Неточные совпадения
— Друг мой! — повторила графиня Лидия Ивановна, не спуская с него глаз, и вдруг брови ее поднялись внутренними сторонами, образуя треугольник на лбу; некрасивое
желтое лицо ее
стало еще некрасивее; но Алексей Александрович почувствовал, что она жалеет его и готова плакать. И на него нашло умиление: он схватил ее пухлую руку и
стал целовать ее.
Вот уже полтора месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту… я один; сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется
желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни… Скучно!
Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями.
Наконец ему
стало душно и тесно в этой
желтой каморке, похожей на шкаф или на сундук.
Он почувствовал, что кто-то
стал подле него, справа, рядом; он взглянул — и увидел женщину, высокую, с платком на голове, с
желтым, продолговатым, испитым лицом и с красноватыми, впавшими глазами.
Раскольников оборотился к стене, где на грязных
желтых обоях с белыми цветочками выбрал один неуклюжий белый цветок, с какими-то коричневыми черточками, и
стал рассматривать: сколько в нем листиков, какие на листиках зазубринки и сколько черточек? Он чувствовал, что у него онемели руки и ноги, точно отнялись, но и не попробовал шевельнуться и упорно глядел на цветок.
В саду
стало тише, светлей, люди исчезли, растаяли; зеленоватая полоса лунного света отражалась черною водою пруда, наполняя сад дремотной, необременяющей скукой. Быстро подошел человек в
желтом костюме, сел рядом с Климом, тяжко вздохнув, снял соломенную шляпу, вытер лоб ладонью, посмотрел на ладонь и сердито спросил...
Подсели на лестницу и остальные двое, один — седобородый, толстый, одетый солидно, с широким,
желтым и незначительным лицом, с длинным, белым носом; другой — маленький, костлявый, в полушубке, с босыми чугунными ногами, в картузе, надвинутом на глаза так низко, что виден был только красный, тупой нос, редкие усы, толстая дряблая губа и ржавая бороденка. Все четверо они осматривали Самгина так пристально, что ему
стало неловко, захотелось уйти. Но усатый, сдув пепел с папиросы, строго спросил...
— Виноват, — сказал Рущиц, тоже понизив голос, отчего он
стал еще более гулким. Последнее, что осталось в памяти Самгина, — тело Тагильского в измятом костюме, с головой под столом, его
желтое лицо с прихмуренными бровями…
Клим тотчас догадался, что нуль — это кругленький, скучный братишка, смешно похожий на отца. С того дня он
стал называть брата
Желтый Ноль, хотя Дмитрий был розовощекий, голубоглазый.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл,
стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и,
желтый от злобы, заявил...
Тот снова отрастил до плеч свои ангельские кудри, но голубые глаза его помутнели, да и весь он выцвел, поблек, круглое лицо обросло негустым,
желтым волосом и
стало длиннее, суше. Говоря, он пристально смотрел в лицо собеседника, ресницы его дрожали, и казалось, что чем больше он смотрит, тем хуже видит. Он часто и осторожно гладил правой рукою кисть левой и переспрашивал...
Ему представилось, как он сидит в летний вечер на террасе, за чайным столом, под непроницаемым для солнца навесом деревьев, с длинной трубкой, и лениво втягивает в себя дым, задумчиво наслаждаясь открывающимся из-за деревьев видом, прохладой, тишиной; а вдали
желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк и румянит гладкий, как зеркало, пруд; с полей восходит пар;
становится прохладно, наступают сумерки, крестьяне толпами идут домой.
Райский съездил за Титом Никонычем и привез его чуть живого. Он похудел,
пожелтел, еле двигался и, только увидев Татьяну Марковну, всю ее обстановку и себя самого среди этой картины, за столом, с заткнутой за галстук салфеткой, или у окна на табурете, подле ее кресел, с налитой ею чашкой чаю, — мало-помалу пришел в себя и
стал радоваться, как ребенок, у которого отняли и вдруг опять отдали игрушки.
Что бабушка страдает невыразимо — это ясно. Она от скорби изменилась, по временам горбится,
пожелтела, у ней прибавились морщины. Но тут же рядом, глядя на Веру или слушая ее, она вдруг выпрямится, взгляд ее загорится такою нежностью, что как будто она теперь только нашла в Вере не прежнюю Веру, внучку, но собственную дочь, которая
стала ей еще милее.
На мызе Клейнберг говорили, что в окрестностях водится большая,
желтая, толстая змея, которая, нападая на кого-нибудь,
становится будто на хвост и перекидывается назад.
Плавание
становилось однообразно и, признаюсь, скучновато: все серое небо, да
желтое море, дождь со снегом или снег с дождем — хоть кому надоест. У меня уж заболели зубы и висок. Ревматизм напомнил о себе живее, нежели когда-нибудь. Я слег и несколько дней пролежал, закутанный в теплые одеяла, с подвязанною щекой.
Всё как будто покрылось лаком: зеленое
становилось зеленее,
желтое —
желтее, черное — чернее.
Мите же вдруг, он помнил это, ужасно любопытны
стали его большие перстни, один аметистовый, а другой какой-то ярко-желтый, прозрачный и такого прекрасного блеска.
Он вдруг как-то необычайно постарел, совсем даже несоразмерно с возрастом сморщился,
пожелтел,
стал походить на скопца.
Что-то сделалось с солнцем. Оно уже не так светило, как летом, вставало позже и рано торопилось уйти на покой. Трава на земле начала сохнуть и
желтеть. Листва на деревьях тоже
стала блекнуть. Первыми почувствовали приближение зимы виноградники и клены. Они разукрасились в оранжевые, пурпуровые и фиолетовые тона.
Чистая белая рубаха, застегнутая у горла и кистей, ложилась короткими, мягкими складками около ее
стана; крупные
желтые бусы в два ряда спускались с шеи на грудь.
Мужик глянул на меня исподлобья. Я внутренне дал себе слово во что бы то ни
стало освободить бедняка. Он сидел неподвижно на лавке. При свете фонаря я мог разглядеть его испитое, морщинистое лицо, нависшие
желтые брови, беспокойные глаза, худые члены… Девочка улеглась на полу у самых его ног и опять заснула. Бирюк сидел возле стола, опершись головою на руки. Кузнечик кричал в углу… дождик стучал по крыше и скользил по окнам; мы все молчали.
Пока земля прикрыта дерном, она может еще сопротивляться воде, но как только цельность дернового слоя нарушена, начинается размывание. Быстро идущая вода уносит с собой легкие частицы земли, оставляя на месте только щебень. От ила, который вместе с пресной водой выносится реками, море около берегов, полосой в несколько километров, из темно-зеленого
становится грязно-желтым.
Через полчаса свет на небе еще более отодвинулся на запад. Из белого он
стал зеленым, потом
желтым, оранжевым и наконец темно-красным. Медленно земля совершала свой поворот и, казалось, уходила от солнца навстречу ночи.
Сначала она была бледная, потом
стала изумрудно-зеленой, и по этому зеленому фону, как расходящиеся столбы, поднялись из-за горизонта два светло-желтых луча.
С каждым днем гнуса
становилось все меньше и меньше. Это очень облегчило работу. Комары
стали какие-то
желтые, холодные и злые.
На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его дочери вышли из калитки новокупленного дома и отправились к соседу. Не
стану описывать ни русского кафтана Адриана Прохорова, ни европейского наряда Акулины и Дарьи, отступая в сем случае от обычая, принятого нынешними романистами. Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели
желтые шляпки и красные башмаки, что бывало у них только в торжественные случаи.
Татьяна даже не хотела переселиться к нам в дом и продолжала жить у своей сестры, вместе с Асей. В детстве я видывал Татьяну только по праздникам, в церкви. Повязанная темным платком, с
желтой шалью на плечах, она
становилась в толпе, возле окна, — ее строгий профиль четко вырезывался на прозрачном стекле, — и смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному. Когда дядя увез меня, Асе было всего два года, а на девятом году она лишилась матери.
Вот она встала и озирается. Еще рано, но окна уж побелели, и весеннее солнце не замедлило позолотить их. Рядом с ее креслом сидит Паша и дремлет; несколько поодаль догорает сальный огарок, и
желтое пламя чуть-чуть выделяется из утренних сумерек. Ей
становится страшно; она протягивает руку, чтобы разбудить Пашу, хочет крикнуть — и в изнеможении падает…
Страшно протянул он руки вверх, как будто хотел достать месяца, и закричал так, как будто кто-нибудь
стал пилить его
желтые кости…
Гаев. Вот железную дорогу построили, и
стало удобно. (Садится.) Съездили в город и позавтракали…
желтого в середину! Мне бы сначала пойти в дом, сыграть одну партию…
Снова я торчу в окне. Темнеет; пыль на улице вспухла,
стала глубже, чернее; в окнах домов масляно растекаются
желтые пятна огней; в доме напротив музыка, множество струн поют грустно и хорошо. И в кабаке тоже поют; когда отворится дверь, на улицу вытекает усталый, надломленный голос; я знаю, что это голос кривого нищего Никитушки, бородатого старика с красным углем на месте правого глаза, а левый плотно закрыт. Хлопнет дверь и отрубит его песню, как топором.
Меня очень занимало, как ловко взрослые изменяют цвета материй: берут
желтую, мочат ее в черной воде, и материя делается густо-синей — «кубовой»; полощут серое в рыжей воде, и оно
становится красноватым — «бордо». Просто, а — непонятно.
Также рассказывал Антон много о своей госпоже, Глафире Петровне: какие они были рассудительные и бережливые; как некоторый господин, молодой сосед, подделывался было к ним, часто
стал наезжать, и как они для него изволили даже надевать свой праздничный чепец с лентами цвету массака, и
желтое платье из трю-трю-левантина; но как потом, разгневавшись на господина соседа за неприличный вопрос: «Что, мол, должон быть у вас, сударыня, капитал?» — приказали ему от дому отказать, и как они тогда же приказали, чтоб все после их кончины, до самомалейшей тряпицы, было представлено Федору Ивановичу.
Лиза
желтела и
становилась чрезвычайно раздражительная. Она сама это замечала, большую часть дня сидела в своей комнате и только пред обедом выходила гулять неподалеку от дома.
Он очень быстро достал из маленького красивого,
желтой кожи, чемодана несколько длинных картонных складных книжечек и с ловкостью портного
стал разворачивать их, держа за один конец, отчего створки их быстро падали вниз с легким треском.
Теперь, при
желтом колеблющемся свете свечей,
стало яснее видно лицо Женьки.
В четырнадцать лет ее растлили, а в шестнадцать она
стала патентованной проституткой, с
желтым билетом и с венерической болезнью.
Снова
стало тихо. Лошадь дважды ударила копытом по мягкой земле. В комнату вошла девочка-подросток с короткой
желтой косой на затылке и ласковыми глазами на круглом лице. Закусив губы, она несла на вытянутых руках большой, уставленный посудой поднос с измятыми краями и кланялась, часто кивая головой.
Показалось: именно эти
желтые зубы я уже видел однажды — неясно, как на дне, сквозь толщу воды — и я
стал искать. Проваливался в ямы, спотыкался о камни, ржавые лапы хватали меня за юнифу, по лбу ползли вниз, в глаза, остросоленые капли пота…
Сон —
желтое — Будда… Мне тотчас
стало ясно: я должен пойти в Медицинское Бюро.
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь
стала точно еще гуще, еще чернее и теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него руками, и дожидался, пока его глаза привыкнут к мраку. В это время дверь, ведущая в кухню Николаевых, вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту большую полосу туманного
желтого света. Кто-то зашлепал по грязи, и Ромашов услышал сердитый голос денщика Николаевых, Степана...
От долгого движения разгоряченных тел и от пыли, подымавшейся с паркета, в зале
стало душно, и огни свеч обратились в
желтые туманные пятна.
Стал он вздыхать и томиться тоской, даже похудел и
пожелтел.
А он мало спустя опять зашипел, да уже совсем на другой манер, — как птица огненная, выпорхнул с хвостом, тоже с огненным, и огонь необыкновенно какой, как кровь красный, а лопнет, вдруг все
желтое сделается и потом синее
станет.
— Не встанет у меня! Не такое мое сердце; нынче в лихорадке лежал, так еще сердитее
стал, — ответил на это ямщик, повертывая и показывая свое всплошь
желтое лицо и
желтые белки.
Офицер этот так спокойно свертывает папироску из
желтой бумаги, сидя на орудии, так спокойно прохаживается от одной амбразуры к другой, так спокойно, без малейшей афектации говорит с вами, что, несмотря на пули, которые чаще, чем прежде, жужжат над вами, вы сами
становитесь хладнокровны и внимательно расспрашиваете и слушаете рассказы офицера.
— Какая поэзия в том, что глупо? поэзия, например, в письме твоей тетки!
желтый цветок, озеро, какая-то тайна… как я
стал читать — мне так
стало нехорошо, что и сказать нельзя! чуть не покраснел, а уж я ли не отвык краснеть!
Распечатав четвертку, тщательно набив стамбулку красно-желтым, мелкой резки, султанским табаком, я положил на нее горящий трут и, взяв чубук между средним и безымянным пальцем (положение руки, особенно мне нравившееся),
стал тянуть дым.
Мне посчастливилось быть в центре урагана. Я видел его начало и конец:
пожелтело небо, налетели бронзовые тучи, мелкий дождь сменился крупным градом, тучи
стали черными, они задевали колокольни.