— Свобода и равенство, — презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, — всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш
проповедовал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Мы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Неточные совпадения
Так
проповедовал Евгений.
Сквозь слез не видя ничего,
Едва дыша, без возражений,
Татьяна слушала его.
Он подал руку ей. Печально
(Как говорится, машинально)
Татьяна молча оперлась,
Головкой томною склонясь;
Пошли домой вкруг огорода;
Явились вместе, и никто
Не вздумал им пенять на то:
Имеет сельская
свободаСвои счастливые права,
Как и надменная Москва.
— Как вам угодно. Если у нас князья и графы упрямо
проповедуют анархизм — дозвольте и купеческому сыну добродушно поболтать на эту тему! Разрешите человеку испытать всю сладость и весь ужас — да, ужас! —
свободы деяния-с. Безгранично разрешите…
— Марфенька все пересказала мне, как вы
проповедовали ей
свободу любви, советовали не слушаться бабушки, а теперь сами хуже бабушки! Требуете чужих тайн…
Тот же критик решил (очень энергически), что в драме «Не так живи, как хочется» Островский
проповедует, будто «полная покорность воле старших, слепая вера в справедливость исстари предписанного закона и совершенное отречение от человеческой
свободы, от всякого притязания на право заявить свои человеческие чувства гораздо лучше, чем самая мысль, чувство и свободная воля человека».
«Человечество создано для того, чтобы жить и жить со
свободой усовершенствования и улучшения своей судьбы, своего состояния путем мирного труда. Всеобщее согласие, которого добивается и которое
проповедует всемирный конгресс мира, представляет из себя, быть может, только прекрасную мечту, но во всяком случае мечту, самую прекрасную из всех. Человек всегда имеет перед глазами обетованную землю будущего, жатва будет поспевать, не опасаясь вреда от гранат и пушечных колес.
Одно из поразительных явлений нашего времени это — та проповедь рабства, которая распространяется в массах не только правительствами, которым это нужно, но теми людьми, которые,
проповедуя социалистические теории, считают себя поборниками
свободы.
Это было сказано в 1811–1812 годах, когда Шлегель, защитник абсолютной
свободы личности, состоял на службе реакционера Меттерниха [Меттерних Клеменс (1773–1859) — князь, министр иностранных дел Австрии, затем — канцлер.], читая лекции в Вене и
проповедуя поход против духовной и гражданской
свободы.
Я где-то видел твою ханжескую рожу. Не помню где, — я много видел на своем веку: в суде, где ты внушал присяжным смертные приговоры; или в церкви, где ты
проповедовал смирение; или… да! здесь, на берегу, ты доказывал людям, что им не надо
свободы.
— Но согласитесь, Лев Николаевич, — политическая
свобода нужна, — ну, хоть бы даже для того, чтоб
проповедовать ту любовь, о которой вы говорите…
Также и в восточном православии были соблазны и уклоны византийской цезаристской идеи, и не было в нем той
свободы духа, которую
проповедовал Достоевский в христианстве.
Будет то царство бога, царство мира, которое обещали все пророки и которое близилось при Иоанне Крестителе, и которое возвещал и возвестил Христос, говоря словами Исаии: «Дух господень на мне, ибо он помазал меня благовествовать нищим и послал меня исцелять сокрушенных сердцем,
проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на
свободу,
проповедовать лето господне благоприятное» (Лук. IV, 18—19; Исаии LXI, 1—2).