Неточные совпадения
— Бедность не порок, дружище, ну да уж что! Известно, порох, не мог обиды перенести. Вы чем-нибудь, верно, против него обиделись и сами не удержались, — продолжал Никодим Фомич, любезно обращаясь
к Раскольникову, — но это вы напрасно: на-и-бла-га-а-ар-р-род-нейший, я вам скажу, человек, но порох, порох! Вспылил, вскипел, сгорел — и нет! И все
прошло! И в результате одно только золото сердца! Его и в
полку прозвали: «поручик-порох»…
— Вот и он, вот и он! — завопил Федор Павлович, вдруг страшно обрадовавшись Алеше. — Присоединяйся
к нам, садись, кофейку — постный ведь, постный, да горячий, да славный! Коньячку не приглашаю, ты постник, а хочешь, хочешь? Нет, я лучше тебе ликерцу дам, знатный! Смердяков,
сходи в шкаф, на второй
полке направо, вот ключи, живей!
— А вот что такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая
ходить и подходя по временам
к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году моей матери объявили, что я поступил солдатом в
полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем сына моего!»
— Ротмистр Праскухин! — сказал генерал: —
сходите пожалуйста в правый ложемент и скажите 2-му батальону М.
полка, который там на работе, чтоб он оставил работу, не шумя вышел оттуда и присоединился бы
к своему
полку, который стоит под горой в резерве. Понимаете? Сами отведите
к полку.
Юнкер барон Пест долго
ходил по линии и всё спрашивал французов, которые были близко
к нему: «de quel régiment êtes-vous?» [Какого вы
полка?]
Юнкера старшего класса уже успели разобрать, по присланному из Петербурга списку, двести офицерских вакансий в двухстах различных
полках. По субботам они
ходили в город
к военным портным примерить в последний раз мундир, сюртук или пальто и ежедневно, с часа на час, лихорадочно ждали заветной телеграммы, в которой сам государь император поздравит их с производством в офицеры.
— Нет,
к ней не
ходите: ее в деревни не берут; она только офицерам, которые стоят с
полком, деньги под залог дает да скворцов учит говорить и продает их купцам. Вот становой у нас был Васильев, тот, может быть, и мог бы вам что-нибудь сказать, он в душевных болезнях подавал утешение, умел уговаривать терпеть, — но и его, на ваше несчастие, вчерашний день взяли и увезли в губернский город.
— А тридцать первый реформатский
полк правильно ретировался и отступал
к образцовой ферме, —
прошло вдруг в голове Долинского.
Когда она опомнилась, музыка уже не играла и
полка не было. Она перебежала дорогу
к тому месту, где оставила хозяина, но, увы! столяра уже там не было. Она бросилась вперед, потом назад, еще раз перебежала дорогу, но столяр точно сквозь землю провалился… Каштанка стала обнюхивать тротуар, надеясь найти хозяина по запаху его следов, но раньше какой-то негодяй
прошел в новых резиновых калошах, и теперь все тонкие запахи мешались с острою каучуковою вонью, так что ничего нельзя было разобрать.
Никогда наши государи не приглашали их
к своему столу, не допускали их в царскую Думу: они знали только свои
полки и
ходили, куда прикажет Разряд.
Я заглянул в директорскую ложу и был поражен необычайным и невиданным мною зрелищем; но чтоб лучше видеть полную картину, я
сошел в оркестр: при ярком освещении великолепной залы Большого Петровского театра, вновь отделанной
к коронации, при совершенной тишине ложи всех четырех ярусов (всего их находится пять) были наполнены гвардейскими солдатами разных
полков; в каждой ложе сидело по десяти или двенадцати человек; передние ряды кресел и бельэтаж, предоставленные генералам, штаб-и обер-офицерам, были еще пусты.
За полверсты не доезжая до материнского дома, он
сошел к ручью, умылся, надел на себя все парадное платье и предстал Марфе Андревне, как она ему о том писала в
полк, чтобы «приехал он
к ней и в добром здоровье и в полном параде».
— С хлебов с легких. Потому встанет барин, наденет халат, чайку попьет и давай по комнате
ходить.
Ходит, а грех-то вокруг. Видал я тоже, знаю. В
полку было у нас, в Тенгинском, — на Кавказе служил тогда, — барин был, поручик князь Вихляев; в денщики меня
к нему отдали…
В мае месяце 1848 года С. гусарский
полк проходил походом
К. губернию, и тот самый эскадрон, которым командовал молодой граф Турбин, должен был ночевать в Морозовке, деревне Анны Федоровны.
Мне так хорошо было сидеть в ванне, как прежде, и слушать знакомый голос, не вдумываясь в слова, и видеть все знакомое, простое, обыкновенное: медный, слегка позеленевший кран, стены с знакомым рисунком, принадлежности
к фотографии, в порядке разложенные на
полках. Я снова буду заниматься фотографией, снимать простые и тихие виды и сына: как он
ходит, как он смеется и шалит. Этим можно заниматься и без ног. И снова буду писать об умных книгах, о новых успехах человеческой мысли, о красоте и мире.
Один солдат обратился
к старшему врачу
полка с жалобою на боли в ногах, мешающие
ходить. Наружных признаков не было, врач раскричался на солдата и прогнал его. Младший полковой врач пошел следом за солдатом, тщательно осмотрел его и нашел типическую, резко выраженную плоскую стопу. Солдат был освобожден. Через несколько дней этот же младший врач присутствовал в качестве дежурного на стрельбе. Солдаты возвращаются, один сильно отстал, как-то странно припадает на ноги. Врач спросил, что с ним.
Отошел командир
полка подале, да как стал шаг печатать, так по стеклам гулкий рокот и
прошел… Ать-два! На положенной дистанции развернулся перед Пирожковым, каблук
к каблуку, руку
к козырьку. Красота!
— Отнесите меня
к амбару, — проговорил я. Меня приподняли и отнесли туда; я указал, где знамя и сказал, кто его сохранил. Полковой командир крестился, офицеры целовали руки вашего сына. Как хорош он был и мертвый! Улыбка не
сходила с его губ, словно он радовался своему торжеству. Как любили мы нашего Володю! Его похоронили с большими почестями, его оплакали все — от командира до солдата. Имя Ранеева не умрет в
полку.
Явившись
к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон,
сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы
полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом.
Полковой командир подъехал
к своей избе.
Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.