Неточные совпадения
— Виноват: обмолвился, —
отвечал Савельич. — Злодеи не злодеи, а твои
ребята таки пошарили да порастаскали. Не гневись: конь и о четырех ногах да спотыкается. Прикажи уж дочитать.
— Можно, —
ответил Ермолай с обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте проживал один крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и старший сын теперь всем орудует. Человек — из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти не успел. Мы у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу. Братья у него, слышно,
ребята шустрые… а все-таки он им голова.
— А Господь ведает, батюшка, —
отвечала старуха, — и, наклонившись вперед, положила свою сморщенную темную руку на голову мальчишки, — слышно, наши
ребята жида бьют.
— Вот ты и толкуй с ними… — презрительно заметил Деян, не
отвечая хохлу. — Отец в кабак — и сын в кабак, да еще Терешка же перед отцом и величается. Нашим
ребятам повадку дают… Пришел бы мой сын в кабак, да я бы из него целую сажень дров сделал!
Только теперь рассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не было укреплений, не было войск, не было физической возможности удержать его, и всё-таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся неприятелю, — о временах, когда этот герой, достойный древней Греции, — Корнилов, объезжая войска, говорил: «умрем,
ребята, а не отдадим Севастополя», и наши русские, неспособные к фразерству,
отвечали: «умрем! ура!» — только теперь рассказы про эти времена перестали быть для вас прекрасным историческим преданием, но сделались достоверностью, фактом.
— Постойте,
ребята! — сказал Серебряный, — расспросим его наперед порядком.
Отвечай, — сказал князь, обращаясь к татарину, — много ль вас? Где вы станом стоите?
— Вытолкать? меня?.. Попытайтесь! —
отвечал незнакомый, приподымаясь медленно со скамьи. — Ну, что ж вы стали, молодцы? — продолжал он, обращаясь к казакам, которые, не смея тронуться с места, глядели с изумлением на колоссальные формы проезжего. — Что,
ребята, видно — я не по вас?
— Не без того-то, любезный, —
отвечал Кирша важным голосом. — Лукавый хитер, напустит на вас страх! Смотрите,
ребята, чур не робеть! Чтоб вам ни померещилось, стойте смирно, а пуще всего не оглядывайтесь назад.
— Нет, Юрий Дмитрич! —
отвечал решительным голосом запорожец. — Долг платежом красен. Вчера этот бездельник прежде всех отыскал веревку, чтоб меня повесить. Рысью,
ребята! — закричал он, когда вся толпа выехала на твердую дорогу.
— Не обмани только ты, а мы не обманем, —
отвечал Омляш. — Удалой, возьми-ка его под руку, я пойду передом, а вы,
ребята, идите по сторонам; да смотрите, чтоб он не юркнул в лес. Я его знаю: он хват детина! Томила, захвати веревку-то с собой: неравно он нас морочит, так было бы на чем его повесить.
— Ладно, брат, там разберут; вишь, нашел какого знакомого? Федот Кузьмич! Слышь! — смеясь,
отвечал Федот Кузьмич. — Крепче держи его,
ребята! Там рассказывай, как придем; там вас разберут, что куда принадлежит.
— Какое! Восьмеро
ребят, мал мала меньше, —
отвечал один из пильщиков, — да такой уж человек бесшабашный. Как это попадут деньги — беда! Вот хоть бы теперь: всю дорогу пьянствовал. Не знаю, как это, с чем и домой придет.
Разгульная фабричная жизнь, лихие
ребята, бражничество, своя волюшка — все это
отвечало как нельзя лучше инстинктам Гришки.
— Здравствуйте,
ребята! —
отвечал Глеб, останавливаясь, в свою очередь, и пристально оглядывая двух рыбаков, которые торопливо здоровались с Ваней и Гришкой.
— Как не видать-с, —
отвечал Чурис, открывая улыбкой свои еще целые, белые зубы: — еще не мало дивились, кàк клали-то их — мудрёные избы!
Ребята смеялись, что не магазеи ли будут, от крыс в стены засыпать. Избы важные! — заключил он с выраженьем насмешливого недоумения, покачав головой: — остроги словно.
Великатов. Закричишь им: «Здорово,
ребята!» Они тебе
отвечают: «Здравия желаем, ваше благородие!»
—
Ответивши таким манером смотрителю, покойный улыбнулся этак и говорит солдатикам:"А что,
ребята, к пяти часам будем в Рахине?"Ну, разумеется: ради стараться! Сейчас — барабаны! Песенники вперед! на приступ! гора к черту! — и к пяти часам у нас уж кипел горячий бой под Рахиным! К шести часам гидра была при последнем издыхании, а в девять полковник уж был в Яжелбицах и говорил мне: ну, теперь я надеюсь, что и ты не скажешь, что я ухи не заслужил? И скушал разом целых три тарелки!
Был Настин черед стряпаться, но она ходила домой нижней дорогой, а не рубежом. На другое утро
ребята, ведя раненько коней из ночного, видели, что Степан шел с рубежа домой, и спросили его: «Что, дядя Степан, рано поднялся?» Но Степан им ничего не
отвечал и шибко шел своей дорогой. Рубашка на нем была мокра от росы, а свита была связана кушаком. Он забыл ее развязать, дрожа целую ночь в ожидании Насти.
— Отчего же они, черт их побери, не
отвечают? Кажется, я по-русски сказал: «Здорово,
ребята!»
— Да что вы,
ребята, —
отвечал хозяин, стараясь задобрить толпу, — что вы, взаправду: разве я вам сторож какой дался! Мое дело пустить на двор да отпустить, что потребуется… А кто ему велел, — продолжал он, указывая на Антона, — не спать здесь… Ишь он всю ночь напролет пропил с таким же, видно, бесшабашным, как сам; он его и привел… а вы с меня ответа хотите…
— Ладно, толкуй, —
отвечал, смягчаясь, Антон, — ну, да что тут, я только так к слову молвил; если и водятся деньжонки, так известно, кому до того дело… Варвара! чего нахохлилась? Собери обед, смерть есть хоцца, да, чай, и
ребята проголодались.
— Небось не уйдет! —
отвечал тот. — Ну, идемте,
ребята… мотри же, Антонушка, опростоволосишься, вот те Христос, поминай как звали!..
— Будет те водки-то, —
отвечал староста мельком и снова обратился к другим: — Так хлебца закусите,
ребята. Чтò народ будить?
— Ко мне раз поп пришел, когда я
ребят учу: «Ну, говорит,
отвечай, что хранилось в ковчеге завета!» Мальчик говорит: «расцветший жезл Аваронов, чашка с манной кашей и скрыжи». — «А что на скрыжах?» — «Заповеди», — и все
отвечал. А поп вдруг говорил, говорил о чем-то и спрашивает: «А почему сие важно в-пятых?» Мальчонка не знает, и я не знаю: почему сие важно в-пятых. Он говорит: «Детки! вот каков ваш наставник — сам не знает: почему сие важно в-пятых?» Все и стали смеяться.
Случалось ли
ребятам напроказить: разбить горшок или выпить втихомолку сливки — разгневанная Домна накидывалась обыкновенно на Акульку, видя в ней если не виновницу, то по крайней мере главную зачинщицу; забредет ли свинья в барский палисадник, и за свинью
отвечала бедняжка.
— Ой, ничего, —
отвечает она, — мало ли с
ребятами ходят, не одна я — ничего!
—
Ребята! — кричу, — братцы! Что это делается? Солдаты узнали мой голос и
отвечают...
— Доставим, батюшка, не сомневайтесь, ваше благородие. Но, но!.. Ишь, баловница! Эка лошадь, прости господи! Но! — Он хлестнул ее кнутом, на что она
ответила легким движением хвоста. — Я и рад угодить, да лошадку-то хозяин дал… просто такая уж… Обижаются господа, что тут будешь делать! А хозяин говорит: ты, говорит, дедушка, стар, так вот тебе и скотинка старая. Ровесники, говорит, будете. А
ребята наши смеются. Рады глотки драть; им что? Известно, разве понимают?
«Это, спрашивает, вам и приказано убивать меня?» Не смеют
ответить, а? «Жалко, говорит, вас, что, молодые
ребята, начинаете вы жизнь свою убийством.
—
Ребята теплые! —
ответил он с насмешкой в голосе.
— Спасибо,
ребята, —
отвечал Иван Семеныч и потом, оглядев толпу, прибавил: — а что, Петр Иванов здесь?
Сазонка выбирал плиту поувесистее, засучивал рукав и, приняв позу атлета, мечущего диск, измерял прищуренным глазом расстояние. С легким свистом плита вырывалась из его руки и, волнообразно подскакивая, скользящим ударом врывалась в середину длинного кона, и пестрым дождем рассыпались бабки, и таким же пестрым криком
отвечали на удар
ребята. После нескольких ударов Сазонка отдыхал и говорил
ребятам...
Приказный чертенок. Не в счете дело. Счетом хоть и немного, всего 1350 человек, да хороши
ребята. Такие
ребята, что заместо чертей
отвечать могут. Сами лучше чертей людей смущают. Новую моду я им завел.
— И у сосны своротил, —
ответил работник. — На ней еще ясак вырублен, должно быть, бортовое дерево. Тут только вот одного не вышло против того, что сказывали
ребята в Белкине.
— А кому заплатишь-то?.. Платить-то некому!.. —
отвечал дядя Онуфрий. — Разве можно артельному леснику с чужанина хоть малость какую принять?.. Разве артель спустит ему хошь одну копейку взять со стороны?.. Да вот я старшой у них, «хозяином» называюсь, а возьми-ка я с вашего степенства хоть медну полушку,
ребята не поглядят, что я у них голова, что борода у меня седа, разложат да таку вспарку зададут, что и-и… У нас на это строго.
— А оттого и нельзя, что артель, —
отвечал дядя Онуфрий. — Кому жребий выпадет, тот и поедет. Кусай гроши,
ребята.
— Лодку! Лодку! — кричали между тем бывшие на палубе. — Скорей как можно лодку! Живей! Живей! Человек тонет! И как это трап-от не приперли! Еще, пожалуй,
отвечать придется, ежели потонет. А все это наши
ребята заболтались в Батраках с девками, да и забыли запереть трап как следует. Ох, эта молодежь, прости Господи! — Такие голоса раздавались в то время на палубе, а Алексей Лохматов больше и больше погружался в воду.
— Для́ того что набитые дураки все они, —
отвечал Патап Максимыч. — Ежели правду сказать, умного меж ними и не бывало. Да к тому — каждый из вора кроен, из плута шит, мошенником подбит; в руки им не попадайся, оплетут, как пить дадут, обмишулят, ошукают. Теплые
ребята, надо правду говорить.
— Дурак был, —
отвечал Лаптев, — слюбился да женился — муза сейчас и взревновала и наплевала мне в голову, а баба
ребят нарожала — и вот я, лысый, нынче лажу по лесам да куполы расписываю и тем свой гарем питаю.
«Здорово,
ребята!», и все русские войска на это приветствие, конечно,
отвечали радостным криком: «Здравия желаем, вашество».
— Слушайте,
ребята, ведь вы меня подведете! Перепьетесь и завтра проспите, не выйдете на работу. Мне за вас придется
отвечать.
5 марта. — Было собрание. Сухо и сдержанно Борис информировал от имени бюро, что ввиду бытового разложения и политической невыдержанности Шерстобитов снят с работы и его дело передано в РКК, и предложил избрать нового заморга.
Ребята, друзья Шерстобитова, попробовали бузить, требовали доказательств, но Борис им
ответил, что дело, идущее через РКК, может коллективом не обсуждаться.
— Я готова оставить ребенка у себя, — степенно
отвечала Фекла. — Мы с мужем хотя и не богаты, и у нас у самих трое
ребят, но бросить и чужого ребенка несогласны. Отказываться принять малютку — грех, я же так любила Арину, и в память о покойной готова поставить ее дочь на ноги.
Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к
ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям, днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не
ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась книг и иду учить рабочих
ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли это?
— Товарищ Ногаева! У меня есть к вам один вопросец. Может быть, вы мне вкратце
ответите. Вы вот все ей толкуете: женщина, общественная работа… Нешто это называется общественная работа, когда дома непорядок, за
ребятами приглядеть некому, растут они шарлатанами, а ее дома никогда нету? Вот, мужу ее рождение, и то — когда пришла! Это что? Общественная работа?
Лельку
ребята выбрали командиром одного из «преуспевающих» взводов. В юнгштурмовке защитного цвета, с ременным поясом, с портупеей через плечо, она сидела, положив ногу на ногу. К ней теснились девчата и парни, задавали торопливые вопросы. Она
отвечала с медленным нажимом, стараясь покрепче впечатлеть ответы в мозги. В уголке, за буфетным столиком, одиноко сидел Ведерников и зубрил по книжке, не глядя по сторонам.
— Отчего не поспать, —
отвечал Емельян. — С зарей выйдем. Так и
ребята сказывали.