Неточные совпадения
Самое различение буржуазии и пролетариата носит аксиологический характер, есть различение зла и
добра, тьмы и света, почти манихейское деление мира на две части, на
царство тьмы и
царство света.
Отец-то мой, покойник (
царство ему небесное!), человек был справедливый, горячий был тоже человек, не вытерпел, — да и кому охота свое
доброе терять? — и в суд просьбу подал.
— Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу! — сказал Левко и быстрыми шагами и радостно спешил к знакомой хате, окруженной низенькими вишнями. «Дай тебе бог небесное
царство,
добрая и прекрасная панночка, — думал он про себя. — Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся в эту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишь мне и вместе со мною помолишься за упокой души несчастной утопленницы!»
Устраивают землю и земную жизнь злые силы, отступившие от правды Христовой,
добрые же силы ждут Града Грядущего,
Царства Божьего.
Возможны три решения вопроса о мировой гармонии, о рае, об окончательном торжестве
добра: 1) гармония, рай, жизнь в
добре без свободы избрания, без мировой трагедии, без страданий, но и без творческого труда; 2) гармония, рай, жизнь в
добре на вершине земной истории, купленная ценой неисчислимых страданий и слез всех, обреченных на смерть, человеческих поколений, превращенных в средство для грядущих счастливцев; 3) гармония, рай, жизнь в
добре, к которым придет человек через свободу и страдание в плане, в который войдут все когда-либо жившие и страдавшие, т. е. в
Царстве Божием.
«Но в таком случае это будет земной рай!» «Да, это —
царство свободы,
добра, любви!» «Нужно делать различие между явлением Параклета и победоносным возвращением Христа.
Смысл мировой истории не в благополучном устроении, не в укреплении этого мира на веки веков, не в достижении того совершенства, которое сделало бы этот мир не имеющим конца во времени, а в приведении этого мира к концу, в обострении мировой трагедии, в освобождении тех человеческих сил, которые призваны совершить окончательный выбор между двумя
царствами, между
добром и злом (в религиозном смысле слова).
Для победы над грядущим злом растет сила
царства Божьего, сила творческая; воплотится в будущем и высшее
добро.
Для свободы выбора человечество должно: 1) стать на ноги, укрепить свою человеческую стихию и 2) увидеть
царство правды и
царство лжи, конечную форму обетований
добра и обетований зла.
… [Опущены подробности о проявляемой «нашим любезным», но увлекающимся H. Н. Муравьевым несправедливости к некоторым из его помощников. Сам Пущин простудился, и голос его «не отличается звучностью»; впрочем, декабристы «уже 30 лет лишены голоса».] Прекрасно делаете, что оставляете под красным сукном надежды, которыми и вас, как и меня, потчуют
добрые люди. Это очень понятно и естественно с их стороны, но, кажется, мы, допотопные, не подлежим ни переменам погоды, ни переменам
царства.
Ты одна полюбила меня, чудище противное и безобразное, за мои ласки и угождения, за мою душу
добрую, за любовь мою к тебе несказанную, и будешь ты за то женою короля славного, королевою в
царстве могучием».
Да дай господи вечно
доброе здоровье, а по смерчи
царство небесное жандармскому полковнику Альберту Казимировичу, что в те поры у нас по тайной полиции был.
Батюшка ваш —
царство небесное — барин
добрый был, да мы его и не видали почитай: всё в Москве жил; ну, известно, и подводы туда чаще гонять стали.
Богат я, казны не считаю,
А все не скудеет
добро;
Я
царство мое убираю
В алмазы, жемчуг, серебро.
— Дай вам Бог
доброе здоровье, родителям
царство небесное, — и поплыл далее.
Старик ответил ему тем же, как отвечал Ничипоренке, — ни более, ни менее, как то же: «Дай Бог тебе
доброе здоровье, родителям
царство небесное».
Старик-сборщик, не выходя ни на секунду из своего спокойного состояния, отдал Бенни свой поклон и протянул ему тоже: «Дай Бог тебе
доброе здоровье, родителям
царство небесное».
— Опекун Клеопатры Николаевны? Скажитe!
Царство небесное! Истинно
добрый был человек. Что-то теперь Клеопатра Николаевна? Как она была им довольна! Кого-то ей теперь назначат, потому что, надобно сказать, она порядочно порасстроила дочкино состояние: для нее это очень важно, кого ей назначат.
— Что ни говори, а кровь много значит. Его мать была удивительная, благороднейшая, умнейшая женщина. Было наслаждением смотреть на ее
доброе, ясное, чистое лицо, как у ангела. Она прекрасно рисовала, писала стихи, говорила на пяти иностранных языках, пела… Бедняжка,
царство ей небесное, скончалась от чахотки.
— Этот самый старичок, с узелком-то, генерала Жукова дворовый… У нашего генерала,
царство небесное, в поварах был. Приходит вечером: «Пусти, говорит, ночевать…» Ну, выпили по стаканчику, известно… Баба заходилась около самовара, — старичка чаем попоить, да не в
добрый час заставила самовар в сенях, огонь из трубы, значит, прямо в крышу, в солому, оно и того. Чуть сами не сгорели. И шапка у старика сгорела, грех такой.
Ты вовремя, боярин, с
доброй вестью
Вернулся из Сибири: угодил
Как раз попасть в тот день, как государь
Венчается на
царство!
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Все донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна
В
царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«
Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану...
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,
В
царство славного Салтана…»
Князь им вымолвил тогда:
«
Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану...
—
Доброму и хорошему наставлял и научал его ваш барин. Дай ему бог
царство небесное, век его поминаем, — проговорил он.
— Известно что, — отвечал Артемий. — Зачал из золотой пушки палить да вещбу говорить — бусурманское
царство ему и покорилось. Молодцы-есаулы крещеный полон на Русь вывезли, а всякого
добра бусурманского столько набрали, что в лодках и положить было некуда: много в воду его пометали. Самого царя бусурманского Стенька Разин на кол посадил, а дочь его, царевну, в полюбовницы взял. Дошлый казак был, до девок охоч.
—
Царство Небесное!.. — набожно перекрестясь, молвила Марья Гавриловна. —
Добрый был человек, хороший. Марьюшка, — прибавила она, обращаясь к головщице, — возьми-ка там у меня в спальне у икон поминанье. Запиши, голубушка, за упокой. Егором, никак, звали? — обратилась она к Манефе.
Когда его выбрали царем, царевич послал за город привести к себе своих товарищей. Когда им сказали, что их требует царь, они испугались: думали, что они сделали какую-нибудь вину в городе. Но им нельзя было убежать, и их привели к царю. Они упали ему в ноги, но царь велел встать. Тогда они узнали своего товарища. Царь рассказал им все, что с ним было, и сказал им: «Видите ли вы, что моя правда? Худое и
доброе — все от бога. И богу не труднее дать
царство царевичу, чем купцу — барыш, а мужику — работу».
Люди приближаются к
царству божию, то есть к
доброй и счастливой жизни, только усилиями каждого отдельного человека жить
доброй жизнью.
Царство божие силою берется. Это значит то, что для того, чтобы избавиться от зла и быть
добрым, нужно усилие. Усилие нужно для того, чтобы удержаться от зла. Удержись от зла, и будешь делать
добро, потому что душа человеческая любит
добро и делает его, если только свободна от зла.
Но нравственность, предполагающая греховное раздвоение, борьбу
добра и зла в человеке, не может иметь безусловного религиозного значения, она есть Ветхий Завет, период подзаконности, который преодолевается (хотя и не отменяется) Новым Заветом,
царством благодати [В русской литературе «сравнительный анализ» Ветхого и Нового заветов впервые был произведен митрополитом Иларионом (XI в.) в «Слове о Законе и Благодати».
Как связанная не с субстанциальностью, но модальностью человеческого существа, как плод первородного греха, нравственность вообще не представляет собой вершины, абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «по ту сторону
добра и зла»; также и дети, состояние которых, по слову Спасителя, является живой нормой Царствия Божия [«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в
Царство Небесное» (Мф. 18:3).], свободны от уз нравственности.
— До последней капельки. Одна ведь только она была. При ней пошло не то житье. Известно, ежели некому
добрым хозяйством путем распорядиться, не то что вотчина,
царство пропадет. А ее дело девичье. Куда же ей? Опять же и чудит без меры. Ну и пошло все врознь, пошло да и поехало. А вы, смею спросить, тоже из господ будете?
— Ну так что же, что
добрый? А как он в
царстве небесном будет? Его не пустят.
Рай, коррелятом которого будет ад, будет
царством «
добра», противостоящим
царству «зла».
Не представляй себе
Царство Божье слишком посюсторонне и по-человечески, как победу «
добрых» над «злыми», как изоляцию «
добрых» в светлом месте, а «злых» в темном месте.
«
Добрые» так хотят пролезть в
Царство Небесное, что у входа, где образуется давка, готовы раздавить большое количество ближних, оттесняемых ими в ад, в вечную погибель.
Ад, как объективная сфера, есть порождение того направления нравственной воли, которое резко делит мир на два лагеря, на лагерь «
добрых» и лагерь «злых», на два
царства, которые и завершаются раем и адом.
Ад представлялся человеческому сознанию в двух формах — или в форме печальной судьбы и гибели человечества вообще, потому что спасения нет, спасение не открылось и никто не попадет в
Царство Божье, которое есть
царство богов, или в форме торжества карательной справедливости над злыми, после того как открылось спасение
добрых.
Но у греков была сравнительно слабо выражена концепция, согласно которой происходит разделение на два лагеря, лагерь «
добрых» и лагерь «злых», борьба двух мировых начал и победа над
царством сатаны, оттесненным в ад.
Так совершает Евангелие прорыв из морали нашего мира, мира падшего и основанного на различении
добра и зла, к морали потусторонней, противоположной закону этого мира, морали райской, морали
Царства Божьего.
Вне же
Царства Божьего,
царства благодати, свободы и любви, абсолютное
добро, не допускающее существования зла, есть всегда тирания,
царство великого инквизитора и антихриста.
Но
Царство Божье совсем не есть
царство посюстороннего
добра, оно есть
царство сверхдобра, в котором результат и испытания свободы имеет иные образы, чем образы в мире сем.
Основное положение этики, понявшей парадокс
добра и зла, может быть так формулировано: поступай так, как будто бы ты слышишь Божий зов и призван в свободном и творческом акте соучаствовать в Божьем деле, раскрывай в себе чистую и оригинальную совесть, дисциплинируй свою личность, борись со злом в себе и вокруг себя, но не для того, чтобы оттеснять злых и зло в ад и создавать адское
царство, а для того, чтобы реально победить зло и способствовать просветлению и творческому преображению злых.
Торжество «
добра», основанное на различении и оценке, совсем не есть рай и не есть
Царство Божье.
Этика из учения о
добре превращается в учение о сверхдобре, о путях к
Царству Божьему.
Помочь ближнему, совершать
добрые дела нужно не для спасения души, а из непосредственной любви, для соединения людей, для сочетания душ в
Царстве Божьем.
Царство Божье мыслится как лежащее «по ту сторону
добра и зла».
Царство Божье все равно лежит по ту сторону нашего «
добра» и нашего «зла».
Но рай лежит по ту сторону
добра и зла, и потому он не есть исключительное
царство «
добрых» и «
добра» в нашем смысле.
Злые и находящиеся в аду могут быть приведены лишь к сверхдобру, т. е. введены в
Царство, лежащее по ту сторону
добра и зла, в котором нет уже ни нашего
добра, ни нашего зла.