Неточные совпадения
— Я на дешевом товаре всегда платья
девушкам покупаю сама, — говорила княгиня, продолжая начатый разговор… Не
снять ли теперь пенок, голубушка? — прибавила она, обращаясь к Агафье Михайловне. — Совсем тебе не нужно это делать самой, и жарко, — остановила она Кити.
— Тоже вот и Любаша: уж как ей хочется, чтобы всем было хорошо, что уж я не знаю как! Опять дома не ночевала, а намедни, прихожу я утром, будить ее — сидит в кресле, спит, один башмак снят, а другой и
снять не успела, как сон ее свалил. Люди к ней так и ходят, так и ходят, а женишка-то все нет да нет! Вчуже обидно, право:
девушка сочная, как лимончик…
Рабочий день кончился. Дети целуют у родителей ручки и проворно взбегают на мезонин в детскую. Но в девичьей еще слышно движение.
Девушки, словно заколдованные, сидят в темноте и не ложатся спать, покуда голос Анны Павловны не
снимет с них чары.
— Кто таков? откуда? зачем? — бросила ему матушка и, обращаясь к сидевшим за прялками
девушкам, прибавила: — Да
снимите же со свечки! не видать ничего!
— Угодно пятьдесят рублев за вашу мантилью! — протянул он вдруг деньги
девушке. Покамест та успела изумиться, пока еще собиралась понять, он уже всунул ей в руку пятидесятирублевую,
снял мантилью с платком и накинул всё на плечи и на голову Настасье Филипповне. Слишком великолепный наряд ее бросался в глаза, остановил бы внимание в вагоне, и потом только поняла
девушка, для чего у нее купили, с таким для нее барышом, ее старую, ничего не стоившую рухлядь.
Князя встретила
девушка (прислуга у Настасьи Филипповны постоянно была женская) и, к удивлению его, выслушала его просьбу доложить о нем безо всякого недоумения. Ни грязные сапоги его, ни широкополая шляпа, ни плащ без рукавов, ни сконфуженный вид не произвели в ней ни малейшего колебания. Она
сняла с него плащ, пригласила подождать в приемной и тотчас же отправилась о нем докладывать.
В дверь осторожно постучались, мать быстро подбежала,
сняла крючок, — вошла Сашенька. Мать давно ее не видала, и теперь первое, что бросилось ей в глаза, это неестественная полнота
девушки.
Санин проворно
снял сюртук с лежавшего мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки — и, вооружившись щеткой, начал изо всех сил тереть ему грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой — головной щеткой — по его сапогам и панталонам.
Девушка бросилась на колени возле дивана и, схватив обеими руками голову, не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо своему брату. Санин сам тер — а сам искоса посматривал на нее. Боже мой! какая же это была красавица!
— А та, которая с письмами… Раньше-то Агафон Павлыч у ней комнату
снимал, ну, и обманул. Она вдова, живет на пенсии… Еще сама как-то приходила. Дуры эти бабы… Ну, чего лезет и людей смешит? Ошиблась и молчи… А я бы этому Фоме невероятному все глаза выцарапала. Вон каким сахаром к девушке-то подсыпался… Я ее тоже знаю: швейка. Дама-то на Васильевском острове живет, далеко к ней ходить, ну, а эта ближе…
— Ну да… Какие у простолюдинов смешные птичьи фамилии: Грачёв, Лунёв, Петухов, Скворцов. В нашем кругу и фамилии лучше, красивее: Автономов! Корсаков! Мой отец — Флорианов! А когда я была
девушкой, за мной ухаживал кандидат на судебные должности Глориантов… Однажды, на катке, он
снял с ноги у меня подвязку и пригрозил, что устроит мне скандал, если я сама не приду к нему за ней…
В старинном доме, полном богатой утвари екатерининского времени, несколько комнат было отделано заново: покои, назначенные для княжны, были убраны скромно, как княгиня находила приличным для молодой
девушки, но все это было сделано изящно и в тогдашнем новом вкусе: светлый девственный, собранный в буфы, ситец заменил здесь прежний тяжелый штоф, который
сняли и снесли в кладовые; масляные картины известных старинных мастеров, на несколько пластических сюжетов, тоже были убраны и заменены дорогими гравюрами и акватинтами в легких рамах черного дерева с французскою бронзой; старинные тяжелые золоченые кронштейны уступили свое место другим, легким и веселым, из севрского фарфора; вместо золоченого обруча с купидонами, который спускался с потолка и в который вставлялись свечи, повесили дорогую саксонскую люстру с прекрасно выполненными из фарфора гирляндами пестрых цветов.
Читали по очереди
девушки: и пока ходила плакать одна, читала другая. И, шутя утверждая бессмертие жизни и бесконечность страдания, Елена Петровна вытирала под очками глаза, потом
снимала и прятала в футляр, говоря со вздохом...
Любовь Гордеевна, Маша, Лиза и Анна Ивановна
снимают кольца и кладут на блюдо;
девушки запевают.
Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали...
Когда Смолокуров домой воротился, Дуня давно уж спала. Не
снимая платья, он осторожно разулся и, тихонечко войдя в соседнюю комнату, бережно и беззвучно положил Дуне на столик обещанный гостинец — десяток спелых розовых персиков и большую, душистую дыню-канталупку, купленные им при выходе из трактира. Потом минуты две постоял он над крепко, безмятежным сном заснувшею
девушкой и, сотворив над ее изголовьем молитву, тихонько вышел на цыпочках вон.
Отобедали и тотчас кто за карты, кто смотреть на хозяйство Андрея Александрыча. Иные по саду разошлись… И Дуня пошла в сад, одинокая, молчаливая. На одной из дорожек неожиданно встретилась она с отцом Прохором. Залюбовался он на высокие густолистные каштаны и чуть слышно напевал какую-то церковную песнь.
Сняв широкополую шляпу и низко поклонясь, завел он с Дуней разговор, изредка поглядывал на нее с жалобною улыбкой, будто угадывая душевное ее горе и бурю тревожных сомнений. Жаль стало ему бедную
девушку.
И сдается ему, что, как только увидит он милый лик любимой
девушки, все скорби и печали, все заботы и хлопоты как рукой
снимет с него и потекут дни светлые, дни счастья и тихой радости…
— На, — отвечала Бодростина, бросая на руки
девушке свою бархатную куртку и жилет, —
сними с меня сапоги и подай мне письмо, — добавила она, полуулегшись на диван, глубоко уходящий в нишу окна.
Наугад, помня расположение сарайчика, открытого ими при помощи фонаря-прожектора, Игорь направил туда коня, и в несколько минут они достигли его ветхих, полуразвалившихся стен. В той же абсолютной темноте,
сняв со всевозможными осторожностями с седла Милицу, с полубесчувственной
девушкой на руках, Игорь ощупью нашел дверь и вошел в сараи.
Опустив на сено полубесчувственную теперь
девушку, он вернулся наружу и, захватив повод лошади, привязал последнюю к двери сарая. Затем снова прошел во внутренность сарайчика и,
сняв с себя кафтан, накрылся им с головой. Грубое крестьянское сукно казалось непроницаемым.
Торжество началось молебном. Впереди стоял вместе с женою Семидалов, во фраке, с приветливым, готовым на ласку лицом. Его окружали конторщики и мастера, а за ними толпились подмастерья и
девушки. После молебна фотограф, присланный по заказу Семидалова из газетной редакции,
снял на дворе общую группу, с хозяином и мастерами в центре.
Начнет этакий старик поучения читать: вот, дескать, была у нас в Торжке
девушка, и вселились в нее черти; отвезли ее к какой-то там святой бабушке, продержали год, — как рукой
сняло; вышла на волю, поела скоромного пирожка, и опять в нее черти вселились…
Она была очень религиозна.
Девушкою собиралась даже уйти в монастырь. В церкви мы с приглядывающимся изумлением смотрели на нее: ее глаза
сняли особенным светом, она медленно крестилась, крепко вжимая пальцы в лоб, грудь и плечи, и казалось, что в это время она душою не тут. Веровала она строго по-православному и веровала, что только в православии может быть истинное спасение.
— Дома-с, пожалуйте, — отвечала служанка,
снимая с молодой
девушки верхнее платье.
Владислав только это проговорил, как у постели его появился Ричард, бросился ему на грудь и крепко обнял его. Это был молодой человек, лет 22, прапорщик гвардейского П. полка. Если б
снять с его лица усики и слегка означившиеся бакенбарды, его можно было бы принять за хорошенькую
девушку, костюмированную в военный мундир. И на этом-то птенце поляки сооружали колосальные планы!
На дворе стояла весна, сердце просило любви, и Ардальон Михайлович влюбился. Предметом его страсти была бойкая
девушка — Марья Петровна Бобылева, соседка по комнатам с Ардальоном Михайловичем. Оба они
снимали комнаты в одном из домов на Песках у съемщицы.
— Зачем менять разговор, — воскликнул граф, у которого хладнокровие молодой
девушки вырывало из-под ног почву, — я именно по этому поводу просил вас назначить мне свидание.
Снимите маску! Предо мной нечего играть комедии… Я сам виделся и говорил с Никитой Берестовым.
Князь продолжал свое дело. Он
снял перчатки с рук молодой
девушки. Она не сопротивлялась, почти бессознательно спрашивая себя, не сон ли это?
— Бе…се…е…ду…шка!.. — распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с
девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали
сняв свою шляпу.
Внимательно, вытянув шею, рассмотрела его левую руку, лежавшую на груди: очень широкая в ладони, с крупными пальцами — на груди она производила впечатление тяжести, чего-то давящего больно; и осторожным движением
девушка сняла ее и положила вдоль туловища на кровати.
— Левонтием зовут. Некоторые
девушки понимающие и Левошей звали… Жук у вас, Танюша, между прочим, по плечику ползет. Дозвольте
снять.