Промысел Божий и откровение Божие в мире — не насилие над человечеством, а освобождение человечества от рабства у зла, возвращение утерянной свободы, не
формальной свободы от совершенного бытия (свободы небытия), а материальной свободы для совершенного бытия (свободного бытия).
Но во время новой истории оно слишком долго задержалось на
формальной свободе в принятии Истины, не совершив своего избрания, и потому оно образовало формы и мысли жизни, обоснованные не на Истине, а на формальном праве избирать какую угодно истину или ложь, т. е. создало беспредметную культуру, беспредметное общество, не знающее, во имя чего оно существует.
Свобода в грехопадении и была такой отрицательной,
формальной свободой, пустотой, небытием, свободой для свободы, т. е. свободой «от», а не свободой «для».
Неточные совпадения
Мы увидим, что от
формального и реального понимания
свободы зависят противоречия
свободы в социальной жизни.
Определение
свободы как выбора есть еще
формальное определение
свободы.
Преследования и принуждения в делах веры и совести невозможны и нецерковны не в силу права
свободы совести или
формального принципа веротерпимости, что не важно и не относится к сущности религии, а в силу долга
свободы, обязанности нести бремя, в силу того, что
свобода есть сущность христианства.
Свобода протестантско-отрицательная становится
формальной, бессодержательной
свободой.
Свободу совести защищает безрелигиозный, холодный к вере мир как
формальное право, как одно из прав человека и гражданина; мир же церковный, охраняющий веру, слишком часто и легко
свободу совести отрицает и религиозной
свободы боится.
И те, которые ограждают
свободу совести как
формальное, бессодержательное, политическое право, и те, которые политически же отрицают подобное право и внешне, формально охраняют веру, одинаково чужды
свободе и далеки от ее святости.
На
формальную почву не может быть поставлен вопрос о христианской
свободе, он должен быть поставлен на почву материальную, т. е.
свобода в христианстве должна быть осознана как содержание христианской религии.
Свобода религиозной совести есть нечто положительное и содержательное, а не отрицательное и
формальное.
Свобода в христианской религии не есть
формальный принцип, как в политическом либерализме, не есть
свобода безразличная, бессодержательная.
Формальное же право
свободы не имеет религиозного значения.
Все, что я буду говорить, направлено к обнаружению той истины, что христианство есть религия
свободы, т. е. что
свобода есть содержание христианства, есть материальный, а не
формальный принцип христианства.
Это также реальная, а не
формальная демократия, т. е. самоуправление человека, т. е.
свобода, идущая снизу.
Свобода в христианстве есть не
формальная, а материальная Истина.
Отрицательная,
формальная, пустая, бессодержательная
свобода перерождается в необходимость, в ней бытие деградирует.
Свобода Адама была
формальной, а не материальной.
Христианское сознание как бы не соглашается стать на
формальную точку зрения и защищать
свободу совести,
свободу веры, как
формальное право человека.
Ошибка скрыта в предположении, что
свободу совести,
свободу веры,
свободу добра и зла можно защищать исключительно с
формальной точки зрения.
Тут примешиваются
формальные и материальные моменты в понимании
свободы.
Первую
свободу, как
свободу формальную, склонны отрицать те, которые уже знают Истину и
свободу в Истине.
Формальная безграничная
свобода всегда пожирает себя, она сгорает в пустоте, в бессодержательности, в бездельности.
Диавол — лжец, он фальсифицирует народную волю, совершает подмену, дает призрачную безграничную
свободу,
свободу формальную, по существу же порабощает волю людскую.
Но религиозная
свобода,
свобода совести для христианина не есть
формальная и бессодержательная
свобода, она есть истина самой христианской религии как религии
свободы.
Свобода человека оказывается совершенно
формальной и бессодержательной
свободой.
Новая история поняла
свободу как индивидуализм, как
формальное право каждого человека и каждой сферы культуры на самоопределение.
Свобода народной воли не есть
формальное понятие, она предполагает победу в этой воле добра над злом, Бога над диаволом.