Неточные совпадения
Добчинский. Марья Антоновна! (Подходит к ручке.)Честь имею поздравить. Вы будете
в большом, большом счастии,
в золотом платье
ходить и деликатные разные супы кушать; очень забавно будете проводить время.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они
в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего
в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали
в коляске к Тверскому бульвару
в своих атласных шубках — Долли
в длинной, Натали
в полудлинной, а Кити
в совершенно короткой, так что статные ножки ее
в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им,
в сопровождении лакея с
золотою кокардой на шляпе, нужно было
ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось
в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно
в эту таинственность совершавшегося.
— Одеть всех до одного
в России, как
ходят в Германии. Ничего больше, как только это, и я вам ручаюсь, что все пойдет как по маслу: науки возвысятся, торговля подымется,
золотой век настанет
в России.
— Бедность не порок, дружище, ну да уж что! Известно, порох, не мог обиды перенести. Вы чем-нибудь, верно, против него обиделись и сами не удержались, — продолжал Никодим Фомич, любезно обращаясь к Раскольникову, — но это вы напрасно: на-и-бла-га-а-ар-р-род-нейший, я вам скажу, человек, но порох, порох! Вспылил, вскипел, сгорел — и нет! И все
прошло! И
в результате одно только
золото сердца! Его и
в полку прозвали: «поручик-порох»…
Паратов. Это делает тебе честь, Робинзон. Но ты не по времени горд. Применяйся к обстоятельствам, бедный друг мой! Время просвещенных покровителей, время меценатов
прошло; теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес
золота ценится,
в полном смысле наступает
золотой век. Но, уж не взыщи, подчас и ваксой напоят, и
в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят — на какого Медичиса нападешь. Не отлучайся, ты мне нужен будешь!
— Там — все наше, вплоть до реки Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми усами, которые не закрывали толстых губ ярко-красного цвета, одной рукою, с вилкой
в ней, он писал узоры
в воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари, народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по
золоту ходят, лень им
золото поднять…
У окна сидел бритый, черненький, с лицом старика; за столом, у дивана, кто-то, согнувшись, быстро писал, человек
в сюртуке и
золотых очках, похожий на профессора, тяжело топая,
ходил из комнаты
в комнату, чего-то искал.
На месте, где сидел Макаров, все еще курился голубой дымок, Клим
сошел туда;
в песчаной ямке извивались
золотые и синенькие червяки огня, пожирая рыжую хвою и мелкие кусочки атласной бересты.
Бальзаминов. Что же это такое? Я умру.
В один день столько перемен со мной! Это с ума
сойдешь! Я тебя
золотом осыплю.
— Будешь задумчив, как навяжется такая супруга, как Марина Антиповна! Помнишь Антипа? ну, так его дочка! А золото-мужик, большие у меня дела делает: хлеб продает, деньги получает, — честный, распорядительный, да вот где-нибудь да подстережет судьба! У всякого свой крест! А ты что это затеял, или
в самом деле с ума
сошел? — спросила бабушка, помолчав.
Его не стало, он куда-то пропал, опять его несет кто-то по воздуху, опять он растет,
в него льется сила, он
в состоянии поднять и поддержать свод, как тот, которого Геркулес сменил. [Имеется
в виду один из персонажей греческой мифологии, исполин Атлант, державший на своих плечах небесный свод. Геркулес заменил его, пока Атлант
ходил за
золотыми яблоками.]
На арене ничего еще не было. Там
ходил какой-то распорядитель из тагалов,
в розовой кисейной рубашке, и собирал деньги на ставку и за пари. Я удивился, с какой небрежностью индийцы бросали пригоршни долларов, между которыми были и
золотые дублоны. Распорядитель раскладывал деньги по кучкам на полу, на песке арены. На ней,
в одном углу, на корточках сидели тагалы с петухами, которым предстояло драться.
Сойдя вниз, женщины замолкли и, крестясь и кланяясь, стали
проходить в отворенные двери еще пустой, блестевшей
золотом церкви.
— Год на год не приходится, Сергей Александрыч. А среднее надо класть тысяч сто… Вот
в третьем году адвоката Пикулькина тысяч на сорок обыграли,
в прошлом году нотариуса Калошина на двадцать да банковского бухгалтера Воблина на тридцать. Нынче, сударь, Пареный большую силу забирать начал:
в шестидесяти тысячах
ходит. Ждут к рождеству Шелехова — большое у них
золото идет, сказывают, а там наши на Ирбитскую ярмарку тронутся.
В одной ложе с Половодовым сидел Давид и с почтительным вниманием выслушивал эти поучения; он теперь
проходил ту высшую школу, которая отличает кровную
золотую молодежь от обыкновенных смертных.
К вечеру мы дошли до маленькой зверовой фанзы, которую, по словам Чан Лина, выстроил кореец-золотоискатель.
Золота он не нашел, но соболей
в тот год поймал много. Тут мы остановились.
В сумерки Чан Лин и Дерсу
ходили на охоту и убили сайка [Годовалый телок-изюбр, оставивший матку.]. Ночью они по очереди и сушили мясо.
И
в Ромён
ходил, и
в Синбирск — славный град, и
в самую Москву —
золотые маковки;
ходил на Оку-кормилицу, и на Цну-голубку, и на Волгу-матушку, и много людей видал, добрых хрестьян, и
в городах побывал честных…
Какое я сокровище храню
В груди моей. Ребенком прибежала
Снегурочка
в зеленый лес — выходит
Девицею с душой счастливой, полной
Отрадных чувств и
золотых надежд.
Снесу мой клад тропинкой неизвестной;
Одна лишь я по ней бродила, лешим
Протоптана она между болотом
И озером. Никто по ней не
ходит,
Лишь лешие, для шутки, горьких пьяниц
Манят по ней, чтоб завести
в трясину
Без выхода.
Старик прослыл у духоборцев святым; со всех концов России
ходили духоборцы на поклонение к нему, ценою
золота покупали они к нему доступ. Старик сидел
в своей келье, одетый весь
в белом, — его друзья обили полотном стены и потолок. После его смерти они выпросили дозволение схоронить его тело с родными и торжественно пронесли его на руках от Владимира до Новгородской губернии. Одни духоборцы знают, где он схоронен; они уверены, что он при жизни имел уже дар делать чудеса и что его тело нетленно.
Но рядом с его светлой, веселой комнатой, обитой красными обоями с
золотыми полосками,
в которой не
проходил дым сигар, запах жженки и других… я хотел сказать — яств и питий, но остановился, потому что из съестных припасов, кроме сыру, редко что было, — итак, рядом с ультрастуденческим приютом Огарева, где мы спорили целые ночи напролет, а иногда целые ночи кутили, делался у нас больше и больше любимым другой дом,
в котором мы чуть ли не впервые научились уважать семейную жизнь.
Может быть, долго еще бы рассуждал кузнец, если бы лакей с галунами не толкнул его под руку и не напомнил, чтобы он не отставал от других. Запорожцы
прошли еще две залы и остановились. Тут велено им было дожидаться.
В зале толпилось несколько генералов
в шитых
золотом мундирах. Запорожцы поклонились на все стороны и стали
в кучу.
Много легенд
ходило о Сухаревой башне: и «колдун Брюс» делал там
золото из свинца, и черная книга, написанная дьяволом, хранилась
в ее тайниках. Сотни разных легенд — одна нелепее другой.
Сам Красовский был тоже любитель этого спорта, дававшего ему большой доход по трактиру. Но последнее время,
в конце столетия, Красовский сделался ненормальным, больше проводил время на «Голубятне», а если являлся
в трактир, то
ходил по залам с безумными глазами, распевал псалмы, и… его, конечно, растащили: трактир, когда-то «
золотое дно», за долги перешел
в другие руки, а Красовский кончил жизнь почти что нищим.
Песня нам нравилась, но объяснила мало. Брат прибавил еще, что царь
ходит весь
в золоте, ест
золотыми ложками с
золотых тарелок и, главное, «все может». Может придти к нам
в комнату, взять, что захочет, и никто ему ничего не скажет. И этого мало: он может любого человека сделать генералом и любому человеку огрубить саблей голову или приказать, чтобы отрубили, и сейчас огрубят… Потому что царь «имеет право»…
Ш. А кто ему их даст? Я
в первую ночь так не обезумею, чтобы ему отдать все мое имение; уже то время давно
прошло. Табакерочка
золотая, пряжки серебряные и другая дрянь, оставшаяся у меня
в закладе, которой с рук нельзя сбыть. Вот весь барыш любезного моего женишка. А если он неугомонно спит, то сгоню с постели.
Я
ходил в темно-зеленом фраке, с длинными и узкими фалдами;
золотые пуговицы, красные опушки на рукавах с
золотым шитьем, высокий, стоячий, открытый воротник, шитый
золотом, шитье на фалдах; белые лосинные панталоны
в обтяжку, белый шелковый жилет, шелковые чулки, башмаки с пряжками… а во время прогулок императора на коне, и если я участвовал
в свите, высокие ботфорты.
А наши няньки, закачивая детей, спокон веку причитывают и припевают: «Будешь
в золоте ходить, генеральский чин носить!» Итак, даже у наших нянек чин генерала считался за предел русского счастья и, стало быть, был самым популярным национальным идеалом спокойного, прекрасного блаженства.
Его отец, пригнанный
в один из рекрутских наборов
в Балчуговский завод, не вынес
золотой каторги и за какую-то провинность должен был
пройти «зеленую улицу»
в несколько тысяч шпицрутенов.
— Строгали и ходят-то так ровно на костылях, — смеялся Матюшка, лучший рабочий на Миляевом мысу. —
В богадельню им так
в самую бы пору!.. Туда же на
золото польстились. Шилом им землю ковырять да стамеской…
С «пьяного двора» они вместе
прошли на толчею. Карачунский велел при себе сейчас же произвести протолчку заинтересовавшей его кучки кварца. Родион Потапыч все время хмурился и молчал. Кварц был доставлен
в ручном вагончике и засыпан
в толчею. Карачунский присел на верстак и, закурив папиросу, прислушивался к громыхавшим пестам. На других
золотых промыслах на Урале везде дробили кварц бегунами, а толчея оставалась только
в Балчуговском заводе — Карачунский почему-то не хотел ставить бегунов.
— Вот, Марьюшка, до чего дожил:
хожу по промыслам и свою Оксю разыскиваю. Должна же она своего родителя ублаготворить?.. Конечно, она
в законе и всякое прочее, а целый фунт
золота у меня стащила…
От прокурора Кишкин
прошел в горное правление,
в так называемый «
золотой стол», за которым
в свое время вершились большие дела.
— Ты вот куда метнул… Ну, это, брат, статья неподходящая. Мы своим горбом золото-то добываем… А за такие дела еще
в Сибирь
сошлют.
—
В лесу починивать?.. Ну будет, не валяй дурака… А ты купи маленькие вески, есть такие,
в футляре. Нельзя же с безменом
ходить по промыслам. Как раз влопаешься. Вот все вы такие, мужланы: на комара с обухом. Три рубля на вески пожалел, а головы не жаль… Да смотри, моего
золота не шевели: порошину тронешь — башка прочь.
В числе других
ходил и Матюшка, оставшийся без работы:
золото в Дернихе кончилось ровно через два дня, как сказал Карачунский.
— Не ты, так другие пойдут… Я тебе же добра желал, Родион Потапыч. А что касается Балчуговских промыслов, так они о нас с тобой плакать не будут… Ты вот говоришь, что я ничего не понимаю, а я, может, побольше твоего-то смыслю
в этом деле. Балчуговская-то дача рядом
прошла с Кедровской — ну, назаявляют приисков на самой грани да и будут скупать ваше балчуговское
золото, а запишут
в свои книги. Тут не разбери-бери… Вот это какое дело!
— Не отдаст он тебе, жила собачья. Вот попомни мое слово… Как он меня срамил-то восетта, мамынька: «Ты, — грит, — с уздой-то за чужим
золотом не
ходи…» Ведь это что же такое? Ястребов вон сидит
в остроге, так и меня
в пристяжки к нему запречь можно эк-то.
Всякий день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни
в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и
золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще
ходить в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
Это был каменный флигель,
в котором на одной половине жил писарь и производились дела приказские, а другая была предназначена для приезда чиновников. Вихров
прошел в последнее отделение. Вскоре к нему явился и голова, мужик лет тридцати пяти, красавец из себя, но довольно уже полный,
в тонкого сукна кафтане, обшитом
золотым позументом.
Солнце недавно еще село за гору. Город утонул
в лилово-туманной тени, и только верхушки тополей на острове резко выделялись червонным
золотом, разрисованные последними лучами заката. Мне казалось, что с тех пор, как я явился сюда, на старое кладбище,
прошло не менее суток, что это было вчера.
Проходя мимо огромных домов,
в бельэтажах которых при вечернем освещении через зеркальные стекла виднелись цветы, люстры, канделябры, огромные картины
в золотых рамах, он невольно приостанавливался и с озлобленной завистью думал: «Как здесь хорошо, и живут же какие-нибудь болваны-счастливцы!» То же действие производили на него экипажи, трехтысячные шубы и, наконец, служащий, мундирный Петербург.
В богатом халате,
в кованных
золотом туфлях и с каким-то мертвенным выражением
в лице
прошел молодой по шелковистому ковру
в спальню жены — и затем все смолкло.
Буду составлять лекции и даже вперед
проходить предметы, так что на первом курсе буду первым и напишу диссертацию; на втором курсе уже вперед буду знать все, и меня могут перевести прямо
в третий курс, так что я восемнадцати лет кончу курс первым кандидатом с двумя
золотыми медалями, потом выдержу на магистра, на доктора и сделаюсь первым ученым
в России… даже
в Европе я могу быть первым ученым…
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы
прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными
в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был
в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные
золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только
в корпусе,
в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
Случалось так, что иногда ее прическа почти касалась его лица; иногда же он видел ее стройный затылок с тонкими, вьющимися волосами,
в которых, точно
в паутине,
ходили спиралеобразно сияющие
золотые лучи. Ему показалось, что ее шея пахнет цветом бузины, тем прелестным ее запахом, который так мил не вблизи, а издали.
Он одевался по моде, нюхал «головкинский» дорогой табак из
золотой табакерки времен Людовика XVI и жил
в своем доме на Мещанской, недалеко от Сухаревки, на которую
ходил каждое воскресенье, коллекционируя миниатюры и рисунки.
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко видала отца Василия, потому что
в православную церковь она не
ходила, а когда он приходил
в дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия
в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла
в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими попами могли быть такие светлые личности.
Великий мастер, который был не кто иной, как Сергей Степаныч,
в траурной мантии и с
золотым знаком гроссмейстера на шее, открыв ложу обычным порядком,
сошел со своего стула и, подойдя к гробу, погасил на западе одну свечу, говоря: «Земля еси и
в землю пойдеши!» При погашении второй свечи он произнес: «Прискорбна есть душа моя даже до смерти!» При погашении третьей свечи он сказал: «Яко возмеши дух, и
в персть свою обратится».
Бывали также Ченцовы несколько раз
в маскарадах Дворянского собрания, причем Катрин
ходила неразлучно с мужем под руку, так что Валерьян Николаич окончательно увидал, что он продал себя и теперь находится хоть и
в золотой, но плотно замкнутой клетке; а потому, едва только наступил великий пост, он возопиял к жене, чтобы ехать опять
в деревню, где все-таки ему было попривольнее и посвободнее, а сверх того и соблазнов меньше было.
Лицо Савелия по-прежнему имело зеленовато-желтый цвет, но наряд его был несколько иной: вместо позолоченного перстня, на пальце красовался настоящий
золотой и даже с каким-то розовым камнем; по атласному жилету
проходил бисерный шнурок, и
в кармане имелись часы; жидкие волосы на голове были сильно напомажены; брюки уже не спускались
в сапоги, а лежали сверху сапог.