Неточные совпадения
Поняли, что кому-нибудь да надо верх
взять, и послали сказать
соседям: будем друг с дружкой до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
—
«Счастливый путь,
сосед мой дорогой!»
Кукушка говорит: «а свой ты нрав и зубы
Здесь кинешь, иль
возьмёшь с собой?» —
«Уж кинуть, вздор какой!» —
«Так вспомни же меня, что быть тебе без шубы».
Возьми-ка у меня щенка любого
От жучки: я бы рад
соседа дорогого
От сердца наделить,
Чем их топить».
— Фабричные, мастеровые, кто наделы сохранил, теперь продают их, — ломают деревню, как гнилое дерево! Продают землю как-то зря.
Сосед мой, ткач, продал полторы десятины за четыреста восемьдесят целковых, сына обездолил, парень на крахмальный завод нанялся. А печник из села, против нас, за одну десятину
взял четыреста…
«Разве это едят?» — спросил я своего
соседа. «Yes, o yes!» — отвечал он,
взял один померанец, срезал верхушку, выдавил всю внутренность, с косточками, на тарелку, а пустую кожу съел.
Если хотите сделать ее настоящей поварней, то привезите с собой повара, да кстати уж и провизии, а иногда и дров, где лесу нет; не забудьте
взять и огня: попросить не у кого,
соседей нет кругом; прямо на тысячу или больше верст пустыня, направо другая, налево третья и т. д.
«Ну, это значит быть без обеда», — думал я, поглядывая на две гладкие, белые, совсем тупые спицы, которыми нельзя
взять ни твердого, ни мягкого кушанья. Как же и чем есть? На
соседа моего Унковского, видно, нашло такое же раздумье, а может быть, заговорил и голод, только он
взял обе палочки и грустно разглядывал их. Полномочные рассмеялись и наконец решили приняться за обед. В это время вошли опять слуги, и каждый нес на подносе серебряную ложку и вилку для нас.
Говоря это, он достал с воза теплые вязаные перчатки и подал их мне. Я
взял перчатки и продолжал работать. 2 км мы шли вместе, я чертил, а крестьянин рассказывал мне про свое житье и ругательски ругал всех и каждого. Изругал он своих односельчан, изругал жену,
соседа, досталось учителю и священнику. Надоела мне эта ругань. Лошаденка его шла медленно, и я видел, что при таком движении к вечеру мне не удастся дойти до Имана. Я снял перчатки, отдал их возчику, поблагодарил его и, пожелав успеха, прибавил шагу.
Соседи, завтракая, разговорились довольно дружелюбно. Муромский попросил у Берестова дрожек, ибо признался, что от ушибу не был он в состоянии доехать до дома верхом. Берестов проводил его до самого крыльца, а Муромский уехал не прежде, как
взяв с него честное слово на другой же день (и с Алексеем Ивановичем) приехать отобедать по-приятельски в Прилучино. Таким образом вражда старинная и глубоко укоренившаяся, казалось, готова была прекратиться от пугливости куцей кобылки.
— У меня
сосед есть, — сказал Троекуров, — мелкопоместный грубиян; я хочу
взять у него имение — как ты про то думаешь?
— Постойте, постойте! новый гость, надо и ему дать билет, — и, легко соскочив со стула,
взяла меня за обшлаг сюртука. — Пойдемте же, — сказала она, — что вы стоите? Messieurs, [Господа (фр.).] позвольте вас познакомить: это мсьё Вольдемар, сын нашего
соседа. А это, — прибавила она, обращаясь ко мне и указывая поочередно на гостей, — граф Малевский, доктор Лушин, поэт Майданов, отставной капитан Нирмацкий и Беловзоров, гусар, которого вы уже видели. Прошу любить да жаловать.
Факты — таковы. В тот вечер моего
соседа, открывшего конечность Вселенной, и меня, и всех, кто был с нами, —
взяли в ближайший аудиториум (нумер аудиториума — почему-то знакомый: 112). Здесь мы были привязаны к столам и подвергнуты Великой Операции.
Он не изменит данному слову, потому что он — джентльмен; он не позволит себе сомнительного поступка, потому что он — джентльмен; он не ударит в лицо своего слугу, не заставит повара съесть попавшего в суп таракана, не
возьмет в наложницы крепостную девицу, потому что он — джентльмен; он приветливо примет бедного помещика-соседа, который явится с просьбой по делу, потому что он — джентльмен. Вообще он не «замарает» себя… нет, никогда! Даже наедине сам с собой он будет мыслить и чувствовать как джентльмен.
Взяв два билета рядом, они вошли в залу. Ближайшим их
соседом оказался молоденький студент с славными, густыми волосами, закинутыми назад, и вообще очень красивый собой, но с таким глубокомысленным и мрачным выражением на все смотревший, что невольно заставлял себя заметить.
Как многие глухие, он был страстным любителем оперы, и иногда, во время какого-нибудь томного дуэта, вдруг на весь театр раздавался его решительный бас: «А ведь чисто
взял до, черт
возьми! Точно орех разгрыз». По театру проносился сдержанный смех, но генерал даже и не подозревал этого: по своей наивности он думал, что шепотом обменялся со своим
соседом свежим впечатлением.
Я сидел в третьем ряду кресел. Что-то незнакомое и вместе с тем знакомое было в ней. Она подняла руку, чтобы
взять у
соседа афишу. А на ней мой кошелек — перламутровый, на золотой цепочке! А на груди переливает красным блеском рубиновая брошка — сердце, пронзенное бриллиантовой стрелой…
— А он
взял да и промотал его! И добро бы вы его не знали: буян-то он был, и сквернослов, и непочтительный — нет-таки. Да еще папенькину вологодскую деревеньку хотели ему отдать! А деревенька-то какая! вся в одной меже, ни
соседей, ни чересполосицы, лесок хорошенький, озерцо… стоит как облупленное яичко, Христос с ней! хорошо, что я в то время случился, да воспрепятствовал… Ах, маменька, маменька, и не грех это вам!
— Взбудоражил, наконец, я моих хохлов, потребовали майора. А я еще с утра у
соседа жулик [Нож. (Примеч. автора.)] спросил,
взял да и спрятал, значит, на случай. Рассвирепел майор. Едет. Ну, говорю, не трусить, хохлы! А у них уж душа в пятки ушла; так и трясутся. Вбежал майор; пьяный. «Кто здесь! Как здесь! Я царь, я и бог!»
Не первый он был и не последний из тех, кто, попрощавшись с родными и
соседями,
взяли, как говорится, ноги за пояс и пошли искать долю, работать, биться с лихой нуждой и есть горький хлеб из чужих печей на чужбине.
Корзина с провизией склонилась в руках ослабевшего человека, сидевшего в углу вагона, и груши из нее посыпались на пол. Ближайший
сосед поднял их, тихо
взял корзину из рук спящего и поставил ее рядом с ним. Потом вошел кондуктор, не будя Матвея, вынул билет из-за ленты его шляпы и на место билета положил туда же белую картонную марку с номером. Огромный человек крепко спал, сидя, и на лице его бродила печальная судорога, а порой губы сводило, точно от испуга…
Если что-нибудь подобное нравилось ему в доме своего
соседа или просто в том доме, где ему случилось быть, то он сейчас предлагал хозяину поменяться; в случае несогласия его он предлагал иногда и деньги, если был в хорошем духе; если и тут хозяин упрямился, то Михайла Максимович предупреждал его, что
возьмет даром.
— Извольте, — отвечал Калатузов и, бесцеремонно нагнувшись к своему маленькому
соседу,
взял в руки географию, развернул ее, взглянул на заголовок статьи и сказал...
Да, было чем порадоваться на старости лет Глебу Савинову! Одного вот только не мог он
взять в толк: зачем бы обоим ребятам так часто таскаться к
соседу Кондратию на озеро? Да мало ли что! Не все раскусят старые зубы, не все смекает старая стариковская опытность. Впрочем, Глеб, по обыкновению своему, так только прикидывался. С чего же всякий раз, как только Гришка и Ваня возвращаются с озера, щурит он глаза свои, подсмеивается втихомолку и потряхивает головою?..
Домна Пантелевна. Там еще, конечно, что Бог даст, а все-таки женихом зовем. Познакомилась она с ним где-то, ну, и стал к нам ходить. Как же его назвать-то? Ну и говоришь, что, мол, жених; а то соседи-то что заговорят! Да и отдам за него, коли место хорошее получит. Где ж женихов-то
взять? Вот кабы купец богатый; да хороший-то не
возьмет, а которые уж очень-то безобразны, тоже радость не велика. А за него что ж не отдать, парень смирный, Саша его любит.
Мы опять поняли, чего хочет наш директор, и не позволили себе против него никакой неуместности, но демидовское угощение мы все-таки есть не стали и нашли ему особое определение. В то самое мгновение, как первый фланговый из наших старших гренадеров протянул руку к корзине и
взял горсть конфект, он успел шепнуть
соседу...
«Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду любого
возьмешь ты коня».
Вон, чтоб не далеко ходить, у моего
соседа, у Марка Тихоновича, от деда и отца дом был обмазан желтою глиною; ну, вот и был; вот мы все смотрели, видели и знали, что он желтый; как вдруг — поди! — он
возьми его да и выбели!
Брат горбун, раскинув в широком уме своем, тотчас вызвался требуемое поставить — и вышел. Вскоре возвратился он и, к удивлению инспектора и Петруся, принес три курицы, полхлеба и полон сапог пшеничной муки. Все это он, по художеству своему, секретно набрал у ближних спавших
соседей; как же не во что было ему
взять муки, так он — изобретательный ум! — разулся и полон сапог набрал ее. Все эти припасы отданы были стряпухе, готовившей ужин на все общество.
Михевна. Ах, страсть моя! Вот уж душеньку-то отведу. Я вчера у
соседей белых индеек видела, так на чужих больше часу любовалась. Петуха кохинхинского мы отсюда своего
возьмем; этакой красоты за сто рублей не сыщешь.
Боровцова. Так кого ж тебе стыдно? Нас, что ли, или
соседей? Так у нас по всему околотку, хоть на версту
возьми, никто об этом и понимать-то не может. Берут взятки, ну, значит, такое заведение, так исстари пошло, ни у кого об этом и сумления нет. Это ты только один, по своей глупости, сумлеваешься.
Взял заседатель перо, написал что-то на бумаге и стал вычитывать. Слушаю я за окном, дивлюсь только. По бумаге-то выходит, что самый этот старик Иван Алексеев не есть Иван Алексеев; что его
соседи, а также и писарь не признают за таковое лицо, а сам он именует себя Иваном Ивановым и пачпорт кажет. Вот ведь удивительное дело! Сколько народу было, все руки прикладывали, и ни один его не признал. Правда, и народ тоже подобрали на тот случай! Все эти понятые у Ивана Захарова чуть не кабальные, в долгу.
— Пошто с дымом пустил? Огонь съел, спасибо не сказал. Мы тебе
соседи. Пришел бы к нам…
Возьмите, дескать, что осталось. Сбруя, телега, два хомута, дуга хорошая, стол, четыре лавки… Вот и добро было бы. Ты бы до нас, мы до тебя…
Затем, безостановочно следуют самые бесцеремонные расспросы о вашей службе, летах, состоянии, и проч. Вы едете в вагоне железной дороги;
сосед спрашивает у вас огня; вы извиняетесь, говорите, что не
взяли с собою спичек. При этом, в стороне раздается хриплый смех, высовывается лицо с нагло мигающими глазами и самодовольный голос произносит: «Как же вы, такой молодой человек, и у вас нет огня!..» Смело бейтесь об заклад, что это наглец первого разбора!
Несправедливо было бы, однако ж, называть таким именем всех незнакомых лиц, которые пристают и заговаривают.
Возьмите в соображение, что душа невольно иногда настраивается к сообщительности; в таком расположении, самое робкое, скромное существо не утерпит, чтобы не взглянуть искоса на
соседа и не сказать ему: «Ужас, как холодно… какой резкий ветер!..»
Тогда Куршуд-бек спросил его: «А как тебя зовут, путник?» — «Шинды Гёрурсез (скоро узнаете)». — «Что это за имя, — воскликнул тот со смехом. — Я первый раз такое слышу!» — «Когда мать моя была мною беременна и мучилась родами, то многие
соседи приходили к дверям спрашивать, сына или дочь Бог ей дал; им отвечали — шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился, мне дали это имя». — После этого он
взял сааз и начал петь...
— Вы хотите знать доказательства? Извольте… ваша дверь, по моему приказанию, была отперта… дурачье-прислуга отперла дверь и забыла припрятать замок… все камеры запираются одинаковыми замками… Вы ночью
взяли свой ключ и, выйдя в коридор, отперли им дверь своего
соседа… Задушив его, вы дверь заперли и ключ вставили в свой замок.
Меркулов
взял особую каюту, чтоб быть одному, чтобы ночным думам его не мешали
соседи…
Дождавшись утра, он
взял у
соседа лошадь и повез Марфу в больницу. Тут больных было немного, и потому пришлось ему ждать недолго, часа три. К его великому удовольствию, в этот раз принимал больных не доктор, который сам был болен, а фельдшер Максим Николаич, старик, про которого все в городе говорили, что хотя он и пьющий и дерется, но понимает больше, чем доктор.
— Не спит! Ей, вероятно, хочется, чтобы я поднял шум и взбудоражил всех
соседей! Я уже начинаю сердиться, Вера! А, чёрт
возьми! Подсади меня, Алеша, я влезу! Девчонка ты, школьница и больше ничего!.. Подсади!
Ей не было десяти лет, когда у
соседа случился пожар: все в доме бегали и суетились; она
взяла кувшинчик с водою и, когда спросили ее, куда идешь, отвечала спокойно: заливать огонь.
Груня. Добрый
сосед Александр Парфеныч одолжил, а
взял он из казенного места, где служит; там выписывают; сам главный начальник хочет, чтобы приказные учились добру из этих книг.
Теперь поручения милых знакомых и
соседей, черт бы их
взял.
— Нет, не говори,
сосед, а тут было не без нечистого, я бы верно и даром этого дома не
взял, хоть и хорош он, нечего говорить.
— Сумбур-трава. На память
взял, пензенским болотом пахнет. По домашности первая вещь.
Сосед какой тебе не по скусу, хочешь ты ему настоящий вред сделать, чичас корешок водой зальешь и водой энтой самой избу в потаенный час и взбрызнешь. В тую же минуту по всем лавкам-подлавкам черные тараканы зашуршат. Глаза выпьют, уши заклеют, хочь из избы вон беги. Аккуратный корешок.
— Чистое дело марш!… Так и знал, — заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый
сосед Ростовых), — так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) — Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя — чистое дело марш! — под носом выводок
возьмут.