Неточные совпадения
— Хорошо, — сказала она и, как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и
стала читать с конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей
холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
Вот уже полтора месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел на охоту… я один; сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым пятном.
Холодно; ветер свищет и колеблет ставни… Скучно!
Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями.
Клим подумал: нового в ее улыбке только то, что она легкая и быстрая. Эта женщина раздражала его. Почему она работает на революцию, и что может делать такая незаметная, бездарная? Она должна бы служить сиделкой в больнице или обучать детей грамоте где-нибудь в глухом селе. Помолчав, он
стал рассказывать ей, как мужики поднимали колокол, как они разграбили хлебный магазин. Говорил насмешливо и с намерением обидеть ее. Вторя его словам,
холодно кипел дождь.
Его особенно смущал взгляд глаз ее скрытого лица, именно он превращал ее в чужую. Взгляд этот, острый и зоркий, чего-то ожидал, искал, даже требовал и вдруг,
становясь пренебрежительным,
холодно отталкивал. Было странно, что она разогнала всех своих кошек и что вообще в ее отношении к животным явилась какая-то болезненная брезгливость. Слыша ржанье лошади, она вздрагивала и морщилась, туго кутая грудь шалью; собаки вызывали у нее отвращение; даже петухи, голуби были явно неприятны ей.
Но он не знал, спрашивает или утверждает. Было очень
холодно, а возвращаться в дымный вагон, где все спорят, — не хотелось. На станции он попросил кондуктора устроить его в первом классе. Там он прилег на диван и, чтоб не думать,
стал подбирать стихи в ритм ударам колес на стыках рельс; это удалось ему не сразу, но все-таки он довольно быстро нашел...
Вчера привезли свежей и отличной рыбы, похожей на форель, и огромной. Одной
стало на тридцать человек, и десятка три пронсов (раков, вроде шримсов, только большего размера), превкусных. Погода как летняя, в полдень 17 градусов в тени, но по ночам
холодно.
Митя примолк. Он весь покраснел. Чрез мгновение ему
стало вдруг очень
холодно. Дождь перестал, но мутное небо все было обтянуто облаками, дул резкий ветер прямо в лицо. «Озноб, что ли, со мной», — подумал Митя, передернув плечами. Наконец влез в телегу и Маврикий Маврикиевич, уселся грузно, широко и, как бы не заметив, крепко потеснил собою Митю. Правда, он был не в духе, и ему сильно не нравилось возложенное на него поручение.
Кто-то крикнул ему, чтоб он надел шляпу, а то теперь
холодно, но, услышав, он как бы в злобе шваркнул шляпу на снег и
стал приговаривать: «Не хочу шляпу, не хочу шляпу!» Мальчик Смуров поднял ее и понес за ним.
— Вот так и лежу, барин, седьмой годок. Летом-то я здесь лежу, в этой плетушке, а как
холодно станет — меня в предбанник перенесут. Там лежу.
После полудня пурга разыгралась со всей силой. Хотя мы были и защищены утесами и палаткой, однако это была ненадежная защита. То
становилось жарко и дымно, как на пожаре, когда ветер дул нам в лицо, то
холодно, когда пламя отклонялось в противоположную сторону.
Обольщенный моею славою, он
стал было искать моего дружества; но я принял его
холодно, и он безо всякого сожаления от меня удалился.
Одним утром явился к моему отцу небольшой человек в золотых очках, с большим носом, с полупотерянными волосами, с пальцами, обожженными химическими реагенциями. Отец мой встретил его
холодно, колко; племянник отвечал той же монетой и не хуже чеканенной; померявшись, они
стали говорить о посторонних предметах с наружным равнодушием и расстались учтиво, но с затаенной злобой друг против друга. Отец мой увидел, что боец ему не уступит.
Мороз увеличился, и вверху так сделалось
холодно, что черт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки. Не мудрено, однако ж, и смерзнуть тому, кто толкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так
холодно, как у нас зимою, и где, надевши колпак и
ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на рождество колбасу.
Аня. Приезжаем в Париж, там
холодно, снег. По-французски говорю я ужасно. Мама живет на пятом этаже, прихожу к ней, у нее какие-то французы, дамы, старый патер с книжкой, и накурено, неуютно. Мне вдруг
стало жаль мамы, так жаль, я обняла ее голову, сжала руками и не могу выпустить. Мама потом все ласкалась, плакала…
Как-то утром, когда дул норд-ост, а в квартире моей было так
холодно, что я кутался в одеяло, ко мне пришли с визитом японский консул г. Кузе и его секретарь г. Сугиама. Первым долгом я
стал извиняться, что у меня очень
холодно.
Наступает суровая осень, голодно и
холодно становится в степи на подножном корме, и жеребец сам пригоняет вверенный ему косяк жеребых маток на двор к своему хозяину.
— Не
стану спорить, —
холодно сказал старик. — Может быть, это и правда. Во всяком случае, если тебе и было бы хуже, то, может быть, сам ты был бы лучше.
Сестры расстались благодаря этому разговору довольно
холодно. У Фени все-таки возникло какое-то недоверие к баушке Лукерье, и она
стала замечать за ней многое, чего раньше не замечала, точно совсем другая
стала баушка. И даже из лица похудела.
После постоянного ненастья, от которого размокла черноземная почва, сначала образовалась страшная грязь, так что мы с трудом
стали уезжать по пятидесяти верст в день; потом вдруг сделалось
холодно и, поднявшись на заре, чтоб выбраться поранее из грязного «Одного двора», мы увидели, что грязь замерзла и что земля слегка покрыта снегом.
Мнительный старик
стал до того чуток и раздражителен, что, отвечай я ему теперь, что шел не к ним, он бы непременно обиделся и
холодно расстался со мной.
Мать, не мигая, смотрела. Серая волна солдат колыхнулась и, растянувшись во всю ширину улицы, ровно,
холодно двинулась, неся впереди себя редкий гребень серебристо сверкавших зубьев
стали. Она, широко шагая, встала ближе к сыну, видела, как Андрей тоже шагнул вперед Павла и загородил его своим длинным телом.
— Ага! — сказал Рыбин и заворочался на стуле медведем. — Вот. Я тоже, как дошел до этой мысли, —
холодно стало.
Он все глубже прятал руки, сдерживая свое волнение, но все-таки оно чувствовалось матерью и передавалось ей. Глаза у него
стали узкими, точно концы ножей. Снова шагая по комнате, он говорил
холодно и гневно...
— А потом когда же вас вынули? верно, при морозах, потому что
холодно стало?
A propos, j’ai en tout quarante roubles et voilà cet argent, [
становится слишком
холодно.
Читал я в сарае, уходя колоть дрова, или на чердаке, что было одинаково неудобно,
холодно. Иногда, если книга интересовала меня или надо было прочитать ее скорее, я вставал ночью и зажигал свечу, но старая хозяйка, заметив, что свечи по ночам умаляются,
стала измерять их лучинкой и куда-то прятала мерки. Если утром в свече недоставало вершка или если я, найдя лучинку, не обламывал ее на сгоревший кусок свечи, в кухне начинался яростный крик, и однажды Викторушка возмущенно провозгласил с полатей...
— Пальтишко надень да одеяло возьми, а то к утру
холодно станет…
Тоскливо и
холодно стало Передонову, «И к чему вся эта нечисть на свете?» — подумал он.
Марк Васильич второй день чего-то грустен, ходит по горнице, курит непрерывно и свистит. Глаза ввалились, блестят неестественно, и слышать он хуже
стал, всё переспрашивает, объясняя, что в ушах у него звон. В доме скушно, как осенью, а небо синё и солнце нежное, хоть и
холодно ещё. Запаздывает весна».
Стало тошно и
холодно, точно в погреб столкнули его эти слова.
Стало темно и
холодно, он закрыл окно, зажёг лампу и, не выпуская её из руки, сел за стол — с жёлтой страницы развёрнутой книги в глаза бросилась строка: «выговаривать гладко, а не ожесточать», занозой вошла в мозг и не пускала к себе ничего более. Тогда он вынул из ящика стола свои тетради, начал перелистывать их.
Анна Васильевна
стала его расспрашивать о курсе лечения — он ничего не отвечал ей; явился Увар Иванович — он взглянул на него и сказал: «Ба!» С Уваром Ивановичем он вообще обходился
холодно и свысока, хотя признавал в нем «следы настоящей стаховской крови».
Вследствие всего этого принял он Михаила Максимовича
холодно и сухо, несмотря на умные и дельные разговоры обо всем и особенно о хозяйстве; когда же гость, увидев Прасковью Ивановну, уже переехавшую в то время к моему дедушке,
стал любезничать с нею, как старый знакомый, и она слушала его с удовольствием, то у дедушки, по обыкновению, покривилась голова на сторону, посдвинулись брови и покосился он на гостя неласково.
Кухарка принесла самовар. Полина Николаевна заварила чай и, все еще дрожа, — в комнате было
холодно, —
стала бранить певцов, которые пели в Девятой симфонии. У нее закрывались глаза от утомления. Она выпила один стакан, потом другой, потом третий.
— Да, все на этом свете имеет конец, — тихо говорил он, щуря свои темные глаза. — Вы влюбитесь и будете страдать, разлюбите, будут вам изменять, потому что нет женщины, которая бы не изменяла, вы будете страдать, приходить в отчаяние и сами будете изменять. Но настанет время, когда все это
станет уже воспоминанием и вы будете
холодно рассуждать и считать это совершенными пустяками…
Но тут у Литвинова защемило на сердце,
холодно ему
стало, физически
холодно: мгновенная дрожь пробежала по телу, слабо стукнули зубы.
Письмо было
холодно; она со слезами несколько раз перечитывала его, и мяла и комкала, но оно не
стало теплее от этого, а только взмокло.
Ему
стало жалко Раису — зачем она сделалась женою человека, который говорит о ней дурно? И, должно быть, ей очень
холодно лежать, голой на кожаном диване. Мелькнула у него нехорошая мысль, но она подтверждала слова старика о Раисе, и Евсей пугливо прогнал эту мысль.
Весь август непрерывно шли дожди, было сыро и
холодно; с полей не свозили хлеба, и в больших хозяйствах, где косили машинами, пшеница лежала не в копнах, а в кучах, и я помню, как эти печальные кучи с каждым днем
становились все темнее, и зерно прорастало в них.
Через минуту я уже был за воротами и шел в город, чтобы объясниться с отцом. Было грязно, скользко,
холодно. В первый раз после свадьбы мне
стало грустно, и в мозгу моем, утомленном этим длинным серым днем, промелькнула мысль, что, быть может, я живу не так, как надо. Я утомился, мало-помалу мною овладели слабодушие, лень, не хотелось двигаться, соображать, и, пройдя немного, я махнул рукой и вернулся назад.
На севере «в ингерманландских болотах» было еще сыро и
холодно, но чем ближе к югу, тем
становилось теплее и приятнее: за Москвою, к Оке, совсем уже была весна, хотя еще и ранняя, без яркой зелени и без обилия цветов, но уже с животворною мягкостью в воздухе, которая так целебно живит силы и успокаивает душевные волнения.
Мы от их слов татарами не сделаемся; в Крыму не будет
холодно; мужья не
станут бить своих жен, и, верно, наши дамы, в угодность французским вояжерам [путешественникам (франц.)], не разрешат на водку, которую, впрочем, мы могли бы называть ликером, точно так же, как называется ресторациею харчевня, в которой мы обедали.
Лицо ее опять
стало серьезно и
холодно…
Она опустилась с презрением и тревогой,
холодно двинув бровью. Томсон, прикрыв лицо рукой, сидел, катая хлебный шарик. Я все время стоял. Стояли также Дюрок, Эстамп, капитан и многие из гостей. На праздник, как на луг, легла тень. Началось движение, некоторые вышли из-за стола,
став ближе к нам.
Жутко. Закрываю окно и бегу к постели. Щупаю у себя пульс и, не найдя на руке, ищу его в висках, потом в подбородке и опять на руке, и все это у меня
холодно, склизко от пота. Дыхание
становится все чаще и чаще, тело дрожит, все внутренности в движении, на лице и на лысине такое ощущение, как будто на них садится паутина.
О боже! боже! как страшно и как
холодно становится на свете живому человеку, когда сведешь его на этот узкий, узкий путь, размеренный масштабом теплого угла, кормленья и процентов!
— Я вижу твое восхищение! —
холодно возразил ей брат; — скоро! мы довольно ждали… но зато не напрасно!.. Бог потрясает целый народ для нашего мщения; я тебе расскажу… слушай и благодари: на Дону родился дерзкий безумец, который выдает себя за государя… народ, радуясь тому, что их государь носит бороду, говорит как мужик, обратился к нему… Дворяне гибнут, надобно же игрушку для народа… без этого и праздник не праздник!.. вино без крови для них
стало слабо. Ты дрожишь от радости, Ольга…
Только
холодно ему показалось, продрог он, скоро вышел и
стал одеваться.
Нужно что-то сделать, чем-то утешить оскорблённую мать. Она пошла в сад; мокрая, в росе, трава
холодно щекотала ноги; только что поднялось солнце из-за леса, и косые лучи его слепили глаза. Лучи были чуть тёплые. Сорвав посеребрённый росою лист лопуха, Наталья приложила его к щеке, потом к другой и, освежив лицо,
стала собирать на лист гроздья красной смородины, беззлобно думая о свёкре. Тяжёлой рукою он хлопал её по спине и, ухмыляясь, спрашивал...
Ни в какие бани я не попал, а
стало мне
холодно.