, чего доброго, придется ручку
целовать… Что ж… дай бог…
В нашем обществе все сведения о мире ученых исчерпываются анекдотами о необыкновенной рассеянности старых профессоров и двумя-тремя остротами, которые приписываются то Груберу, то мне, то Бабухину. Для образованного общества этого мало. Если бы оно любило
науку, ученых и студентов так, как Николай, то его литература давно бы уже имела
целые эпопеи, сказания и жития, каких, к сожалению, она не имеет теперь.
В моем пристрастии к
науке, в моем желании жить, в этом сиденье на чужой кровати и в стремлении познать самого себя, во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы все это в одно
целое.
Следовательно, нечего удивляться, нечего и винить публику в невежестве, если она не читает ни сочинений, имеющих специальную
цель — движение
науки вперед, ни ученых разборов, имеющих в виду ту же высокую
цель.