Неточные совпадения
Я также думаю, что методический, мирный шаг, незаметными переходами, как того хотят экономические науки и
философия истории, невозможен больше для революции; нам надобно делать страшные скачки. Но в качестве публицистов, возвещая грядущую катастрофу, нам не должно
представлять ее необходимой и справедливой, а то нас возненавидят и будут гнать, а нам надобно жить…»
Книга
представляет опыт синтеза марксизма в критической форме с идеалистической
философией Канта и отчасти Фихте.
Но это значит, что сам говоривший не
представлял собой экзистенциальной
философии.
Одно течение
представляла православная религиозная
философия, мало, впрочем, приемлемая для официальной церковности.
Для изложения и критики
философии Вл. Соловьева наибольший интерес
представляет кн. Е. Трубецкой — «Миросозерцание Вл. Соловьева».
Я
представляю крайнюю левую в русской религиозной
философии ренессансной эпохи, но связи с православной Церковью не теряю и не хочу терять.
Голубинский, Кудрявцев, Юркевич с достоинством
представляли философию.
Герцен, который не был близок к кружку Станкевича и
представлял социально настроенное западничество, тоже прошел через увлечение Гегелем и признал
философию Гегеля алгеброй революции.
Козлов и Лопатин свидетельствуют о том, что в России была самостоятельная философская мысль, но они не
представляют оригинальной русской
философии, всегда тоталитарной по постановке проблем, всегда соединяющей теоретический и практический разум, всегда окрашенной религиозно.
Итак, мы различаем: 1) внефилософское, религиозное мифотворчество; 2) догматику, представляющую внешнюю систематизацию догматов; 3) религиозную
философию как философское творчество на религиозные темы; 4) «общую»
философию, которая
представляет собой искание «естественного», языческого ума, но, конечно, все же оплодотворенное какой-либо интуицией; 5) канон
философии, ее поэтику и технику, куда относятся разные отрасли «научной
философии» (гносеология, логика, феноменология, наукоучение).
Что
представляет собою молитва по своему «трансцендентальному» составу? прежде всего, устремление всех духовных сил человека, всей человеческой личности к Трансцендентному: всякая молитва (конечно, искренняя и горячая, а не внешняя только) осуществляет веление: transcende te ipsum [Превзойди себя самого (лат.) — тезис
философии Августина (Об истинной религии XXXIX, 72)].
Именно в этом сочинении мы встречаем совершенно гегелевскую мысль о том, что религия
представляет подготовительную ступень к
философии, увенчивающей духовное развитие человека: «für sie (Wissenschaft) wird genetisch, was für die Religion nur ein absolutes Factum ist. Die Religion ohne Wissenschaft ist irgendwo ein blosser, demuhngeachtet jedoch unerschütterlicher Glaube: die Wissenschaft hebt allen Glauben auf und verwandelt ihn in Schauen» (V, 472).
В древней
философии аналогию бемизму
представляет, кроме системы Плотина, гилозоистический монизм стоиков, а в более раннюю эпоху учения Фалеса, Анаксимандра, вообще ионийской школы.
Проблема религии, поставленная «трансцендентально», быть может, всего удобнее вводит в
философию религии, причем она
представляет собой полную аналогию основным проблемам, исследованным в трех критиках: Канта.
Точная трансцендентально-логическая формулировка отношения идей к понятиям, одновременно объединяющая реалистическое и номиналистическое понимание,
представляет исключительные трудности для
философии, как это достаточно обнаружилось уже в средневековом споре реалистов и идеалистов, а равно и в новейшей
философии, в частности в современном неокантианстве.
Они будут правы в своем упреке, если только и сами не будут забывать, что в этих понятиях и для них самих не содержится никакого определенного смысла, — он вкладывается только данной философемой; другими словами, проблема трансцендентного (и соотносительного с ним имманентного)
представляет собой последнюю и наиболее обобщающую проблему
философии и, следовательно, уже включает в себя всю систему.
Вот почему проблема реальности внешнего мира
представляет такой тяжелый крест для идеалистической
философии, ибо эта реальность недоказуема мыслительными средствами, она только ощутима чувственностью, и в этом же состоит причина нерасторжимости логического и алогического начал, столь характерной для всего бытия.
Если для
философии догмат
представляет terminus ad quern [Конечный пункт (лат.).], то для догматики он есть terminus a quo [Исходный пункт (лат.).].
Религиозные образы, реализующие и выражающие религиозное содержание,
представляют собою то, что обычно называют мифом. Мифу в религии принадлежит роль, аналогичная той, какая свойственна понятию или суждению в теоретической
философии: от его понимания зависит оценка религиозно-догматического сознания.
«Всякая великая
философия, — говорит Ницше, —
представляла до сих пор самопризнание ее творца и род невольных, бессознательных мемуаров… сознательное мышление даже у философа в большей своей части ведется и направляется на определенные пути его инстинктами. И позади всякой логики и кажущейся самопроизвольности ее движения стоят оценки, точнее говоря, физиологические требования сохранения определенного рода жизни».
[Первая моя книга, вышедшая в 1900 г., «Субъективизм и индивидуализм в общественной
философии»,
представляла попытку синтезировать марксизм с идеалистической
философией Канта и Фихте.]
Философия хранит познание истины как мужскую солнечную активность в отношении к познаваемому [Р. Штейнер в одной из первых своих работ, «Истина и наука», написанной без всякой теософической терминологии, удачно выражает творческую природу познания истины: «Истина не
представляет, как это обыкновенно принимают, идеального отражения чего-то реального, но есть свободное порождение человеческого духа, порождение, которого вообще не существовало бы нигде, если бы мы его сами не производили.
Отрадное исключение
представляет книга Б. Христиансена «
Философия искусства».