Неточные совпадения
Он настаивал на том, что
русский мужик есть свинья и любит свинство, и, чтобы вывести его из свинства, нужна
власть, а ее нет, нужна палка, а мы стали так либеральны, что заменили тысячелетнюю палку вдруг какими-то адвокатами и заключениями, при которых негодных вонючих мужиков кормят хорошим супом и высчитывают им кубические футы воздуха.
— Никогда этого с
русским народом не будет!
Власти нет, — отвечал помещик.
— Нет, нет, нет! Вы славянофил. Вы последователь Домостроя. [Домострой — памятник
русской литературы XVI века, свод правил семейно-бытового уклада; проповедует суровую
власть главы семьи — мужа. Слово «домострой» в XIX веке являлось символом всего косного и деспотического в семье.] Вам бы плетку в руки!
Купец Смельков, по определению товарища прокурора, был тип могучего, нетронутого
русского человека с его широкой натурой, который, вследствие своей доверчивости и великодушия, пал жертвою глубоко развращенных личностей, во
власть которых он попал.
Пассивная, рецептивная женственность в отношении государственной
власти — так характерна для
русского народа и для
русской истории [Это вполне подтверждается и
русской революцией, в которой народ остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в состоянии злобной одержимости.].
Нельзя было расшатывать исторические основы
русского государства во время страшной мировой войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что
власть изменяет ему и предает его.
Настоящий консерватизм, настоящая церковность содрогаются от
власти темной стихии над
русским государством и
русской церковью.
Он должен, наконец, освободиться от
власти пространств и сам овладеть пространствами, нимало не изменяя этим
русскому своеобразию, связанному с
русской ширью.
Эти необъятные
русские пространства находятся и внутри
русской души и имеют над ней огромную
власть.
Русская душа хочет священной общественности, богоизбранной
власти.
Власть бюрократии в
русской жизни была внутренним нашествием неметчины.
Русский народ хочет не столько святости, сколько преклонения и благоговения перед святостью, подобно тому как он хочет не
власти, а отдания себя
власти, перенесения на
власть всего бремени.
Государственная
власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного
русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте.
Славянофилы хотели оставить
русскому народу свободу религиозной совести, свободу думы, свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во
власть силы, неограниченно управляющей
русским народом.
Власть шири над
русской душой порождает целый ряд
русских качеств и
русских недостатков.
Русский дух, устремленный к абсолютному во всем, не овладевает мужественно сферой относительного и серединного, он отдается во
власть внешних сил.
И он хочет показать, что весь
русский народ так относится к государственной
власти.
Исторический период
власти пространств над душой
русского народа кончается.
Гений формы — не
русский гений, он с трудом совмещается с
властью пространств над душой.
Но идеи
русской общественности, призванной перестроить
русскую жизнь и обновить
власть, охладели и выветрились раньше, чем наступил час для их осуществления в жизни.
Именно тогда, когда
русский человек содержался в рабстве, он был во
власти неметчины, наложившей печать на весь склад
русской государственности.
Нужно ведь признать, что и славянофилы и народники и разные
русские религиозные направления не всегда только дух противополагали машине и
власти материальности, но также противополагали более развитой технике и хозяйству технику и хозяйство менее развитое, отсталое и примитивное.
Так как царство Божие есть царство абсолютного и конечного, то
русские легко отдают все относительное и среднее во
власть царства дьявола.
Русская интеллигенция не была еще призвана к
власти в истории и потому привыкла к безответственному бойкоту всего исторического.
В нем было формально все то, чего недоставало в
русской жизни, оставленной на себя, сгнетенной одной материальной
властью и ищущей путь собственным чутьем.
Но выбрать самую сухую и ограниченную эпоху
русского самовластья и, опираясь на батюшку царя, вооружаться против частных злоупотреблений аристократии, развитой и поддержанной той же царской
властью, — нелепо и вредно.
Когда Союз — сначала
русских, а потом советских — патриотов заявил о безоговорочном принятии советской
власти и режима в советской России, то это меня возмутило.
Советскую
власть я считал единственной
русской национальной
властью, никакой другой нет, и только она представляет Россию в международных отношениях.
Но отношение к
русскому народу, к смыслу революции в исторической судьбе народа, к советскому строю не тождественно с отношением к советской
власти, к
власти государства.
Во мне вызывает сильное противление то, что для
русской эмиграции главный вопрос есть вопрос об отношении к советской
власти.
Я принес с собой также своеобразный
русский анархизм на религиозной почве, отрицание религиозного смысла принципа
власти и верховной ценности государства.
Я могу признавать положительный смысл революции и социальные результаты революции, могу видеть много положительного в самом советском принципе, могу верить в великую миссию
русского народа и вместе с тем ко многому относиться критически в действиях советской
власти, могу с непримиримой враждой относиться к идеологической диктатуре.
Она низвергла в бездну всю старую
русскую культуру, которая, в сущности, всегда была против
русской исторической
власти.
Русский народ не только был покорен
власти, получившей религиозное освящение, но он также породил из своих недр Стеньку Разина, воспетого в народных песнях, и Пугачева.
«
Русский народ всегда иначе относился к
власти, чем европейские народы, — он всегда смотрел на
власть не как на благо, а как на зло…
Зло и грех всякой
власти русские чувствуют сильнее, чем западные люди.
Сомнение в оправданности частной собственности, особенно земельной, сомнение в праве судить и наказывать, обличение зла и неправды всякого государства и
власти, покаяние в своем привилегированном положении, сознание вины перед трудовым народом, отвращение к войне и насилию, мечта о братстве людей — все эти состояния были очень свойственны средней массе
русской интеллигенции, они проникли и в высший слой
русского общества, захватили даже часть
русского чиновничества.
Очень
русской была у них та идея, что складу души
русского народа чужд культ
власти и славы, которая достигается государственным могуществом.
Тема о
власти. Анархизм.
Русское отношение к
власти.
Русская вольница. Раскол. Сектантство. Отношение интеллигенции к
власти: у либералов, у славянофилов. Анархизм. Бакунин. Страсть к разрушению есть творческая страсть. Кропоткин. Религиозный анархизм: религиозный анархизм Л. Толстого. Учение о непротивлении. Анархия и анархизм. Анархический элемент у Достоевского. Легенда о Великом Инквизиторе.
Именно в Петровскую эпоху, в царствование Екатерины II
русский народ окончательно подпал под
власть крепостного права.
Раскольники почуяли измену в церкви и государстве, они перестали верить в святость иерархической
власти в
русском царстве.
Русские устремлены не к царству этого мира, они движутся не волей к
власти и могуществу.
Славянофилы были уверены, что
русский народ не любит
власти и государствования и не хочет этим заниматься, хочет остаться в свободе духа.
Православие было, конечно, более глубоким влиянием на души
русских людей, но в масонстве образовывались культурные души петровской эпохи и противопоставлялись деспотизму
власти и обскурантизму.
К. Леонтьев был прав, когда говорил, что
русская государственность с сильной
властью была создана благодаря татарскому и немецкому элементу.
Тема о
власти и об оправданности государства очень
русская тема.
Русская литература, как и
русская культура вообще, соответствовала огромности России, она могла возникнуть лишь в огромной стране, с необъятными горизонтами, но она не связывала это с империей, с государственной
властью.
У
русских особенное отношение к
власти.
Я знал, например, много таких карьеристов, которые, никогда не читав ни одной
русской книги и получив научно-литературное образование в театре Берга, так часто и так убежденно повторяли:"la litterature russe — parlez moi de Гa!"[не говорите мне о
русской литературе! (франц.)] или «ah! si l'on me laissait faire, elle n'y verrait que du feu, votre charmante litterature russe!» [ах, будь это в моей
власти, я бы сжег ее, вашу очаровательную
русскую литературу! (франц.)] — что люди, даже более опытные, но тоже ничего не читавшие и получившие научно-литературное образование в танцклассе Кессених, [Танцкласс этот был знаменит в сороковых годах и помещался в доме Тарасова, у Измайловского моста.
— Я далек от мысли осуждать промышленную политику правительства вообще, — говорил генерал, разглаживая усы. — Вообще я друг порядка и крепкой
власти. Но вместе с тем интересы
русской промышленности, загнанные иностранными капиталами в дальний угол, заставляют нас принять свои меры. Кэри говорит прямо…