Неточные совпадения
О Митрофанове подумалось без жалости, без возмущения, а на его место встал другой враг, хитрый,
страшный, без
имени и неуловимый.
Японцы тут ни о каких переговорах не хотели и слышать, а приглашали немедленно отправиться в городок Симодо, в бухте того же
имени, лежащей в углу огромного залива Иеддо, при выходе в море. Туда, по словам их, отправились и уполномоченные для переговоров японские чиновники. Туда же чрез несколько дней направилась и «Диана». В этой бухте предстояло ей испытать
страшную катастрофу.
Небольшое сельцо Колотовка, принадлежавшее некогда помещице, за лихой и бойкий нрав прозванной в околотке Стрыганихой (настоящее
имя ее осталось неизвестным), а ныне состоящее за каким-то петербургским немцем, лежит на скате голого холма, сверху донизу рассеченного
страшным оврагом, который, зияя как бездна, вьется, разрытый и размытый, по самой середине улицы и пуще реки, — через реку можно по крайней мере навести мост, — разделяет обе стороны бедной деревушки.
27-е число было посвящено осмотру бухты Терней (мыс
Страшный, 45° с. ш. и 136° 44,30' в. д. от Гринвича), открытой Лаперузом 23 июня 1767 года и окрещенной тогда этим
именем.
Дешерт был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В нашей семье о нем ходили целые легенды, окружавшие это
имя грозой и мраком. Говорили о
страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние жили в людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его, существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна дочь, красивая девушка с печальными глазами, сбежала из дому. Сын застрелился…
Конечно, вся фабрика уже знала о приезде главного управляющего и по-своему приготовилась, как предстать пред грозные очи
страшного владыки, одно
имя которого производило панику.
Райнер, удерживая одною рукою хлещущую фонтаном кровь, хотел позвать кого-нибудь из ночевавшей в сенях прислуги, но прежде, чем он успел произнесть чье-нибудь
имя, хата потряслась от
страшного удара, и в углу ее над самою головою Райнера образовалась щель, в которую так и зашипела змеею буря.
Только ты им не мешай. —
«Где ж та деревня?» — Далеко,
Имя ей «Тарбагатай»,
Страшная глушь, за Байкалом…
Так-то, голубчик ты мой,
Ты еще в возрасте малом,
Вспомнишь, как будешь большой…
Как усну, а лиман рокочет, а со степи теплый ветер на меня несет, так точно с ним будто что-то плывет на меня чародейное, и нападает
страшное мечтание: вижу какие-то степи, коней, и все меня будто кто-то зовет и куда-то манит: слышу, даже
имя кричит: «Иван!
В то время фамилия «М.М. Чемоданов», после его карикатуры в журнале Пушкарева «Свет и тени», за которую слетел цензор Никотин, была
страшной, и он стал подписываться «Лилин», чтобы скрыть от цензуры свое
имя.
В тундре были
страшные бураны. Только на следующее лето Мельвиль, перезимовавший в Якутске, отправился с Ниндерманом и Нороссом на поиски и нашел тела товарищей близ той самой землянки, откуда матросы ушли на разведку. Тела были собраны Мельвилем и похоронены на каменном кургане, единственном возвышении в тундре. На кургане был воздвигнут большой деревянный крест с
именами погибших.
—
Именем бога живого, — произнес он, — если вы бесы, насланные вражьею силою, — сгиньте! Если вы вправду души казненных мною — дожидайтесь
Страшного суда божия! Господь меня с вами рассудит!
Пока ты жив, уста народа русского запечатаны страхом; но минует твое зверское царенье, и останется на земле лишь память дел твоих, и перейдет твое
имя от потомков к потомкам на вечное проклятие, доколе не настанет
Страшный суд господень!
Тот был дикий зверь вполне, и вы, стоя возле него и еще не зная его
имени, уже инстинктом предчувствовали, что подле вас находится
страшное существо.
Страшное слово «мачеха», давно сделавшееся прилагательным
именем для выражения жестокости, шло как нельзя лучше к Александре Петровне; но Сонечку нельзя было легко вырвать из сердца отца; девочка была неуступчивого нрава, с ней надо было бороться, и оттого злоба мачехи достигла крайних пределов; она поклялась, что дерзкая тринадцатилетняя девчонка, кумир отца и целого города, будет жить в девичьей, ходить в выбойчатом платье и выносить нечистоту из-под ее детей…
Но
имя страшного бунтовщика гремит еще в краях, где он свирепствовал.
— Пощади нас! — сказала сестра, поднимаясь. — Отец в
страшном горе, а я больна, схожу с ума. Что с тобою будет? — спрашивала она, рыдая и протягивая ко мне руки. — Прошу тебя, умоляю,
именем нашей покойной мамы прошу: иди опять на службу!
Он хотел написать матери, чтобы она во
имя милосердного бога, в которого она верует, дала бы приют и согрела лаской несчастную, обесчещенную им женщину, одинокую, нищую и слабую, чтобы она забыла и простила все, все, все и жертвою хотя отчасти искупила
страшный грех сына; но он вспомнил, как его мать, полная, грузная старуха, в кружевном чепце, выходит утром из дома в сад, а за нею идет приживалка с болонкой, как мать кричит повелительным голосом на садовника и на прислугу и как гордо, надменно ее лицо, — он вспомнил об этом и зачеркнул написанное слово.
Здесь был Себех, чтимый в Фаюмэ под видом крокодила, и Тоот, бог луны, изображаемый как ибис, в городе Хмуну, и солнечный бог Гор, которому в Эдфу был посвящен копчик, и Баст из Бубаса, под видом кошки, Шу, бог воздуха — лев, Пта — апис, Гатор — богиня веселья — корова, Анубис, бог бальзамирования, с головою шакала, и Монту из Гормона, и коптский Мину, и богиня неба Нейт из Саиса, и, наконец, в виде овна,
страшный бог,
имя которого не произносилось и которого называли Хентиементу, что значит «Живущий на Западе».
Он говорил ей о долгих и тяжелых годах скитаний, когда, спасаясь от гнева своих братьев, от зависти Авессалома и от ревности Адонии, он принужден был под чужим
именем скрываться в чужих землях, терпя
страшную бедность и лишения.
А по краям дороги, под деревьями, как две пёстрые ленты, тянутся нищие — сидят и лежат больные, увечные, покрытые гнойными язвами, безрукие, безногие, слепые… Извиваются по земле истощённые тела, дрожат в воздухе уродливые руки и ноги, простираясь к людям, чтобы разбудить их жалость. Стонут, воют нищие, горят на солнце их раны; просят они и требуют
именем божиим копейки себе; много лиц без глаз, на иных глаза горят, как угли; неустанно грызёт боль тела и кости, — они подобны
страшным цветам.
С таким же Ангельским человеколюбием судит Она то преступление, которого
имя всего
страшнее в Самодержавиях — «оскорбление Величества — и которое часто бывает предлогом несправедливых жестокостей, единственно от темного и ложного понятия о существе оного.
Твердейшие опоры ее пали; воинство унывало;
страшные Янычары страшились одного
имени Россиян; море, отверстое для наших флотов, всякий день могло представить очам Султана флаг Екатерины…
И что были за во
имя разные и Деисусы, и Нерукотворенный Спас с омоченными власы, и преподобные, и мученики, и апостолы, а всего дивнее многоличные иконы с деяниями, каковые, например: Индикт, праздники,
Страшный суд, Святцы, Соборы, Отечество, Шестоднев, Целебник, Седмица с предстоящими...
Взятая в полон черемиса поведала васильгородцам: оттого-де они побежали, что перед ними на белом коне явился
страшный видом чернец и пламенным копием их, врагов
имени Христова, поражал немилостиво.
Самою
страшною сновидицею была наша птичница, гордая женщина из вольных однодворок, по
имени Аграфена Петровна.
Он чувствовал, что над ним тяготеет какой-то
страшный fatum, который — хочешь не хочешь — подчиняет себе его волю, его поступки, его помышления, который словно бы говорит ему: иди или умри с
именем Иуды!
— Бисмарк подает в отставку, и герой, не желая долее скрывать своего
имени, называет себя Альфонсо Зунзуга и умирает в
страшных муках. Тихий ангел уносит в голубое небо его тихую душу…
Княгиня ни за что не хотела расстаться со своим скрипачом. Даже сознавшись, под
страшными угрозами Горданова, в том, что фальшивые векселя от
имени Бодростина фабриковал скрипач и что он же делал от его
имени ручательные подписи на обязательствах, которые она сама писала по его просьбам, княгиня ни за что не хотела оставить своего возлюбленного.
Это
имя прозвучало для моего слуха каким-то
страшным глаголом и мучительно отозвалось в моем сердце: я хотел броситься на Христю… и не знаю, что сделать с нею, но потом сдержал себя и только взглянул на нее с укоризною. Христя, конечно, поняла мое состояние и поспешила поправиться.
Рыжий глинистый обрыв, баржа, река, чужие, недобрые люди, голод, холод, болезни — быть может, всего этого нет на самом деле. Вероятно, всё это только снится, — думал татарин. Он чувствовал, что спит, и слышал свой храп… Конечно, он дома, в Симбирской губернии, и стоит ему только назвать жену по
имени, как она откликнется; а в соседней комнате мать… Однако, какие бывают
страшные сны! К чему они? Татарин улыбнулся и открыл глаза. Какая это река? Волга?
— Расскажите, по крайней мере, мне, как вы прожили с того
страшного дня, в который покинули высокий дом. Откуда у вас новое
имя, меня все это более чем интересует. Вернее, что это не простое любопытство.
Великая ложь и
страшная ошибка религиозного и нравственного суждения — оставлять человека в низинах этого «мира» во
имя послушания последствиям греха.
Хотя отец Николай действительно не благословил работ, а лишь сказал о повиновении рабов господину, но Терентьич пошел на эту ложь, которая бывает часто во спасение, так как по угрюмым лицам крестьян увидал, что они готовы серьезно воспротивиться идти на
страшную для них работу.
Имя отца Николая должно было изменить их взгляд, по мнению Терентьича.
Истребление творчества во
имя добра, во
имя закона морали —
страшная реакция, препятствующая исполнению Божественных предначертаний, задерживающая наступление разрешающего конца.
Он припомнил весь вчерашний день, и отчаяние сменилось
страшным негодованием честного человека, заклейменного незаслуженно позорным
именем вора.
На дворе стоял декабрь месяц, был
страшный мороз. Зима в этот год была лютая и
страшная, что не редкость в Сибири. В числе привезенных из К. на
имя Иннокентия Антиповича Гладких писем одно обратило на себя его внимание. Почерк, которым написан был адрес, заставил задрожать старика — он узнал почерк Марьи Петровны.
Вручение ножа от
имени царя и питье вина из общей чаши, при лобызании всех присягавших между собою, заключали этот
страшный обряд безвозвратного закабаления на кровавую службу [«Царский суд», историческая повесть Н. Петрова.].
— Не
страшного ли Мурзенку, которого
имя с ужасом твердит вся Лифляндия? — спросил пастор.
«Нет, он не таков, он, вероятно, готовит князю удар, удар публичный, он захочет позабавиться этим
страшным приключением, этой роковой опрометчивостью князя… — тотчас и отвечал на нее Андрей Павлович. — Унизить князя Святозарова: сорвать с него маску высоконравственного человека в этот развращенный век, затоптать в грязь
имя родовитого вельможи — это ли не победа развратника Потемкина, для выскочки — светлейшего князя римской империи».
Неистовые, рассвирепевшие опричники, получив от своего не менее неистового начальника
страшное приказание, освященное
именем царя, бросились на безоружные толпы народа и начали убивать, не разбирая ни пола, ни возраста; сотни живых людей утонули в реке, брошенные туда извергами, с привязанными на шею камнями или обезображенными трупами своих же сограждан.
«Нет, он жив, жив… Он растет где-нибудь под чужим
именем… Потемкин знает где и не нынче завтра выведет его публично перед отцом
страшной, грозной, живой уликой».
Придя в себя, перепуганная служанка вскочила на ноги и бросилась к другой соседней койке, на которой спала умопомешанная Фиона Курдюкова (28 лет), но, к ужасу служанки, Фиона тоже была мертва… Служанка с
страшным воплем кинулась к третьей больной, молодой девушке (18 лет), по
имени Прасковье Снегиревой, и закричала ей во весь голос...
И где было «чого присягать», там при продажном приставе и продажном «казенном раввине» бестрепетно произносилось
имя Еговы и его святым
именем как бы покрывалась
страшная неправда гнусной совести человеческой.
Я знаю теперь, что самое
страшное по своим последствиям зло мира — убийство на войнах, заключения, казни, истязания людей совершаются только благодаря этому соблазну, во
имя которого снимается ответственность с людей, совершающих зло.