Неточные совпадения
(Из записной книжки Н.В. Гоголя.)] густой щетиною вытыкавший из-за ивы иссохшие от
страшной глушины, перепутавшиеся и скрестившиеся листья и сучья, и, наконец, молодая ветвь клена, протянувшая сбоку свои зеленые лапы-листы, под один из которых забравшись бог
весть каким образом, солнце превращало его вдруг в прозрачный и огненный, чудно сиявший в этой густой темноте.
Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про
вести города, про моды
Беседы с нею не
вела.
И были детские проказы
Ей чужды:
страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
—
Вели, пожалуйста, запирать своих
страшных собак, а то они чуть не закусали бедного Гришу, когда он проходил по двору. Они этак и на детей могут броситься.
Мальчишки первые заметили его и с ужасом прибежали в деревню с
вестью о каком-то
страшном змее или оборотне, который лежит в канаве, прибавив, что он погнался за ними и чуть не съел Кузьку.
— Да, кузина: вы обмануты, и ваши тетки прожили жизнь в
страшном обмане и принесли себя в жертву призраку, мечте, пыльному воспоминанию… Он
велел! — говорил он, глядя почти с яростью на портрет, — сам жил обманом, лукавством или силою, мотал, творил ужасы, а другим
велел не любить, не наслаждаться!
Он аккуратно исполнил свою обязанность, отделил слабых и никак не мог предвидеть ни этой
страшной жары ни того, что их
поведут так поздно и такой кучей.
Она не была особенно красива, была верна ему, и, казалось, не говоря уже о том, что она этим отравляла жизнь мужу и сама ничего, кроме
страшных усилий и усталости, не получала от такой жизни, — она всё-таки старательно
вела ее.
Зося металась в
страшном бреду и никого не узнавала; доктор сидел у ее изголовья и по секундам отсчитывал ход болезни, как капитан, который
ведет свой корабль среди бушующего моря.
А Дмитрий Федорович, которому Грушенька, улетая в новую жизнь, «
велела» передать свой последний привет и заказала помнить навеки часок ее любви, был в эту минуту, ничего не ведая о происшедшем с нею, тоже в
страшном смятении и хлопотах.
И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа,
страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и
вести людей уже сознательно к смерти и разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их
ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми.
И люди обрадовались, что их вновь
повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь
страшный дар, принесший им столько муки.
Телемак, да
повести г-жи Жанлис, да несколько ливрезонов нашего умного журнала Revue Etrangere, — книги все не очень заманчивые, — взял их, а сам, разумеется, был
страшный охотник читать, да и сказал себе: не раскрою ни одной русской книги, пока не стану свободно читать по — французски; ну, и стал свободно читать.
Холера — это слово, так знакомое теперь в Европе, домашнее в России до того, что какой-то патриотический поэт называет холеру единственной верной союзницей Николая, — раздалось тогда в первый раз на севере. Все трепетало
страшной заразы, подвигавшейся по Волге к Москве. Преувеличенные слухи наполняли ужасом воображение. Болезнь шла капризно, останавливалась, перескакивала, казалось, обошла Москву, и вдруг грозная
весть «Холера в Москве!» — разнеслась по городу.
Но Двигубский был вовсе не добрый профессор, он принял нас чрезвычайно круто и был груб; я порол
страшную дичь и был неучтив, барон подогревал то же самое. Раздраженный Двигубский
велел явиться на другое утро в совет, там в полчаса времени нас допросили, осудили, приговорили и послали сентенцию на утверждение князя Голицына.
Лишенный всяких занятий и скрывая
страшное самолюбие, доходившее до наивности, он для рассеяния скупал ненужные вещи и заводил еще более ненужные тяжбы, которые
вел с ожесточением.
Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и
страшная свиная рожа выставилась,
поводя очами, как будто спрашивая: «А что вы тут делаете, добрые люди?»
С высокого берега смотрели вниз чахлые, больные деревья; здесь на открытом месте каждое из них в одиночку
ведет жестокую борьбу с морозами и холодными ветрами, и каждому приходится осенью и зимой, в длинные
страшные ночи, качаться неугомонно из стороны в сторону, гнуться до земли, жалобно скрипеть, — и никто не слышит этих жалоб.
Кожин только посмотрел на него остановившимися
страшными глазами и улыбнулся. У него по странной ассоциации идей мелькнула в голове мысль: почему он не убил Карачунского, когда встрел его ночью на дороге, — все равно бы отвечать-то. Произошла раздирательная сцена, когда Кожина
повели в город для предварительного заключения. Старуху Маремьяну едва оттащили от него.
Как скоро
весть об этом событии дошла до нас, опять на несколько времени опустел наш дом: все сбегали посмотреть утопленника и все воротились с такими
страшными и подробными рассказами, что я не спал почти всю ночь, воображая себе старого мельника, дрожа и обливаясь холодным потом.
Мари, между прочим, с величайшим восторгом уведомила его, что
повесть его из крестьянского быта, за которую его когда-то сослали, теперь напечаталась и производит
страшный фурор и что даже в самых модных салонах, где и по-русски почти говорить не умеют, читаются его сказания про мужиков и баб, и отовсюду слышатся восклицания: «C'est charmant!
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по
страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и
вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и
велела приезжать ему на другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.
— Что их вознаграждать-то! — воскликнул Замин. — Будет уж им, помироедствовали. Мужики-то, вон, и в казну подати подай, и дороги почини, и в рекруты ступай. Что баря-то, али купцы и попы?.. Святые, что ли? Мужички то же говорят: «
Страшный суд написан, а ни одного барина в рай не
ведут, все простой народ идет с бородами».
Сочинение это произвело, как и надо ожидать,
страшное действие… Инспектор-учитель показал его директору; тот — жене; жена
велела выгнать Павла из гимназии. Директор, очень добрый в сущности человек, поручил это исполнить зятю. Тот, собрав совет учителей и бледный, с дрожащими руками, прочел ареопагу [Ареопаг — высший уголовный суд в древних Афинах, в котором заседали высшие сановники.] злокачественное сочинение; учителя, которые были помоложе, потупили головы, а отец Никита произнес, хохоча себе под нос...
— А вот увидите. Сперва на один
Страшный суд
поведут — таможенные обшарят; потом на другой
Страшный суд представят — жандармы пачпорта осматривать будут.
— Помилуй! — говорит. — Да я затем и
веду страшные разговоры, чтоб падший дух в себе подкрепить! Но знаешь, что иногда приходит мне на мысль? — прибавил он печально, — что в этих горах, в виду этой суровой природы, мне суждено испустить многомятежный мой дух!
Александр трепетал. Он поднял голову и поглядел сквозь слезы через плечо соседа. Худощавый немец, согнувшись над своим инструментом, стоял перед толпой и могущественно
повелевал ею. Он кончил и равнодушно отер платком руки и лоб. В зале раздался рев и
страшные рукоплескания. И вдруг этот артист согнулся в свой черед перед толпой и начал униженно кланяться и благодарить.
Совершенно неожиданно «Развлечение» перешло в собственность Ивану Андреевичу Морозову, книжнику-лубочнику с Никольской, издававшему копеечные листовки и разные «
страшные»
повести или романы известных писателей, но под другими названиями, а то и под теми же, но авторы были другие.
Когда он возвращался в Чурасово после своих
страшных подвигов, то
вел себя попрежнему почтительно к старшим, ласково и внимательно к равным, предупредительно и любезно к своей жене, которая, выплакав свое горе, опять стала здорова и весела, а дом ее попрежнему был полон гостей и удовольствий.
Как ни была ужасна и отвратительна сама по себе эта преступная, пьяного буйства исполненная жизнь, но она
повела еще к худшему, к более
страшному развитию природной жестокости Михайла Максимовича, превратившемся, наконец, в лютость, в кровопийство.
Порою Бог
весть откуда врывался этот
страшный гость и в мою комнату, пробегал внезапным холодом у меня по спине и колебал пламя лампы, тускло светившей под зеленым бумажным, обгоревшим сверху абажуром.
Но
страшное однообразие убивает московские гулянья: как было в прошлом году, так в нынешнем и в будущем; как тогда с вами встретился толстый купец в великолепном кафтане с чернозубой женой, увешанной всякими драгоценными каменьями, так и нынче непременно встретится — только кафтан постарше, борода побелее, зубы у жены почернее, — а все встретится; как тогда встретился хват с убийственными усами и в шутовском сюртуке, так и нынче встретится, несколько исхудалый; как тогда водили на гулянье подагрика, покрытого нюхательным табаком, так и нынче его
поведут…
Гурмыжская. Ах, он много страдал, бедный! Мать его была богатая женщина, и он с детства был приучен к неге, к раболепству прислуги и всех окружающих; потом они обеднели, и он узнал
страшную нужду. Ужасно! Он рожден
повелевать, а его заставляли чему-то учиться в гимназии.
Была одна до того старая, что казалось, вот-вот сейчас разрушится: она
поводила обнаженными,
страшными, темно-серыми плечами и, прикрыв рот веером, томно косилась на Ратмирова уже совсем мертвыми глазами; он за ней ухаживал; ее очень уважали в высшем свете как последнюю фрейлину императрицы Екатерины.
Еще немножко позже она заметила, что ее всегда ровная и спокойная сестра следит за ходом
повести с
страшным вниманием; увлекается, делая замечания; горячо спорит с Дорой и просто дрожит от радости при каждой удачной сценке.
И она у него, эта его рожа
страшная, точно, сама зажила, только, припалившись еще немножечко, будто почернее стала, но пить он не перестал, а только все осведомлялся, когда княгиня встанет, и как узнал, что бабинька
велела на балкон в голубой гостиной двери отворить, то он под этот день немножко вытрезвился и в печи мылся. А как княгиня сели на балконе в кресло, чтобы воздухом подышать, он прополз в большой сиреневый куст и оттуда, из самой середины, начал их, как перепел, кликать.
На утро пришли в коридор моего денника генерал, конюший, конюха и табунщики, и начался
страшный крик. Генерал кричал на конюшего, конюший оправдывался, что он не
велел меня пускать, а что это самовольно сделали конюха. Генерал сказал, что он всех перепорет, а жеребчиков нельзя держать. Конюший обещался, что всё исполнит. Они затихли и ушли. Я ничего не понимал, но я видел, что что-то такое замышлялось обо мне.
— Государство несет
страшный убыток от старательских работ, — вторил Синицын. — Старатели не добывают из земли и половины всего золота, потому что не могут
вести работ в широких размерах. Они не разрабатывают хорошенько россыпей, наваливают торфами лучшие залежи песков и этим загораживают дорогу крупным предпринимателям.
С важной и торжественной миной подошел
страшный человек к плачевному герою
повести нашей…
Мне хотелось ударить скрипача; чтоб не сделать этого, я сел на пол, подложив под себя кулаки, и
велел ему положить деньги в кассу. Он разгрузил карманы, пошел к двери, но, остановясь, сказал идиотски-высоким и
страшным голосом...
Она приняла нас не радушно — это слово к ней не шло, — но вежливо и, увидав меня, свидетеля того
страшного происшествия, даже бровью не
повела.
Потом он слабо
повел одной — правой рукой (Максимка поддерживал левую), раскрыл один — правый глаз и, медленно проведя около себя взором, словно каким-то
страшным пьянством пьяный, охнул — произнес картавя...
И всякий думал, что тот, перед которым проносился этот поток, может одним словом, одним движением руки изменить его направление, вернуть назад или снова бросить на
страшные преграды, и всякий хотел найти в слове этого одного и в движении его руки неведомое, что
вело нас на смерть.
Тумаков дал двум солдатам какую-то бумагу и сказал:"С богом, сей же час!"Эти
страшные усачи схватили меня под руки и таким побытом
повели меня с собою.
Все в перепуге
велели кучерам как можно скорее скакать далее от опасного места и в
страшном беспорядке, тесня и перегоняя друг друга, помчались к дому.
— И мы за тобой, дядя Лука! — да так все в одно стадо, под одного пастыря, как ягнятки, и подобрались, и едва лишь тут только поняли, к чему и куда всех нас наш запечатленный ангел
вел, пролия сначала свои стопы и потом распечатлевшись ради любви людей к людям, явленной в сию
страшную ночь.
— Нет-с, на этом благодарю-с! Зачем вас стеснять, да и к тому же
повесть, которую я пред вами
поведу, пристойнее на коленях стоя сказывать, потому что это дело весьма священное и даже
страшное.
Лубков же был за поездку. Он говорил, что это обойдется очень дешево и что он тоже с удовольствием поедет в Италию и отдохнет там от семейной жизни. Я, каюсь,
вел себя наивно, как гимназист. Не из ревности, а из предчувствия чего-то
страшного, необычайного, я старался, когда было возможно, не оставлять их вдвоем, и они подшучивали надо мной; например, когда я входил, делали вид, что только что целовались и т. п.
Вы видели, как плакал весь народ,
Вы слышали тяжелые рыданья!
Какие слезы! Боже! Прав Кузьма:
С таким народом можно дело делать
Великое. Взгляните, эти слезы —
Не хныканье старух и стариков;
В них сила
страшная; омывшись ими,
Народ готов на подвиг. Хоть на битву
Веди его, хоть в монастырь честной,
Хоть на небо.
Николай Иванович. Маша, ведь ты знаешь, что я не сочувствую всему тому складу жизни, который вы
ведете, и их воспитанию. Это для меня
страшный вопрос: имею ли я право видеть, как на моих глазах гибнут…
Гаврило прибежал в
страшных попыхах, приказал им всем оставаться тут до утра и караулить, а сам потом ринулся в девичью и через старшую компаньонку Любовь Любимовну, с которой вместе крал и учитывал чай, сахар и прочую бакалею,
велел доложить барыне, что собака, к несчастью, опять откуда-то прибежала, но что завтра же ее в живых не будет, и чтобы барыня сделала милость, не гневалась и успокоилась.