Неточные совпадения
Иногда мать поражало настроение буйной радости, вдруг и дружно овладевавшее всеми. Обыкновенно это было в те вечера, когда они читали в
газетах о
рабочем народе за границей. Тогда глаза у всех блестели радостью, все становились странно, как-то по-детски счастливы, смеялись веселым, ясным смехом, ласково хлопали друг друга по плечам.
«Как вы смеете? Ваша
газета рабочих взбунтовала!»
— Пусть у себя поищут, а то эти подлецы купцы узнают и пакостить будут. Посмотрим, как они завтра завертятся, как караси на сковородке, пузатые! Вот
рабочие, наверное, обрадуются, читать
газету взасос будут, а там и сами нас завалят корреспонденциями про свои беспорядки.
Он представлял себе, как подхватят эту фигуру
газеты, враждебные
рабочему движению: «Первым явился какой-то дикарь в фантастическом костюме. Наша страна существует не для таких субъектов…»
Через полчаса парк опустел; подъемные краны опять двигались на своих основаниях,
рабочие опять сновали чуть не под облаками на постройке, опять мерно прокатывались вагоны, и проезжавшие в них люди только из
газет узнали о том, что было полчаса назад на этом месте. Только сторожа ходили около фонтана, качая головами и ругаясь за помятые газоны…
Говорят о том, что будет тогда, когда все люди будут исповедовать то, что называется христианством (т. е. различные враждебные между собой исповедания), когда все будут сыты и одеты, будут все соединены друг с другом с одного конца света до другого телеграфами, телефонами, будут сообщаться воздушными шарами, когда все
рабочие проникнутся социальными учениями и когда
рабочие союзы соберут столько-то миллионов членов и рублей, и все люди будут образованы, все будут читать
газеты, знать все науки.
— Пусть у себя поищут, а то эти подлецы-купцы узнают и пакостить будут, посмотрим, как они завтра завертятся, как караси на сковородке, пузатые… Вот
рабочие так обрадуются, читать
газету взасос будут, а там сами нас завалят корреспонденциями про свои беспорядки.
Смешон суетливый попрыгун дядя Алексей; ему хочется попасть в Государственную думу, ради этого он жадно питается
газетами, стал фальшиво ласков со всеми в городе и заигрывает с
рабочими фабрики, точно старая, распутная баба.
За два, три мятежных года Яков не заметил ничего особенно опасного на фабрике, но речи Мирона, тревожные вздохи дяди Алексея,
газеты, которые Артамонов младший не любил читать, но которые с навязчивой услужливостью и нескрываемой, злорадной угрозой рассказывали о
рабочем движении, печатали речи представителей
рабочих в Думе, — всё это внушало Якову чувство вражды к людям фабрики, обидное чувство зависимости от них.
Алексей. Д-да… Выпили. Офицерство жутко пьёт. Знаешь, почему не выходит
газета? Нестрашный перехватил вагон с бумагой и где-то спрятал его. Говорят, что, как только откроется Учредительное собрание, он устроит погром большевикам, совету
рабочих. У него будто бы есть люди, и это они укокали блаженного Пропотея.
Теперь, когда явился Филипп Иванович, настоящий двигатель жизни, и я рассказал ему о ходе местных дел, было решено, что он останется в городе, добудет денег, откроет торговлю чем-нибудь, возьмёт Алёшу приказчиком себе и примется за устройство
газеты для нас. А Василий, сын лесника, уехал в губернию, к
рабочим.
— Да, конечно, это полное ваше право. Но завтрашний номер, воскресный, уже сверстан, в понедельник
газета не выходит. Так что, к сожалению, сможем поместить только во вторник… А кстати, профессор: не можете ли вы нам давать время от времени популярно-научные статьи, доступные пониманию
рабочей массы? Мы собираемся расширить нашу
газету.
На вокзале, разграбленном запасными матросами, продавались нумера социал-демократической
газеты «Красноярский
Рабочий», печатанные в губернской типографии.
Был кругом обыкновенный российский большой вокзал. Толкались обычные носильщики, кондуктора, ремонтные
рабочие, телеграфисты. Но не видно было обычных тупо-деловых, усталых лиц. Повсюду звучал радостный, оживленный говор, читались
газеты и воззвания, все лица были обвеяны вольным воздухом свободы и борьбы. И были перед нами не одиночные люди, не кучки «совращенных с пути», встречающих кругом темную вражду. Сама стихия шевелилась и вздымалась, полная великой творческой силы.
В
газетах пелись хвалы заводу. Приезжали на завод журналисты, — толстые, в больших очках. Списывали в блокноты устав ударных бригад, член завкома водил их по заводу, администрация давала нужные цифры, — и появлялись в
газетах статьи, где восторженно рассказывалось о единодушном порыве
рабочих масс, о чудесном превращении прежнего раба в пламенного энтузиаста. Приводили правила о взысканиях, налагаемые за прогул или за небрежное обращение с заводским имуществом, и возмущенно писали...
По тем или другим мотивам активно участвовало в соревновании, вело массу вперед — ну, человек четыреста-пятьсот. Это — на шесть тысяч
рабочих завода. Были тут и настоящие энтузиасты разного типа, всею душою жившие в деле, как Гриша Камышов, Ведерников, Матюхина, Ногаева, Бася. Были смешные шовинисты-самохвалы, как Ромка, карьеристы-фразеры, как Оська Головастов. Были партийцы, шедшие только по долгу дисциплины. Прельщали многих обещанные премии, других — помещение в
газетах портретов и восхвалений.
Заводской партком объявил мобилизацию
рабочих в подшефный заводу район на колхозную кампанию. Образовалось несколько бригад. Откликнулись на призыв Лелька, Ведерников, Юрка. Оська Головастов поместил в заводской
газете такое письмо...
А как только вышли на берег, Лелька быстро ушла одна. В тоске бродила по лесу. Долго бродила, зашла далеко, чтоб ни с кем не встречаться. Потом воротилась к себе, в одинокую свою комнату. Села с ногами на подоконник, охватив колени руками. Ночь томила теплынью и тайными зовами. Открыла Лелька тетрадку с выписками из
газет (для занятий в кружке текущей политики) и, после выписки о большой стачке портовых
рабочих в Марселе, написала...
Вовсе не все поголовно
рабочие, как уверяли
газеты, и даже не большинство охвачено было энтузиазмом.