Неточные совпадения
И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя
и зла книгу, вспыхнула более
ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей
всё то, что прежде было во мраке, затрещала,
стала меркнуть
и навсегда потухла.
Все пестрое пространство ее охватывалось последним
ярким отблеском солнца
и постепенно темнело, так что видно было, как тень перебегала по нем,
и она
становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще, каждый цветок, каждая травка испускала амбру,
и вся степь курилась благовонием.
От природы была она характера смешливого, веселого
и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий
и неудач она до того яростно
стала желать
и требовать, чтобы
все жили в мире
и радости
и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача
стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление,
и она в один миг, после самых
ярких надежд
и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать
и метать
все, что ни попадало под руку,
и колотиться головой об стену.
На улице опять жара стояла невыносимая; хоть бы капля дождя во
все эти дни. Опять пыль, кирпич
и известка, опять вонь из лавочек
и распивочных, опять поминутно пьяные, чухонцы-разносчики
и полуразвалившиеся извозчики. Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так что больно
стало глядеть,
и голова его совсем закружилась, — обыкновенное ощущение лихорадочного, выходящего вдруг на улицу в
яркий солнечный день.
Вместо ответа Раскольников встал, вышел в сени, взялся за колокольчик
и дернул. Тот же колокольчик, тот же жестяной звук! Он дернул второй, третий раз; он вслушивался
и припоминал. Прежнее, мучительно-страшное, безобразное ощущение начинало
все ярче и живее припоминаться ему, он вздрагивал с каждым ударом,
и ему
все приятнее
и приятнее
становилось.
Самгину показалось, что
и небо,
и снег,
и стекла в окнах —
все стало ярче, — ослепительно
и даже бесстыдно ярко.
Все более живой
и крупной
становилась рябь воды в чане,
ярче — пятно света на ней, — оно дробилось; Самгин снова видел вихорек в центре темного круга на воде, не пытаясь убедить себя в том, что воображает, а не видит.
Дома его встречало праздничное лицо ‹девицы›. Она очень располнела, сладко улыбалась, губы у нее очень
яркие, пухлые,
и в глазах светилась неиссякаемо радость. Она была очень антипатична,
становилась все более фамильярной, но — Клим Иванович терпел ее, — хорошая работница, неплохо
и дешево готовит, держит комнаты в строгой чистоте. Изредка он спрашивал ее...
И вдруг с черного неба опрокинули огромную чашу густейшего медного звука, нелепо лопнуло что-то, как будто выстрел пушки, тишина взорвалась, во тьму влился свет,
и стало видно улыбки радости, сияющие глаза,
весь Кремль вспыхнул
яркими огнями, торжественно
и бурно поплыл над Москвой колокольный звон, а над толпой птицами затрепетали, крестясь, тысячи рук, на паперть собора вышло золотое духовенство, человек с горящей разноцветно головой осенил людей огненным крестом,
и тысячеустый голос густо, потрясающе
и убежденно — трижды сказал...
Анисья
стала еще живее прежнего, потому что работы
стало больше:
все она движется, суетится, бегает, работает,
все по слову хозяйки. Глаза у ней даже
ярче,
и нос, этот говорящий нос, так
и выставляется прежде
всей ее особы, так
и рдеет заботой, мыслями, намерениями, так
и говорит, хотя язык
и молчит.
У Вусуна обыкновенно останавливаются суда с опиумом
и отсюда отправляют свой товар на лодках в Шанхай, Нанкин
и другие города.
Становилось все темнее; мы шли осторожно. Погода была пасмурная. «Зарево!» — сказал кто-то. В самом деле налево, над горизонтом, рдело багровое пятно
и делалось
все больше
и ярче. Вскоре можно было различить пламя
и вспышки — от выстрелов. В Шанхае — сражение
и пожар, нет сомнения! Это помогло нам определить свое место.
Столовая гора понемногу раздевается от облаков. Сначала показался угол, потом
вся вершина, наконец
и основание. По зелени ее заблистало солнце, в пять минут
все высохло, кругом меня по кустам щебетали колибри,
и весь Капштат, с окрестностями, облился
ярким золотым блеском. Мне вчуже
стало обидно за отца Аввакума.
Скоро
яркий пурпурный блеск уступил мягким, нежным тонам,
и мы еще не доехали до города, как небо, лес —
все стало другое.
Но вот на востоке
стала разгораться заря,
и комета пропала. Ночные тени в лесу исчезли; по
всей земле разлился серовато-синий свет утра.
И вдруг
яркие солнечные лучи вырвались из-под горизонта
и разом осветили
все море.
Скоро
стало совсем светло. Солнца не было видно, но во
всем чувствовалось его присутствие. Туман быстро рассеивался, кое-где проглянуло синее небо,
и вдруг
яркие лучи прорезали мглу
и осветили мокрую землю. Тогда
все стало ясно,
стало видно, где я нахожусь
и куда надо идти. Странным мне показалось, как это я не мог взять правильного направления ночью. Солнышко пригрело землю,
стало тепло, хорошо,
и я прибавил шагу.
Вдруг в фанзе на мгновение
все осветилось. Сверкнула
яркая молния,
и вслед за тем послышался резкий удар грома. Гулким эхом он широко прокатился по
всему небу. Мулы
стали рваться на привязи, собаки подняли вой.
Я взглянул на костер. Дрова искрились
и трещали. Огонь вспыхивал то длинными, то короткими языками, то
становился ярким, то тусклым; из угольев слагались замки, гроты, потом
все это разрушалось
и созидалось вновь. Дерсу умолк, а я долго еще сидел
и смотрел на «живой огонь».
После этого он выстрелил из ружья в воздух, затем бросился к березе, спешно сорвал с нее кору
и зажег спичкой.
Ярким пламенем вспыхнула сухая береста,
и в то же мгновение вокруг нас сразу
стало вдвое темнее. Испуганные выстрелом изюбры шарахнулись в сторону, а затем
все стихло. Дерсу взял палку
и накрутил на нее горящую бересту. Через минуту мы шли назад, освещая дорогу факелом. Перейдя реку, мы вышли на тропинку
и по ней возвратились на бивак.
С каждой минутой
становилось все светлее,
и вдруг
яркие солнечные лучи снопом вырвались из-за гор
и озарили
весь лес.
Но даже
и тут Прудону удавалось
становиться во
весь рост
и оставлять середь перебранок
яркий след. Тьер, отвергая финансовый проект Прудона, сделал какой-то намек о нравственном растлении людей, распространяющих такие учения. Прудон взошел на трибуну
и с своим грозным
и сутуловатым видом коренастого жителя полей сказал улыбающемуся старичишке...
И вот в связи с этим мне вспоминается очень определенное
и яркое настроение. Я стою на дворе без дела
и без цели. В руках у меня ничего нет. Я без шапки. Стоять на солнце несколько неприятно… Но я совершенно поглощен мыслью. Я думаю, что когда
стану большим, сделаюсь ученым или доктором, побываю в столицах, то
все же никогда, никогда не перестану верить в то, во что так хорошо верит мой отец, моя мать
и я сам.
Это были два самых
ярких рассказа пани Будзиньской, но было еще много других — о русалках, о ведьмах
и о мертвецах, выходивших из могил.
Все это больше относилось к прошлому. Пани Будзиньская признавала, что в последнее время народ
стал хитрее
и поэтому нечисти меньше. Но
все же бывает…
Вечером у них собралось довольно большое общество,
и все больше старые военные генералы, за исключением одного только молодого капитана, который тем не менее, однако, больше
всех говорил
и явно приготовлялся владеть
всей беседой. Речь зашла о деле Петрашевского, составлявшем тогда предмет разговора
всего петербургского общества. Молодой капитан по этому поводу
стал высказывать самые
яркие и сильные мысли.
Теперь она забыла эти дни, а чувство, вызываемое ими, расширилось,
стало более светлым
и радостным, глубже вросло в душу
и, живое, разгоралось
все ярче.
Павел сделал
все, что надо молодому парню: купил гармонику, рубашку с накрахмаленной грудью,
яркий галстух, галоши, трость
и стал такой же, как
все подростки его лет. Ходил на вечеринки, выучился танцевать кадриль
и польку, по праздникам возвращался домой выпивши
и всегда сильно страдал от водки. Наутро болела голова, мучила изжога, лицо было бледное, скучное.
Одна за другой отходили полуроты,
и с каждым разом
все ярче, возбужденней
и радостней
становились звуки полкового марша.
«Ух, — думаю, — да не дичь ли это какая-нибудь вместо людей?» Но только вижу я разных знакомых господ ремонтеров
и заводчиков
и так просто богатых купцов
и помещиков узнаю, которые до коней охотники,
и промежду
всей этой публики цыганка ходит этакая… даже нельзя ее описать как женщину, а точно будто как
яркая змея, на хвосте движет
и вся станом гнется, а из черных глаз так
и жжет огнем.
Изо
всех окон свесились вниз милые девичьи головы, женские фигуры в летних
ярких ситцевых одеждах. Мальчишки шныряют вокруг оркестра, чуть не влезая замурзанными мордочками в оглушительно рявкающий огромный геликон
и разевающие рты перед ухающим барабаном.
Все военные, попадающие на пути,
становятся во фронт
и делают честь знамени. Старый, седой отставной генерал, с георгиевскими петлицами, стоя, провожает батальон глазами. В его лице ласковое умиление,
и по щекам текут слезы.
Редактировать В.Д. Левинский
стал сам —
и все талантливое ушло. Журнал
стал бесцветен,
и только выручал розницу
яркими обложками художник Ив. Ив. Кланг, милейший человек.
Кроме того, что в тепле, среди
яркого солнца, когда слышишь
и ощущаешь
всей душою,
всем существом своим воскресающую вокруг себя с необъятной силой природу, еще тяжеле
становится запертая тюрьма, конвой
и чужая воля; кроме того, в это весеннее время по Сибири
и по
всей России с первым жаворонком начинается бродяжество: бегут божьи люди из острогов
и спасаются в лесах.
Тёплым, ослепительно
ярким полуднем, когда даже в Окурове кажется, что солнце растаяло в небе
и всё небо
стало как одно голубое солнце, — похудевшая, бледная женщина, в красной кофте
и чёрной юбке, сошла в сад, долго, без слов напевая, точно молясь, ходила по дорожкам, радостно улыбалась, благодарно поглаживала атласные стволы берёз
и ставила ноги на тёплую, потную землю так осторожно, точно не хотела
и боялась помять острые стебли трав
и молодые розетки подорожника.
«Оно пылало так ярко, как солнце,
и ярче солнца,
и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его
и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота. Люди же, изумленные,
стали как камни.
Сделав около стола свое дело, он пошел в сторону
и, скрестив на груди руки, выставив вперед одну ногу, уставился своими насмешливыми глазами на о. Христофора. В его позе было что-то вызывающее, надменное
и презрительное
и в то же время в высшей степени жалкое
и комическое, потому что чем внушительнее
становилась его поза, тем
ярче выступали на первый план его короткие брючки, куцый пиджак, карикатурный нос
и вся его птичья, ощипанная фигурка.
— Это продолжалось почти два года,
и вот девушка заболела; он бросил работу, перестал заниматься делами организации, наделал долгов
и, избегая встреч с товарищами, ходил около ее квартиры или сидел у постели ее, наблюдая, как она сгорает,
становясь с каждым днем
всё прозрачнее,
и как
всё ярче пылает в глазах ее огонь болезни.
Сверкая медью, пароход ласково
и быстро прижимался
всё ближе к берегу,
стало видно черные стены мола, из-за них в небо поднимались сотни мачт, кое-где неподвижно висели
яркие лоскутья флагов, черный дым таял в воздухе, доносился запах масла, угольной пыли, шум работ в гавани
и сложный гул большого города.
Тьма на земле
становится гуще, сырее, теплее, небо уходит выше,
и всё ярче сверкают звезды в серебряном тумане Млечного Пути.
Всё стало праздничным,
всё ожило,
и серый мрамор расцвел какими-то
яркими пятнами.
Над ним свесились ветки деревьев с начинающими желтеть листьями. Красноватые лучи восходящего солнца
яркой полосой пробегали по верхушкам деревьев,
и полоса
становилась все шире
и шире. Небо, чистое, голубое, сквозило сквозь ветки.
Раскрасневшись, волнуясь до слез
и смеясь, она мечтала вслух о том, как она будет жить в Дубечне
и какая это будет интересная жизнь. А я завидовал ей. Март был уже близко, дни
становились все больше
и больше,
и в
яркие солнечные полдни капало с крыш
и пахло весной; мне самому хотелось в деревню.
В оранжерее горел
яркий шар. Пришла
и Дуня с горящим лицом
и блистающими глазами. Александр Семенович нежно открыл контрольные стекла,
и все стали поглядывать внутрь камер. На белом асбестовом полу лежали правильными рядами испещренные пятнами ярко-красные яйца, в камерах было беззвучно… а шар вверху в 15000 свечей тихо шипел…
Григорий встал, закинул в печку новую охапку прошлогодней костры, передал отцу ожег, исправлявший должность кочерги,
и вышел. Прокудин почесал бороду, лег на костру перед печкою
и стал смотреть, как густой, черный дым проникал сквозь закинутую в печь охапку белой костры, пока
вся эта костра вдруг вспыхнула
и осветила
всю масляницу
ярким поломем.
То снова угасало
все,
и оставалось одно только обоняние: нестерпимо
яркий запах воздуха, леса, тающего снега; то необыкновенно ясно
становилось все —
и лес,
и ночь,
и дорога,
и то, что их сейчас, сию минуту повесят. Обрывками мелькал сдержанный, шепотом, разговор...
Илья Артамонов возвратился домой весёлый, помолодевший, он подстриг бороду, ещё шире развернул плечи, глаза его светились
ярче,
и весь он
стал точно заново перекованный плуг. Барином развалясь на диване, он говорил...
— Сердечная сумка, надо полагать, задета, — шепнула Марья Власьевна, цепко взялась за край стола
и стала всматриваться в бескровные веки раненого (глаза его были закрыты). Тени серо-фиолетовые, как тени заката,
все ярче стали зацветать в углублениях у крыльев носа,
и мелкий, точно ртутный, пот росой выступал на тенях.
Холодный, ненастный день с порывистым ветром
и дождем, перемешанным со снегом, неприветливо встретил партию, выступавшую за ворота душного этапа. Катерина Львовна вышла довольно бодро, но только что
стала в ряд, как
вся затряслась
и позеленела. В глазах у нее
стало темно;
все суставы ее заныли
и расслабели. Перед Катериной Львовной стояла Сонетка в хорошо знакомых той синих шерстяных чулках с
яркими стрелками.
…
Все труднее
становилось с этими как будто несложными, а на самом деле странно
и жутко запутанными людьми. Действительность превращалась в тяжкий сон
и бред, а то, о чем говорили книги, горело
все ярче, красивей
и отходило
все дальше, дальше, как зимние звезды.
Мы забрались в «дыру»
и легли, высунув из нее головы на воздух. Молчали. Коновалов как лег, так
и остался неподвижен, точно окаменел. Хохол неустанно возился
и всё стучал зубами. Я долго смотрел, как тлели угли костра: сначала
яркий и большой, уголь понемногу
становился меньше, покрывался пеплом
и исчезал под ним.
И скоро от костра не осталось ничего, кроме теплого запаха. Я смотрел
и думал...
Я
стал читать —
и ими, как огнем,
Охвачен был сильнее с каждым днем,
И ярче все являлись мне виденья...
Лучи заходящего солнца широкою струею лились сверху сквозь узкое окно купола
и освещали морем блеска один из приделов; но они слабели
все более
и более,
и чем чернее
становилась мгла, густевшая под сводами храма, тем
ярче блистали местами раззолоченные иконы, озаренные трепетным заревом лампад
и свечей.
Был зимний короткий петербургский вечер.
Стало темнеть. Зажгли лампу. Эрнестина Эрнестовна, низко склонившись под разноцветным абажуром, прилежно сшивала какие-то
яркие куски блестящей материи. Цирковые сами себе мастерят почти
все необходимое для цирка: женщины вяжут трико
и шьют костюмы. Мужчины приготовляют «реквизит» — всякие вещи, нужные при выходе; иные из них даже вырезывают перочинным ножом деревянные клише для газетных объявлений.