Неточные совпадения
О победах этого генерала от артиллерии мы мало слышали; [Аракчеев был жалкий трус, об этом говорит
граф Толь в своих «Записках» и статс-секретарь Марченко в небольшом рассказе о 14 декабря, помещенном в «Полярной звезде».
И сделал ее. Через десять лет мы его уже видим неутомимым
секретарем Канкрина, который тогда был генерал-интендантом. Еще год спустя он уже заведует одной экспедицией в канцелярии Аракчеева, заведовавшей всею Россией; он с
графом был в Париже во время занятия его союзными войсками.
— Я сам,
граф, играл некогда в «Le secrétaire et le cuisinier», [«
Секретарь и повар» (фр.).] — с гордостью ответил Митенька.
— То есть, пожалуй, генерал-адъютант, штатский только: он статс-секретарь! — отвечал не без важности Янсутский. — Я, собственно, позвал этого господина, — отнесся он как бы больше к
графу, — затем, что он хоть и надутая этакая скотина, но все-таки держаться к этаким людям поближе не мешает.
— Какое? Я не знаю, собственно, какое, — отвечал с досадою Эльчанинов, которому начинали уже надоедать допросы приятеля, тем более, что он действительно не знал, потому что
граф, обещаясь, никогда и ничего не говорил определительно; а сам он беспрестанно менял в голове своей места: то воображал себя правителем канцелярии
графа, которой у того, впрочем, не было, то начальником какого-нибудь отделения, то чиновником особых поручений при министре и даже
секретарем посольства.
Были даже минуты, когда ему приходило в голову, что как бы было хорошо, если бы он был совершенно свободен — не связан с этой женщиною; как бы мог он воспользоваться покровительством
графа, который мог ему доставить место при посольстве; он поехал бы за границу, сделался бы
секретарем посольства, и так далее…
Часика так через два вышел
секретарь ли, камердинер ли и прямо ко мне: „Вы от
графа?“ — „Я, батюшка, я“. — „Пожалуйте за мною к его светлости в гардеробную“.
После этого
секретарь Писарев громогласно прочел всему собранию жалованную грамоту. По прочтении грамоты митрополит Киевский от имени малороссийского народа принес всеподданнейшее благодарение «за таковое ее императорского величества к народу милосердие». Тогда
граф Гендриков, оборачиваясь на все стороны, громогласно несколько раз спросил...
Комиссия состояла из трех членов: фельдмаршалов — князя Трубецкого и Бутурлина и
графа Александра Шувалова.
Секретарем был Волков. Комиссия ставила арестованным бесконечные вопросы и требовала пространных ответов. Ответы были даны, но решение еще не выходило. Бестужев содержался под арестом в своем собственном доме.
Он действовал в данном случае с разрешения
графа Джулио Литта, который нашел удобным через своего
секретаря доводить до сведения могущественного при дворе русского императора иезуита обо всех беседах его с Павлом Петровичем, дабы донесения его в Ватикан согласовались с таковыми же со стороны Грубера.
Сестренцевич, поставленный в крайне неловкое положение, обратился за советом к Куракину, который, настроенный своим
секретарем,
графом Свенторжецким, — орудием иезуитов, посоветовал митрополиту протестовать против резолюции, сославшись на то, что все епископы оскорблены ею.
— Этим окончилась продолжительная беседа
графа с его величеством, — отвечал Родзевич, состоявший
секретарем при
графе Джулио Литта и знавший все, касающееся дел чрезвычайного посольства мальтийских рыцарей. — И, кроме того, его величество выразил
графу свои намерения поговорить с его братом, папским нунцием в Петербурге, о некоторых частностях по щекотливому, как изволил выразиться государь, вопросу о возможности иностранному государю стать во главе католического ордена.
Состоящий в качестве
секретаря при князе Куракине
граф Казимир Нарцисович, старавшийся, по внушению иезуитов, делать вид, что враждебно относится к обществу Иисуса, лишившего его своими происками отцовского состояния, сумел добиться расположения митрополита и служил шпионом партии Грубера.
К лобному месту, окруженному многочисленным народом, привезли сначала Волынского, потом тайного советника Щурхова в красном колпаке и тиковой фуфайке (не знаю как, очутились тут же и четыре польские собачки его; верного Ивана не допустили); прибыли на тот же пир седовласый (сенатор)
граф Сумин-Купшин, неразлучный с ним (гоф-интендант) Перокин и молодой (кабинет-секретарь) Эйхлер.
Секретарь редакции, молодой человек, с лицом, указывавшим на его семитское происхождение, отправился доложить о посетителе, взяв от мнимого
графа его визитную карточку.
Кроме известных завсегдатаев гостиных, были еще пять-шесть человек офицеров: князь Трубецкой,
граф Коновницын, князь Оболенский, Каховский, Якубович и другие и один штатский. Последний был Кондратий Федорович Рылеев,
секретарь российско-американской компании, бывший поручик гвардии. Антон Антонович представил новоприбывшего.
— Ты не царская постельная собачка, чтоб себя так баловать, — прибавил сердито
граф Сумин-Купшин, старичок, белый как лунь, сгорбившийся, как могильный свод, и едва передвигавшийся с помощью огромной трости, — стыдно! Да, кажется, здесь был Зуда в халате, коли не обманывают меня глаза.
Секретарь при тайном советнике!.. это еще невидаль на Руси! Ох, ох, Андрей Иванович, перебалуешь ты все, что только около тебя повертится. Погоди, мы за тебя возьмемся порядком.