Неточные совпадения
Даже Сергеи Иванович, который тоже вышел на крыльцо, показался ему неприятен тем притворным дружелюбием, с которым он встретил Степана Аркадьича, тогда как Левин знал, что
брат его не любил и не
уважал Облонского.
— Напрасно ж ты
уважал меня в этом случае, — возразил с унылою улыбкою Павел Петрович. — Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый
брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь, станем исполнять наш долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
— Это я знаю, — согласился Дронов, потирая лоб. — Она,
брат… Да. Она вместо матери была для меня. Смешно? Нет, не смешно. Была, — пробормотал он и заговорил еще трезвей: — Очень
уважала тебя и ждала, что ты… что-то скажешь, объяснишь. Потом узнала, что ты, под Новый год, сказал какую-то речь…
— Не выношу кротких! Сделать бы меня всемирным Иродом, я бы как раз объявил поголовное истребление кротких, несчастных и любителей страдания. Не
уважаю кротких! Плохо с ними, неспособные они, нечего с ними делать. Не гуманный я человек, я как раз железо произвожу, а — на что оно кроткому? Сказку Толстого о «Трех
братьях» помните? На что дураку железо, ежели он обороняться не хочет? Избу кроет соломой, землю пашет сохой, телега у него на деревянном ходу, гвоздей потребляет полфунта в год.
— Тонечка, голубушка, спой эту песню про Волгу, — умолял он. —
Уважь единоутробного
брата… а?.. Привалова не стесняйся, он отличный малый, хоть немножко и того (Веревкин многозначительно повертел около лба пальцем), понимаешь — славянофил своего рода. Ха-ха!.. Ну, да это пустяки: всякий дурак по-своему с ума сходит.
Дмитрий задумался, потому что ничего не мог припомнить, что бы такое ему обещал, ответил только письмом, что изо всех сил себя сдержит «пред низостью», и хотя глубоко
уважает старца и
брата Ивана, но убежден, что тут или какая-нибудь ему ловушка, или недостойная комедия.
— Конечно… я желал бы умереть за все человечество, а что до позора, то все равно: да погибнут наши имена. Вашего
брата я
уважаю!
«Какие честные, благородные люди эти студенты, и как они
уважают моего миленького. И мне с ними весело: я с ними, как с
братьями, без всякой церемонии».
Мясо клинтуха точно такого же качества, как и витютина, даже нежнее, следственно лучше. К ружью они гораздо послабее старших своих
братьев, вяхирей. Охотники мало
уважают эту дичь, когда попадается она в одиночку; но когда из большой стаи вышибить несколько пар, особенно с прилета, — охотники не пренебрегают клинтухами. Я уже говорил, как дорого раннее появление их весною.
— А так, голубь мой сизокрылый… Не чужие, слава богу, сочтемся, — бессовестно ответил Мыльников, лукаво подмигивая. — Сестрице Марье Родивоновне поклончик скажи от меня… Я,
брат, свою родню вот как соблюдаю. Приди ко мне на жилку сейчас сам Карачунский: милости просим — хошь к вороту вставай, хошь на отпорку. А в дудку не пущу, потому как не желаю обидеть Оксю. Вот каков есть человек Тарас Мыльников… А сестрицу Марью Родивоновну
уважаю на особицу за ее развертной карахтер.
— Чего? да разве ты не во всех в них влюблен? Как есть во всех. Такой уж ты,
брат, сердечкин, и я тебя не осуждаю. Тебе хочется любить, ты вот распяться бы хотел за женщину, а никак это у тебя не выходит. Никто ни твоей любви, ни твоих жертв не принимает, вот ты и ищешь все своих идеалов. Какое тут, черт, уважение. Разве,
уважая Лизу Бахареву, можно
уважать Зинку, или
уважая поповну, рядом с ней можно
уважать Гловацкую?
— Не родня я ему, — сказала она, — но знаю его давно и
уважаю, как родного
брата… старшего!
А дяденька сколько раз их об этом просили, как
брат, почитая память покойной ихней сестры, однако родитель не согласились ихней просьбы
уважить, потому что именно хотели они меня своею рукой загубить, да и дяденьке Павлу Иванычу прямо так и сказали, что, мол, я ее из своих рук до смерти доведу…
— Я,
брат Петр Федорыч, так тебе скажу, — продолжает Николай Тимофеич, — что хотя, конечно, я деньгами от Пазухина заимствуюсь, а все-таки, если он меня, окроме того,
уважать не станет, так я хоша деньги ему в лицо и не брошу, однако досаду большую ему сделаю.
— Оттого, что лоб-то у него хорош, он и хочет сделать осмотрительно, и я это в нем
уважаю, — проговорил Петр Михайлыч. — А что насчет опасений
брата Флегонта, — продолжал он в раздумье и как бы утешая сам себя, — чтоб после худого чего не вышло — это вздор! Калинович человек честный и в Настеньку влюблен.
— Да,
брат, у нас мать — умница! Ей бы министром следовало быть, а не в Головлеве пенки с варенья снимать! Знаешь ли что! Несправедлива она ко мне была, обидела она меня, — а я ее
уважаю! Умна, как черт, вот что главное! Кабы не она — что бы мы теперь были? Были бы при одном Головлеве — сто одна душа с половиной! А она — посмотри, какую чертову пропасть она накупила!
Потом Шакир сказал: «Ты мне не хозяин, ты мне
брат», и я ему от всей души это же сказал, и что очень
уважаю его.
— Шайка русских разбойников или толпа польской лагерной челяди ничего не доказывают. Нет, Алексей: я
уважаю храбрых и благородных поляков. Придет время, вспомнят и они, что в их жилах течет кровь наших предков, славян; быть может, внуки наши обнимут поляков, как родных
братьев, и два сильнейшие поколения древних владык всего севера сольются в один великий и непобедимый народ!
Пепел. Тебе, дед, изволь, —
уважу! Ты,
брат, молодец! Врешь ты хорошо… сказки говоришь приятно! Ври, ничего… мало,
брат, приятного на свете!
— Меня,
брат, никто не любит! — с гордостью сказал Маякин. — И любить меня не за что, я не девка… Но зато —
уважают меня… А
уважают только тех, кого побаиваются…
— Меня и саратовские лесные
братья уважили, меня и…
— Да что,
брат! не знаю, и говорить ли? И тебе, должно, этому делу не помочь. А уж
уважал бы я тебя; то есть вот как бы
уважал, что на век бы ты пошел. Только что нет, не сдействуешь ты, — говорил Прокудин, выгадывая время, чтобы Костика покрепче разобрало вино и жадность. — А ты ловок, шельма, на эти дела!
Теперь она боялась Мирона, доктора Яковлева, дочери своей Татьяны и, дико растолстев, целые дни ела. Из-за неё едва не удивился
брат. Дети не
уважали её. Когда она уговаривала Якова жениться, сын советовал ей насмешливо...
Я вас поручил моему
брату и не сомневаюсь, что он
уважит мою волю…
— Какое, матушка! Я сейчас от них, — возразила Феоктиста Саввишна, — Юлия Владимировна со слезами просила меня пересказать вам. «Вы знаете, говорит, как я люблю и
уважаю сестрицу; я бы сама, говорит, сейчас к ней поехала, да не могу — очень расстроена. Попросите, чтобы она поговорила
брату не делать этого. Ну, уж коли ему так хочется ехать в деревню, можно ехать вместе».
— Хемм!.. Штабс-капитан Рыбников. Очень приятно. Вы тоже писатель? Очень, очень приятно.
Уважаю пишущую
братию. Печать — шестая великая держава. Что? Не правда?
— Да. Вот — пей. Я,
брат, сразу вижу, кто умеет работать, такому я всегда готов
уважить. Примерно — Пашка: фальшивый мужик, вор, а я его —
уважаю, — он работу любит, лучше его нет в городе пекаря! Кто работу любит — тому надо оказать всякое внимание в жизни, а по смерти — честь. Обязательно!
Дядя Никон. Вот это,
брат, так… ладно… Стариков,
брат,
уважай… На стариковском, значит, разуме свет держится, аки на китах-рыбах, — верно!
Вообще же среди всего, что было в тот год знатного в Ревеле, княгиня Варвара Аркадьевна имела самое первое и почетное положение, и ее серенький домик ежедневно посещался как немецкими баронами, имевшими основание особенно любить и
уважать ее
брата, так и всеми более или менее достопримечательными «истинно русскими людьми».
Шура. Ух — тетка! Бежим ко мне, дети! Тятин, — вы очень
уважаете вашего
брата?
— Нет, отчего-же… Я еще не инок, а только на послушании, как и
брат Павлин. По-моему, вы все, т. е. мирские люди — не
уважаете женщину…
И еще хочу прибавить, что когда эта молодежь, эта милая молодежь, захочет что-нибудь такое умное и проникнутое, то вдруг слишком искренно и наивно покажет лицом, что «вот, дескать, я говорю тебе теперь умное и проникнутое», — и не то чтоб из тщеславия, как наш
брат, а так и видишь, что она сама ужасно ценит всё это, и верует, и
уважает, и думает, что и вы всё это точно так же, как она,
уважаете.
Не видавши меня десять лет, он очень мне обрадовался, расспрашивал меня обо всех подробностях деревенской жизни, обо всем, что я делал; удивлялся, как я мог прожить в такой глуши десять лет, и, выслушав внимательно мои причины, мою цель, простодушно мне сказал: «Ну,
брат, я тебя еще больше
уважаю и скажу тебе правду, что ты в деревне не одичал и не поглупел».
Платонов. Через год будет семьдесят три… Он благодеяния делает, обеды дает, всеми
уважаем, все перед ним шапку ломают, ну а ты… ты великий человек, но… жить,
брат, не умеешь! Не умеешь жить, вредный человек!
— Ай да Петряй! Клевашный [Проворный, сметливый, разумный.] парень! — говорил молодой лесник, Захаром звали, потряхивая кудрями. — Вот,
брат,
уважил так
уважил… За этот горох я у тебя, Петряйко, на свадьбе так нарежусь, что целый день песни играть да плясать не устану.
— А то кто же? Конечно, я! — весело отвечал старик, видимо любуясь своим племянником, очень походившим на покойного любимого
брата адмирала. — Третьего дня встретился с управляющим морским министерством, узнал, что «Коршун» идет в дальний вояж [Моряки старого времени называли кругосветное путешествие дальним вояжем.], и попросил… Хоть и не люблю я за родных просить, а за тебя попросил… Да… Спасибо министру,
уважил просьбу. И ты, конечно, рад, Володя?
— Отправляйся же. Покров Божий над тобою!.. Молви конюху Панкратью, заложил бы тебе рыженькую в таратайку… Спеши, пожалуйста, Пахомушка. Завтра к вечеру жду тебя. А о Софронушке не от меня проси, Марья Ивановна, мол, приехала и очень, дескать, желает повидать его. Ее там
уважают больше, чем нас с
братом; для нее отпустят наверно…
Утро прошло скучно. Глафира Васильевна говорила о спиритизме и о том, что она Водопьянова
уважает, гости зевали. Тотчас после обеда все собрались в город, но Лариса не хотела ехать в свой дом одна с
братом и желала, чтоб ее отвезли на хутор к Синтяниной, где была Форова. Для исполнения этого ее желания Глафира Васильевна устроила переезд в город вроде partie de plaisir; [приятной прогулки (франц.).] они поехали в двух экипажах: Лариса с Бодростиной, а Висленев с Гордановым.
Хрущов. Первый, кому я поверил, был ваш
брат, Юлечка! Хорош тоже и я! Поверил вашему
брату, которого не
уважаю, и не верил этой женщине, которая на моих же глазах жертвовала собой. Я охотнее верю злу, чем добру, и не вижу дальше своего носа. А это значит, что я бездарен, как все.
В этом мае Леля уже замужем. Муж ее красив, богат, молод, образован, всеми
уважаем, но, несмотря на всё это, он (совестно сознаться перед поэтическим маем!) груб, неотесан и нелеп, как сорок тысяч нелепых
братьев.
— Друг мой, я всегда
уважала и любила вас… как
брата, — поспешно добавила она, — я знаю, чувствую, что вы искренно любите меня, но…
Невольно содрогнулась она от этих слов, заплакала и бросилась к нему на грудь. Она не чувствовала к нему особенной любви, но привыкла к нему,
уважала его, как покровителя,
брата, друга; знала, что он к ней привязан; носила уже его имя — и потерять его было для нее тяжело. Разными обманами старались ее успокоить. Друзья расстались.
Много прав имел он на уважение девицы Рабе: она и
уважала его, любила, как друга отца ее, как
брата, не более.
— Да… В нынешнем году я стал поопытнее. В прошлом перед общим собранием заблаговременно не запасся деньгами, спустил и свои, и общественные, и не помоги Шмель с отчетами, да Крюковская, тогда же был бы мне крах. Ух, как было жутко. А теперь, через три дня заседание, надо подавать отчеты, а у меня уж сегодня все деньги в сборе. Да-с! Теперь меня Величковскому спутать не придется. Крепко сижу, сам черт не
брат. Все общество передо мной на задних лапках ходит. Чествуют меня и
уважают.
Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этою целью, несмотря на то. что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frère [Государь
брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны, и что всегда будет любить и
уважать его — он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку.
Пьер
уважал этот разряд
братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые
братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов.
Французское правительство — республика, царей не
уважает, а король итальянский все-таки свой
брат, авось дешевле возьмет.