Неточные совпадения
Лиственница, которая была посажена Софьей Ивановной около дома и была тогда в кол, была теперь большое
дерево, годное на бревно, всё одетое желто-зеленой, нежно-пушистой хвоей.
Кроме кедра, лиственницы, пихты, ели, вяза, дуба, ясеня, ореха и пробкового
дерева, здесь произрастают: желтая береза с желтовато-зеленой листвой и с желтой
пушистой корой, не дающей бересты; особый вид клена — развесистое
дерево с гладкой темно-серой корой, с желтоватыми молодыми ветвями и с глубоко рассеченными листьями; затем ильм — высокое стройное
дерево, имеющее широкую развесистую крону и острые шершавые листья; граб, отличающийся от других
деревьев темной корой и цветами, висящими, как кисти; черемуха Максимовича с пригнутыми к земле ветвями, образующими непроходимую чащу, и наконец бересклет — небольшое тонкоствольное деревцо с корой, покрытой беловатыми чечевицами, располагающимися продольными рядками, и с листьями удлиненно-обратноовальными.
Пришла зима. Выпал глубокий снег и покрыл дороги, поля, деревни. Усадьба стояла вся белая, на
деревьях лежали
пушистые хлопья, точно сад опять распустился белыми листьями… В большом камине потрескивал огонь, каждый входящий со двора вносил с собою свежесть и запах мягкого снега…
Павел стал осматривать комнату Еспера Иваныча, которую, видимо, убирало чье-то утонченное внимание. По стенам шли мягкие без
дерева диваны, пол был покрыт
пушистым теплым ковром; чтобы летнее солнце не жгло, на окна были опущены огромные маркизы; кроме того, небольшая непритворенная дверь вела на террасу и затем в сад, в котором виднелось множество цветов и растений.
Между ними там и сям возвышались стройные, прямые тополи с ветками, молитвенно устремленными вверх, в небо, и широко раскидывали свои мощные купообразные вершины старые каштаны;
деревья были еще пусты и чернели голыми сучьями, но уже начинали, едва заметно для глаза, желтеть первой,
пушистой, радостной зеленью.
И как все оно чудно от бога устроено, на благость и пользу, можно сказать, человеку. Как бы, кажется, в таких лесах ходить не заблудиться! Так нет, везде тебе дорога указана, только понимать ее умей. Вот хошь бы корка на
дереве: к ночи она крепче и толще, к полдню [74] тоньше и мягче; сучья тоже к ночи короче, беднее, к полудню длиннее и
пушистей. Везде, стало быть, указ для тебя есть.
Не торопясь да Богу помолясь, никем не видимые, через поля и овраги, через долы и луга, пробираются они на пустошь Уховщину и долго не верят глазам своим. Стоит перед ними лесище стена стеной, стоит, да только вершинами в вышине гудёт.
Деревья все одно к одному, красные — сосняк; которые в два, а которые и в три обхвата; стволы у них прямые, обнаженные, а вершины могучие,
пушистые: долго, значит, еще этому лесу стоять можно!
Дом наполнился нехорошею, сердитой тишиною, в комнату заглядывали душные тени. День был пёстрый, над Ляховским болотом стояла сизая, плотная туча, от неё не торопясь отрывались серые
пушистые клочья, крадучись, ползли на город, и тени их ощупывали дом,
деревья, ползали по двору, безмолвно лезли в окно, ложились на пол. И казалось, что дом глотал их, наполняясь тьмой и жутью.
Снизу колеблющиеся махалки казались
пушистыми ветвями
дерев на светлом краю неба.
Вдруг показалось ей, как будто в комнате стемнело. Обернувшись к окну, она увидела, что небо заслонилось большой серой тучей и мимо окон полетели
пушистые снежные хлопья. Не прошло минуты, из-за снега ничего уже нельзя было видеть; метель ходила по всему саду, скрывая ближайшие
деревья.
Было не светло и не темно. Стояла теплая, белая, прозрачная ночь с ее нежными переливчатыми красками, с перламутровой водой в тихих каналах, четко отражавших зелень
деревьев, с бледным, точно утомленным бессонницей небом и со спящими облаками на небе, длинными, тонкими,
пушистыми, как клочья растрепанной ваты.
В конце концов, утка все-таки издохла, и мы ее кинули на дороге, а сами поехали дальше. Несколько дней шел густой
пушистый снег, покрывший на три четверти аршина и лед, и землю. Он массами лежал на
деревьях и порой падал с них комьями, рассыпаясь мелкою пылью в светлом воздухе.
Короткая летняя ночь быстро таяла, чёрный сумрак лесной редел, становясь сизоватым. Впереди что-то звучно щёлкнуло, точно надломилась упругая ветвь, по лапам сосны, чуть покачнув их, переметнулась через дорогу белка, взмахнув
пушистым хвостом, и тотчас же над вершинами
деревьев, тяжело шумя крыльями, пролетела большая птица — должно быть, пугач или сова.
Но вот, ровно белые мухи, запорхали в воздухе
пушистые снежинки, тихо ложатся они на сухую, промерзлую землю: гуще и гуще становятся потоки льющегося с неба снежного пуха; все белеет: и улица, и кровли домов, и поля, и ветви
деревьев.
И светло и красно в том жилье, чисто и ладно все обряжено, цветам да заморским
деревьям счету нет, на полу разостланы ковры
пушистые, по окнам в клетках прыгают веселые пташки-канареечки, заливаются громкими песнями…
С юго-запада тянулись хмурые тучи, но уже кое-где между ними были просветы и сквозь них проглядывало голубое небо. Оно казалось таким ясным и синим, словно его вымыли к празднику. Запорошенные снегом
деревья, камни, пни, бурелом и молодые елочки покрылись белыми
пушистыми капюшонами. На сухостойной лиственице сидела ворона. Она каркала, кивая в такт головою, и неизвестно, приветствовала ли она восходящее солнце или смеялась над нашей неудачей.
В воздухе пахло снегом, под ногами мягко хрустел снег, земля, крыши,
деревья, скамьи на бульварах — всё было мягко, бело, молодо, и от этого дома выглядывали иначе, чем вчера, фонари горели ярче, воздух был прозрачней, экипажи стучали глуше, и в душу вместе со свежим, легким морозным воздухом просилось чувство, похожее на белый, молодой,
пушистый снег.
Моя комната больше других. В ней мы помещаемся все трое: я, маленький принц и Матреша. Окно выходит в сад. Рядом с окном — огромные, густо разросшиеся
деревья черемухи, одуряюще пахнущие теперь, в весеннюю пору; они протягивают к нам на галерейку свои
пушистые ветви.
А на дворе всё еще, бог знает чего ради, злилась зима. Целые облака мягкого крупного снега беспокойно кружились над землей и не находили себе места. Лошади, сани,
деревья, бык, привязанный к столбу, — всё было бело и казалось мягким,
пушистым.
От всех этих восточных материй, от всех этих низких и мягких диванов с массою прелестных подушек, от всех подставок из черного
дерева с инкрустацией из перламутра и слоновой кости и бронзы, от этих
пушистых ковров, в которых тонула нога, от всех стен, задрапированных бархатистой шерстяной материей, от всего, казалось, распространялся тонкий аромат, который проникал во все существо человека и производил род опьянения: сладострастная дрожь охватывала тело, кровь горела огнем, ум мутился, всецело побежденный желаниями тела.
Но вот посмотришь еще — и вдруг все отделилось, каждая веточка плавает в море голубого воздуха, и среди белых, толстых,
пушистых ветвей одного
дерева воздуха так много, как во всем мире.
Солнце начало пригревать его голову сквозь просветы
дерев и на повороте огненным потоком вливалось в глаза и слепило; падали, тихо стукая, подъеденные червем яблоки, и под черешнями, в сухой и рыхлой земле, копалась и кудахтала наседка с дюжиной
пушистых желтых цыплят, — а он не замечал ни солнца, ни стука яблок и думал.