Неточные совпадения
Стоя в холодке вновь покрытой риги с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел то сквозь открытые ворота, в которых толклась и играла сухая и горькая пыль молотьбы,
на освещенную горячим солнцем
траву гумна и свежую солому, только что вынесенную из сарая, то
на пестроголовых белогрудых ласточек, с присвистом влетавших под крышу и, трепля крыльями, останавливавшихся в просветах ворот, то
на народ, копошившийся в темной и пыльной риге, и думал странные мысли...
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой
травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми
травами, и
на низах, ожидая косы,
стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
И пробились было уже козаки, и, может быть, еще раз послужили бы им верно быстрые кони, как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «
Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» И нагнулся старый атаман и стал отыскивать в
траве свою люльку с табаком, неотлучную сопутницу
на морях, и
на суше, и в походах, и дома.
— Не знаю. — Она медленно осмотрела поляну под вязом, где
стояла телега, — зеленую в розовом вечернем свете
траву, черных молчаливых угольщиков и, подумав, прибавила: — Все это мне неизвестно. Я не знаю ни дня, ни часа и даже не знаю, куда. Больше ничего не скажу. Поэтому,
на всякий случай, — прощай; ты часто меня возил.
Полы были усыпаны свежею накошенною душистою
травой, окна были отворены, свежий, легкий, прохладный воздух проникал в комнату, птички чирикали под окнами, а посреди залы,
на покрытых белыми атласными пеленами столах,
стоял гроб.
Как нарочно, мужички встречались все обтерханные,
на плохих клячонках; как нищие в лохмотьях,
стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали
траву по канавам.
Утро было славное, свежее; маленькие пестрые тучки
стояли барашками
на бледно-ясной лазури; мелкая роса высыпала
на листьях и
травах, блистала серебром
на паутинках; влажная, темная земля, казалось, еще хранила румяный след зари; со всего неба сыпались песни жаворонков.
Наступили лучшие дни в году — первые дни июня. Погода
стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии успели уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять — он прогулок без цели терпеть не мог, — а собирать
травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия.
На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
Самгин, облегченно вздохнув, прошел в свою комнату; там
стоял густой запах нафталина. Он открыл окно в сад;
на траве под кленом сидел густобровый, вихрастый Аркадий Спивак, прилаживая к птичьей клетке сломанную дверцу, спрашивал свою миловидную няньку...
Полдень знойный;
на небе ни облачка. Солнце
стоит неподвижно над головой и жжет
траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и полем лежит невозмутимая тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос в пустоте. В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да в густой
траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
— А вот ландыши!
Постойте, я нарву, — говорил он, нагибаясь к
траве, — те лучше пахнут: полями, рощей; природы больше. А сирень все около домов растет, ветки так и лезут в окно, запах приторный. Вон еще роса
на ландышах не высохла.
Райский подошел по
траве к часовне. Вера не слыхала. Она
стояла к нему спиной, устремив сосредоточенный и глубокий взгляд
на образ.
На траве у часовни лежала соломенная шляпа и зонтик. Ни креста не слагали пальцы ее, ни молитвы не шептали губы, но вся фигура ее, сжавшаяся неподвижно, затаенное дыхание и немигающий, устремленный
на образ взгляд — все было молитва.
Один только старый дом
стоял в глубине двора, как бельмо в глазу, мрачный, почти всегда в тени, серый, полинявший, местами с забитыми окнами, с поросшим
травой крыльцом, с тяжелыми дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато
на маленький домик с утра до вечера жарко лились лучи солнца, деревья отступили от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие цветы так и просились в окна.
Шагах в пятидесяти оттуда,
на вязком берегу, в густой
траве,
стояли по колени в тине два буйвола. Они, склонив головы, пристально и робко смотрели
на эту толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию, с которым они сторожили минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез толпу или идти в речку.
Я подошел к небольшой группе, расположившейся
на траве, около скатерти,
на которой
стояли чашки с чаем, блюдо свежей, только что наловленной рыбы да лежали арбузы и ананасы.
Направо, у крепости, растет мелкая
трава; там бегают с криком ребятишки; в тени лежат буйволы, с ужаснейшими, закинутыми
на спину рогами, или
стоят по горло в воде.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной
травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно
стоят, как люди,
на огромной площади, то в кружок, то рядом, то лицом или спинами друг к другу.
Кругом все белело от инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда
стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая
трава искрилась такими яркими блестками, что больно было
на нее смотреть. Сучья деревьев, камни и утоптанная земля
на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Отроги хребта, сильно размытые и прорезанные горными ключами, казались сопками, разобщенными друг от друга. Дальше за ними виднелся гребень водораздела; точно высокой стеной окаймлял он истоки Такунчи. Природа словно хотела резко отграничить здесь прибрежный район от бассейна Имана. В том же месте, где соединялись 3 ручья, была небольшая полянка, и
на ней
стояла маленькая фанзочка, крытая корьем и сухой
травой.
Внезапные, надрывающие грудь рыданья не дали ей докончить речи — она повалилась лицом
на траву и горько, горько заплакала… Все ее тело судорожно волновалось, затылок так и поднимался у ней… Долго сдержанное горе хлынуло наконец потоком. Виктор
постоял над нею,
постоял, пожал плечами, повернулся и ушел большими шагами.
Он нагнал ее в двух верстах от своего дома, возле березовой рощицы,
на большой дороге в уездный город. Солнце
стояло низко над небосклоном — и все кругом внезапно побагровело: деревья,
травы и земля.
Погода нам не благоприятствовала. Все время моросило,
на дорожке
стояли лужи,
трава была мокрая, с деревьев падали редкие крупные капли. В лесу
стояла удивительная тишина. Точно все вымерло. Даже дятлы и те куда-то исчезли.
На месте яркого костра лежала груда золы; огня почти не было видно;
на земле валялись порожние банки из-под консервов; там, где
стояла палатка, торчали одни жерди и лежала примятая
трава.
Раньше всех проснулись бакланы. Они медленно, не торопясь, летели над морем куда-то в одну сторону, вероятно,
на корм. Над озером, заросшим
травой, носились табуны уток. В море,
на земле и в воздухе
стояла глубокая тишина.
На другой день, ранним утром, началась казнь.
На дворе
стояла уже глубокая осень, и Улиту, почти окостеневшую от ночи, проведенной в «холодной», поставили перед крыльцом,
на одном из приступков которого сидел барин,
на этот раз еще трезвый, и курил трубку. В виду крыльца,
на мокрой
траве, была разостлана рогожа.
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по
траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится
на все четыре стороны и затем приютится
на левом клиросе. Там положит руку
на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно
стоит до конца службы.
Могила отца была обнесена решеткой и заросла
травой. Над ней
стоял деревянный крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни: родился тогда-то, был судьей, умер тогда-то…
На камень не было денег у осиротевшей семьи. Пока мы были в городе, мать и сестра каждую весну приносили
на могилу венки из цветов. Потом нас всех разнесло по широкому свету. Могила
стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
Не ответив, она смотрела в лицо мне так, что я окончательно растерялся, не понимая — чего ей надо? В углу под образами торчал круглый столик,
на нем ваза с пахучими сухими
травами и цветами, в другом переднем углу
стоял сундук, накрытый ковром, задний угол был занят кроватью, а четвертого — не было, косяк двери
стоял вплоть к стене.
Утром было холодно и в постели, и в комнате, и
на дворе. Когда я вышел наружу, шел холодный дождь и сильный ветер гнул деревья, море ревело, а дождевые капли при особенно жестоких порывах ветра били в лицо и стучали по крышам, как мелкая дробь. «Владивосток» и «Байкал», в самом деле, не совладали со штормом, вернулись и теперь
стояли на рейде, и их покрывала мгла. Я прогулялся по улицам, по берегу около пристани;
трава была мокрая, с деревьев текло.
В тех местах, где болот мало или они бывают залиты полою водою и
стоят сплошными лужами, как большие озера, — дупел и, бекасы и гаршнепы очень любят держаться большими высыпками
на широко разлившихся весенних потоках с гор, которые, разбегаясь по отлогим долинам или ровным скатам, едва перебираются по
траве, отчего луговина размокает, как болото.
Однажды Петрик был один
на холмике над рекой. Солнце садилось, в воздухе
стояла тишина, только мычание возвращавшегося из деревни стада долетало сюда, смягченное расстоянием. Мальчик только что перестал играть и откинулся
на траву, отдаваясь полудремотной истоме летнего вечера. Он забылся
на минуту, как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он с неудовольствием приподнялся
на локоть и прислушался. Шаги остановились у подножия холмика. Походка была ему незнакома.
Этот простой вопрос больно отозвался в сердце слепого. Он ничего не ответил, и только его руки, которыми он упирался в землю, как-то судорожно схватились за
траву. Но разговор уже начался, и девочка, все
стоя на том же месте и занимаясь своим букетом, опять спросила...
Они встретились
на паперти; она приветствовала его с веселой и ласковой важностью. Солнце ярко освещало молодую
траву на церковном дворе, пестрые платья и платки женщин; колокола соседних церквей гудели в вышине; воробьи чирикали по заборам. Лаврецкий
стоял с непокрытой головой и улыбался; легкий ветерок вздымал его волосы и концы лент Лизиной шляпы. Он посадил Лизу и бывшую с ней Леночку в карету, роздал все свои деньги нищим и тихонько побрел домой.
Окся неожиданно захохотала прямо в лицо Кишкину, а когда он замахнулся
на нее, так толкнула его в грудь, что старик кубарем полетел
на траву. Петр Васильич зажал рот, чтобы не расхохотаться во все горло, но в этот момент за его спиной раздался громкий смех. Он оглянулся и остолбенел: за ним
стоял Ястребов и хохотал, схватившись руками за живот.
Мать Енафа никакой скотины не держала, и Аглаида невольно жалела засыхавшую
на корню высокую
траву, которая
стояла выше пояса.
А тут он увидал перед собою огромный двор, глухо заросший
травою, — взади его, с несколькими входами, полуразвалившийся флигель, и
на единственной протоптанной и ведущей к нему дорожке
стояла огромная собака, которая
на него залаяла.
Мы были одни; только воробьи возились кругом, да ласточки бесшумно влетали и вылетали в окна старой часовни, которая
стояла, грустно понурясь, среди поросших
травою могил, скромных крестов, полуразвалившихся каменных гробниц,
на развалинах которых стлалась густая зелень, пестрели разноцветные головки лютиков, кашки, фиалок.
В глубине двора,
на зеленой молодой
траве,
стоял маленький ослик.
Выходит, что наш брат приказный как выйдет из своей конуры, так ему словно дико и тесно везде, ровно не про него и свет
стоит. Другому все равно: ветерок шумит,
трава ли по полю стелется, птица ли поет, а приказному все это будто в диковину, потому как он, окроме своего присутствия да кабака, ничего
на свете не знает.
Всенощная кончилась. Александр приехал домой еще скучнее, нежели поехал. Анна Павловна не знала, что и делать. Однажды он проснулся ранее обыкновенного и услыхал шорох за своим изголовьем. Он оглянулся: какая-то старуха
стоит над ним и шепчет. Она тотчас исчезла, как скоро увидела, что ее заметили. Под подушкой у себя Александр нашел какую-то
траву;
на шее у него висела ладанка.
На дворе начиналась весна, но деревья
стояли голые, даже свежей
травы еще не показывалось.
Время
стоит еще раннее, шестой час в начале; золотистый утренний туман вьется над проселком, едва пропуская лучи только что показавшегося
на горизонте солнца;
трава блестит; воздух напоен запахами ели, грибов и ягод; дорога идет зигзагами по низменности, в которой кишат бесчисленные стада птиц.
Помню, как я с жадностью смотрел иногда сквозь щели паль и подолгу
стоял, бывало, прислонившись головой к нашему забору, упорно и ненасытимо всматриваясь, как зеленеет
трава на нашем крепостном вале, как все гуще и гуще синеет далекое небо.
Вышли в сад.
На узкой полосе земли, между двух домов,
стояло десятка полтора старых лип, могучие стволы были покрыты зеленой ватой лишаев, черные голые сучья торчали мертво. И ни одного вороньего гнезда среди них. Деревья — точно памятники
на кладбище. Кроме этих лип, в саду ничего не было, ни куста, ни
травы; земля
на дорожках плотно утоптана и черна, точно чугунная; там, где из-под жухлой прошлогодней листвы видны ее лысины, она тоже подернута плесенью, как стоячая вода ряской.
Передонов
стоял и думал о Дарье, — и опять недолгое любование ею в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая и дерзкая. Затормошит. Да и чего тут
стоять и ждать? — подумал он: — еще простудишься. Во рву
на улице, в
траве под забором, может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит и укокошит. И тоскливо стало Передонову. Ведь они бесприданницы, — думал он. Протекции у них в учебном ведомстве нет. Варвара нажалуется княгине. А
на Передонова и так директор зубы точит.
Сквозь слёзы и серую сеть дождя Матвей видел татарина, он
стоял у ограды лицом
на восток, его шапка лежала у ног,
на траве, дождь разбил её в тёмный, бесформенный ком.
— Милый! Заросла наша речка гниючей
травой, и не выплыть тебе
на берег — запутаешься! Знаю я этот род человеческий! Сообрази — о чём думают? Всё хотят найти такое, вишь, ружьё, чтобы не только било птицу, а и жарило! Им бы не исподволь, а — сразу, не трудом, а ударом, хвать башкой оземь и чтобы золото брызнуло! Один Сухобаев, может, гривенника
стоит, а все другие — пятачок пучок! Ты их — брось, ты
на молодых нажми, эти себя оправдают! Вон у меня Ванюшка, внук…
Дошли до Мордовского городища — четырёх бугров, поросших дёрном, здесь окуровцы зарывали опойц [Опойца, опоец и опийца — кто опился вина, сгорел, помер с опою. Где опойцу похоронят, там шесть недель дожди (стеной)
стоят, почему и стараются похоронить его
на распутье,
на меже — Ред.] и самоубийц; одно место, ещё недавно взрытое, не успело зарасти
травой, и казалось, что с земли содрали кожу.
Под липой было прохладно и спокойно; залетавшие в круг ее тени мухи и пчелы, казалось, жужжали тише; чистая мелкая
трава изумрудного цвета, без золотых отливов, не колыхалась; высокие стебельки
стояли неподвижно, как очарованные; как мертвые, висели маленькие гроздья желтых цветов
на нижних ветках липы.
Трогательная картина: пасется
на снегу табун, возле маток
стоят жеребята и ждут, пока для них матка отгребет снег копытом до
травы.