Неточные совпадения
Праздников два: один весною, немедленно
после таянья снегов, называется Праздником Неуклонности и
служит приготовлением к предстоящим бедствиям; другой — осенью, называется Праздником Предержащих Властей и посвящается воспоминаниям о бедствиях, уже испытанных.
Действительно, это был Голенищев, товарищ Вронского по Пажескому Корпусу. Голенищев в корпусе принадлежал к либеральной партии, из корпуса вышел гражданским чином и нигде не
служил. Товарищи совсем разошлись по выходе из корпуса и встретились
после только один раз.
Окончив курсы в гимназии и университете с медалями, Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал на видную служебную дорогу и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни в гимназии, ни в университете, ни
после на службе Алексей Александрович не завязал ни с кем дружеских отношений. Брат был самый близкий ему по душе человек, но он
служил по министерству иностранных дел, жил всегда за границей, где он и умер скоро
после женитьбы Алексея Александровича.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их
после этого в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и
служил в военной службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Вот молодость!.. — читать!.. а
после хвать!..
Вы повели себя исправно,
Давно полковники, а
служите недавно.
— Чтобы вам было проще со мной, я скажу о себе: подкидыш, воспитывалась в сиротском приюте, потом сдали в монастырскую школу, там выучилась золотошвейному делу, потом была натурщицей, потом [В раннем варианте чернового автографа
после: потом — зачеркнуто: три года жила с одним живописцем, натурщицей была, потом меня отбил у него один писатель, но я через год ушла от него,
служила.] продавщицей в кондитерской, там познакомился со мной Иван.
И
после такой жизни на него вдруг навалили тяжелую обузу выносить на плечах службу целого дома! Он и
служи барину, и мети, и чисть, он и на побегушках! От всего этого в душу его залегла угрюмость, а в нраве проявилась грубость и жесткость; от этого он ворчал всякий раз, когда голос барина заставлял его покидать лежанку.
Больше же всех была приятна Нехлюдову милая молодая чета дочери генерала с ее мужем. Дочь эта была некрасивая, простодушная молодая женщина, вся поглощенная своими первыми двумя детьми; муж ее, за которого она
после долгой борьбы с родителями вышла по любви, либеральный кандидат московского университета, скромный и умный,
служил и занимался статистикой, в особенности инородцами, которых он изучал, любил и старался спасти от вымирания.
Сын генерала делал такую же карьеру, как и отец, и
после военной академии
служил в разведочном бюро и очень гордился теми занятиями, которые были там поручены ему. Занятия его состояли в заведывании шпионами.
Казалось,
служа в гвардейском, близком к царской фамилии полку, Масленникову пора бы привыкнуть к общению с царской фамилией, но, видно, подлость только усиливается повторением, и всякое такое внимание приводило Масленникова в такой же восторг, в который приходит ласковая собачка
после того, как хозяин погладит, потреплет, почешет ее за ушами.
После своего визита к Половодову Привалов хотел через день отправиться к Ляховскому. Не побывав у опекунов, ему неловко было ехать в Шатровские заводы, куда теперь его тянуло с особенной силой, потому что Надежда Васильевна уехала туда. Эта последняя причина
служила для Привалова главной побудительной силой развязаться поскорее с неприятным визитом в старое приваловское гнездо.
Он был ученик Лицея, товарищ Пушкина,
служил в гвардии, покупал новые французские книги, любил беседовать о предметах важных и дал мне книгу Токвиля о демократии в Америке на другой же день
после приезда.
Об застое
после перелома в 1825 году мы говорили много раз. Нравственный уровень общества пал, развитие было перервано, все передовое, энергическое вычеркнуто из жизни. Остальные — испуганные, слабые, потерянные — были мелки, пусты; дрянь александровского поколения заняла первое место; они мало-помалу превратились в подобострастных дельцов, утратили дикую поэзию кутежей и барства и всякую тень самобытного достоинства; они упорно
служили, они выслуживались, но не становились сановитыми. Время их прошло.
Мы знаем, как природа распоряжается с личностями:
после, прежде, без жертв, на грудах трупов — ей все равно, она продолжает свое или так продолжает, что попало — десятки тысяч лет наносит какой-нибудь коралловый риф, всякую весну покидая смерти забежавшие ряды. Полипы умирают, не подозревая, что они
служили прогрессу рифа.
Отец мой строго взглянул на меня и замял разговор. Граф геройски поправил дело, он сказал, обращаясь к моему отцу, что «ему нравятся такие патриотические чувства». Отцу моему они не понравились, и он мне задал
после его отъезда страшную гонку. «Вот что значит говорить очертя голову обо всем, чего ты не понимаешь и не можешь понять; граф из верности своему королю
служил нашему императору». Действительно, я этого не понимал.
Для служащих были особые курсы
после обеда, чрезвычайно ограниченные и дававшие право на так называемые «комитетские экзамены». Все лентяи с деньгами, баричи, ничему не учившиеся, все, что не хотело
служить в военной службе и торопилось получить чин асессора, держало комитетские экзамены; это было нечто вроде золотых приисков, уступленных старым профессорам, дававшим privatissime [самым частным образом (лат.).] по двадцати рублей за урок.
Надо сказать, что она, тотчас
после приезда Федоса, написала к белебеевскому предводителю дворянства письмо, в котором спрашивала, действительно ли им был выдан вид Федосу Половникову; но прошло уже более полутора месяцев, а ответа получено не было. Молчание это
служило источником великих тревог, которые при всяком случае возобновлялись.
Около семи часов
служили в доме всенощную. Образная, соседние комнаты и коридоры наполнялись молящимися. Не только дворовые были налицо, но приходили и почетнейшие крестьяне из села. Всенощную
служили чинно с миропомазанием, а за нею следовал длинный молебен с водосвятием и чтением трех-четырех акафистов. Служба кончалась поздно, не раньше половины десятого,
после чего наскоро пили чай и спешили в постели.
Вечером, конечно,
служили всенощную и наполнили дом запахом ладана. Тетенька напоила чаем и накормила причт и нас, но сама не пила, не ела и сидела сосредоточенная, готовясь к наступающему празднику. Даже говорить избегала, а только изредка перекидывалась коротенькими фразами. Горничные тоже вели себя степенно, ступали тихо, говорили шепотом. Тотчас
после ухода причта меня уложили спать, и дом раньше обыкновенного затих.
После этого не менее четырех лет мальчик состоит в подручных, приносит с кухни блюда, убирает со стола посуду, учится принимать от гостей заказы и, наконец, на пятом году своего учения удостаивается получить лопаточник для марок и шелковый пояс, за который затыкается лопаточник, — и мальчик
служит в зале.
Для этого он наскоро сладил ученический хор под руководством двух учеников из поповичей и сам
служил для нас
после общей службы. Нам это нравилось. Церковь была в нашем нераздельном владении, в ней было как-то особенно уютно, хорошо и тихо. Ни надзирателей, ни надзора не было.
8 сентября, в праздник, я
после обедни выходил из церкви с одним молодым чиновником, и как раз в это время несли на носилках покойника; несли четверо каторжных, оборванные, с грубыми испитыми лицами, похожие на наших городских нищих; следом шли двое таких же, запасных, женщина с двумя детьми и черный грузин Келбокиани, одетый в вольное платье (он
служит писарем и зовут его князем), и все, по-видимому, спешили, боясь не застать в церкви священника.
Земля здесь не
служит приманкой и не располагает к оседлой жизни. Из тех хозяев, которые сели на участки в первые четыре года
после основания селения, не осталось ни одного; с 1876 г. сидят 9, с 1877 г. — 7, с 1878 г. — 2, с 1879 г. — 4, а все остальные — новички.
Торжество началось молитвой. В придворной церкви
служили обедню и молебен с водосвятием. Мы на хорах присутствовали при служении.
После молебна духовенство со святой водою пошло в Лицей, где окропило нас и все заведение.
…Новая семья, [Семья Н. В. Басаргина.] с которой я теперь под одной крышей, состоит из добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, — тоска больше или меньше и
служит к убеждению холостяка старого, что в Сибири лучше не жениться. Басаргин доволен своим состоянием. Ночью и
после обеда спит. Следовательно, остается меньше времени для размышления.
— Нет, не фальшивые, а требовали настоящих! Как теперь вот гляжу, у нас их в городе
после того человек сто кнутом наказывали. Одних палачей, для наказания их, привезено было из разных губерний четверо. Здоровые такие черти, в красных рубахах все; я их и вез, на почте тогда
служил; однакоже скованных их везут, не доверяют!.. Пить какие они дьяволы; ведро, кажется, водки выпьет, и то не заметишь его ни в одном глазе.
— Нет, не был! Со всеми с ними дружен был, а тут как-то перед самым их заговором, на счастье свое, перессорился с ними! Когда государю подали список всех этих злодеев, первое слово его было: «А Коптин — тут, в числе их?» — «Нет», — говорят. — «Ну, говорит, слава богу!» Любил, знаешь, его, дорожил им. Вскоре
после того в флигель-адъютанты было предложено ему — отказался: «Я, говорит, желаю
служить отечеству, а не на паркете!» Его и послали на Кавказ: на,
служи там отечеству!
— Как же-с!.. Геройского духу была девица!.. И нас ведь, знаете, не столько огнем и мечом морили, сколько тифом; такое прекрасное было содержание и помещение… ну, и другие сестры милосердия не очень охотились в тифозные солдатские палатки; она первая вызвалась: «Буду, говорит,
служить русскому солдату», — и в три дня,
после того как пить дала, заразилась и жизнь покончила!..
Князь воспользовался этим достоинством вполне:
после первого года брака он оставил жену свою, родившую ему в это время сына, на руках ее отца-откупщика в Москве, а сам уехал
служить в — ю губернию, где выхлопотал, через покровительство одного знатного петербургского родственника, довольно видное место.
— Нет, я учитель. Отец мой — управляющий заводом в Вятке, а я пошел в учителя. Но в деревне я стал мужикам книжки давать, и меня за это посадили в тюрьму.
После тюрьмы —
служил приказчиком в книжном магазине, но — вел себя неосторожно и снова попал в тюрьму, потом — в Архангельск выслали. Там у меня тоже вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря, в деревушку, где я прожил пять лет.
— То американцы… Эк вы приравняли… Это дело десятое. А по-моему, если так думать, то уж лучше не
служить. Да и вообще в нашем деле думать не полагается. Только вопрос: куда же мы с вами денемся, если не будем
служить? Куда мы годимся, когда мы только и знаем — левой, правой, — а больше ни бе, ни ме, ни кукуреку. Умирать мы умеем, это верно. И умрем, дьявол нас задави, когда потребуют. По крайности не даром хлеб ели. Так-то, господин филозуф. Пойдем
после ученья со мной в собрание?
Скоро
после посещения Лизы он заперся в затвор и только через три недели вышел в церковь,
служил и
после службы сказал проповедь, в которой каял себя и уличал мир в грехе и призывал его к покаянию.
После того Бодрецов
служил и в Новороссийском крае, и на Кавказе, и в Западном крае, и в Варшаве, нередко занимал ответственные должности, но по большей части предпочитал возлежать на персях. Всюду оставил он по себе самые отрадные воспоминания, последствием которых были связи, пригодившиеся ему в будущем.
— Слышала, мой друг… все мне рассказывали, как ты здесь
служишь, держишь себя, и я тебе говорю откровенно, что начала
после этого еще больше тебя уважать, — проговорила она со вздохом.
— Вы
служите где-нибудь? — спросил Калинович
после минутного молчания.
«Давно ли ты здесь?» Удивился, что мы до сих пор не встретились, слегка спросил, что я делаю, где
служу, долгом счел уведомить, что он имеет прекрасное место, доволен и службой, и начальниками, и товарищами, и… всеми людьми, и своей судьбой… потом сказал, что ему некогда, что он торопится на званый обед — слышите, ma tante? при свидании,
после долгой разлуки, с другом, он не мог отложить обеда…
Собственная музыка сыграла при входе
посла ниневийского марш; инструментами музыкантам
служили: головные гребешки, бумажные трубы, самодельные барабаны и свой собственный свист.
Мое знакомство с Н.И. Пастуховым произошло в первых числах августа 1881 года в саду при театре А.А. Бренко в Петровском парке, где я
служил актером. В этот вечер я играл в «Царе Борисе» Хлопко и
после спектакля с Н.П. Кичеевым, редактором «Будильника», вдвоем ужинали в саду.
Нельзя пропустить, для характеристики лица, что главным поводом к его отставке
послужила столь долго и мучительно преследовавшая его мысль о сраме фамилии,
после обиды, нанесенной отцу его, в клубе, четыре года тому назад, Николаем Ставрогиным.
И вообще, — продолжал Евгений с несколько уже суровым взором, — для каждого хлыста главною заповедью
служит: отречься от всего, что требуют от него церковь, начальство, общежитие, и слушаться только того, что ему говорит его внутренний голос, который он считает
после его радений вселившимся в него от духа святого, или что повелевает ему его наставник из согласников, в коем он предполагает еще большее присутствие святого духа, чем в самом себе.
С этою-то радостною вестью Строгоновы приехали к Иоанну, и вскоре
после них прибыло Ермаково посольство. Ликованье в городе было неслыханное. Во всех церквах
служили молебны, все колокола звонили, как в светлое Христово воскресенье. Царь, обласкав Строгоновых, назначил торжественный прием Ивану Кольцу.
Напротив того, узнав об этом, она тотчас же поехала в Головлево и, не успев еще вылезти из экипажа, с каким-то ребяческим нетерпением кричала Иудушке: «А ну-ка, ну, старый греховодник! кажи мне, кажи свою кралю!» Целый этот день она провела в полном удовольствии, потому что Евпраксеюшка сама
служила ей за обедом, сама постелила для нее постель
после обеда, а вечером она играла с Иудушкой и его кралей в дураки.
— Позвольте-с, позвольте, я в первый раз как пришел по этому делу в церковь, подал записочку о бежавшей рабе и полтинник, священник и стали
служить Иоанну Воинственнику, так оно
после и шло.
В один день,
после того как Падди долго говорил что-то Дыме, указывая глазами на Матвея, они оба ушли куда-то, вероятно, к еврею-лавочнику, который в трудных случаях
служил им переводчиком.
Алексей Абрамович Негров, отставной генерал-майор и кавалер, толстый, рослый мужчина, который,
после прорезывания зубов, ни разу не был болен, мог
служить лучшим и полнейшим опровержением на знаменитую книгу Гуфланда «О продолжении жизни человеческой».
После выхода — обедня;
служили молебен; в самое это время приехал артиллерийский капитан; на этот раз он явился не юрисконсультом, а в прежнем воинственном виде; когда шли из церкви домой, Бельтова была очень испугана каким-то треском.
После кампании 1812 года Негров был произведен в полковники; полковничьи эполеты упали на его плечи тогда, когда они уже были утомлены мундиром; военная служба начала ему надоедать, и он,
послужив еще немного и «находя себя не способным продолжать службу по расстроенному здоровью», вышел в отставку и вынес с собою генерал-майорский чин, усы, на которых оставались всегда частицы всех блюд обеда, и мундир для важных оказий.
— Я очень рад, что
после вашего раскаяния могу все это представить в самом мягком свете и, Бог даст, не допущу до дурной развязки. Извольте за это сами выбирать себе любой полк; вы где хотите
служить: в пехоте или в кавалерии?
— Родился и вырос я в Москве,
служил несколько лет на частной службе, сколотил небольшой капитальчик, а потом получил наследство
после дяди…
Не помню его судьбу дальше, уж очень много разных встреч и впечатлений было у меня, а если я его вспомнил, так это потому, что
после войны это была первая встреча за кулисами, где мне тут же и предложили остаться в труппе, но я отговорился желанием повидаться с отцом и отправился в Вологду, и по пути заехал в Воронеж, где в театре Матковского
служила Гаевская.