Неточные совпадения
Проходя по гостиной, она услыхала, что у
подъезда остановился экипаж, и, выглянув
в окно, увидала карету, из которой высовывалась молодая девушка
в лиловой шляпке, что-то приказывая звонившему лакею.
Городовые с своей ношей уже
прошли весь двор и входили
в подъезд подвала. Нехлюдов хотел подойти к ним, но околоточный остановил его.
Остановились. Молодые люди сняли гроб и вместо кладбища, к великому удивлению гуляющей публики, внесли
в подъезд «Яра» и, никем не остановленные,
прошли в самый большой кабинет, занятый молодыми людьми. Вставшего из гроба, сняв саван, под которым был модный сюртук, встретили бокалами шампанского.
Извозчики разъехались. Публика
прошла. К сверкавшему Яблочковыми фонарями
подъезду Купеческого клуба подкатывали собственные запряжки, и выходившие из клуба гости на лихачах уносились
в загородные рестораны «взять воздуха» после пира.
Тут же со двора были построены
в ряд четыре
подъезда: парадный, с которого был ход на мужскую половину, женский чистый, женский черный и, наконец, так называемый ковровый
подъезд, которым
ходили в комнаты, занимаемые постоянно швеями, кружевницами и коверщицами, экстренно — гостями женского пола и приживалками.
—
Прошли в господский дом… — как эхо повторила Аннинька мысли своей патронши. — Вероятно, это чучело ошиблось
подъездом.
У театрального
подъезда горели два фонаря. Как рыцарь, вооруженный с головы до ног, сидел жандарм на лошади, употребляя все свои умственные способности на то, чтоб лошадь под ним не шевелилась и стояла смирно. Другой жандарм, побрякивая саблей,
ходил пеший. Хожалый,
в кивере и с палочкой, тоже
ходил, перебраниваясь с предводительским форейтором.
Все благоприятствовало ему. Кареты у
подъезда не было. Тихо
прошел он залу и на минуту остановился перед дверями гостиной, чтобы перевести дух. Там Наденька играла на фортепиано. Дальше через комнату сама Любецкая сидела на диване и вязала шарф. Наденька, услыхавши шаги
в зале, продолжала играть тише и вытянула головку вперед. Она с улыбкой ожидала появления гостя. Гость появился, и улыбка мгновенно исчезла; место ее заменил испуг. Она немного изменилась
в лице и встала со стула. Не этого гостя ожидала она.
— Признаюсь, мне странным показалось такое мнение Ивана Петровича, — сказал тоном сожаления Тулузов, затем тоже раскланялся и вышел, но,
сойдя на крыльцо, он, к удивлению своему, увидал, что у
подъезда стояли безобразные, обтертые и облупившиеся дрожки Ивана Петровича,
в которых тот, восседая, крикнул ему...
С Невского Крапчик свернул
в Большую Морскую,
прошел всю ее и около почтамта, приближаясь к одному большому
подъезду, заметно начал утрачивать свое самодовольное выражение, вместо которого
в глазах его и даже по всей фигуре стала проглядывать некоторая робость, так что он, отворив осторожно тяжелую дверь
подъезда, проговорил ласковым голосом швейцару...
— Конечно-с, сомнения нет. Признаюсь, дорого дал бы я, чтоб вы его увидели: тогда бы тотчас узнали,
в чем дело. Я вчера после обеда прогуливался, — Семен Иванович для здоровья приказывает, —
прошел так раза два мимо гостиницы; вдруг выходит
в сени молодой человек, — я так и думал, что это он, спросил полового, говорит: «Это — камердинер». Одет, как наш брат, нельзя узнать, что человек… Ах, боже мой, да у вашего
подъезда остановилась карета!
Вдруг шагах
в двадцати от меня из
подъезда гостиницы
сходит на тротуар знакомая фигура: высокий человек с усами, лаковые сапоги, красная рубаха, шинель внакидку и белая форменная фуражка.
Матроска ожидала дочь и, несмотря на поздний для нее час, с азартом вязала толстый шерстяной чулок. По сердитому стуку вязальных прутиков и электрическому трепетанию серого крысиного хвоста, торчавшего на матроскиной макушке, видно было, что эта почтенная дама весьма
в тревожном положении. Когда у
подъезда раздался звонок, она сама отперла дверь, впустила Юлочку, не сказав ей ни одного слова, вернулась
в залу, и только когда та
прошла в свою комнату, матроска не выдержала и тоже явилась туда за нею.
В один из холоднейших и ненастнейших московских дней к дому князя подходила молодая, стройная девушка, брюнетка, с очень красивыми, выразительными, умными чертами лица. Она очень аккуратно и несколько на мужской лад была одета и, как видно, привыкла
ходить пешком. Несмотря на слепящую вьюгу и холод, она шла смело и твердо, и только подойдя к
подъезду княжеского дома, как бы несколько смутилась.
Под утро по совершенно бессонной Москве, не потушившей ни одного огня, вверх по Тверской, сметая все встречное, что жалось
в подъезды и витрины, выдавливая стекла,
прошла многотысячная, стрекочущая копытами по торцам змея Конной армии. Малиновые башлыки мотались концами на серых спинах, и кончики пик кололи небо. Толпа, мечущаяся и воющая, как будто ожила сразу, увидав ломящиеся вперед, рассекающие расплеснутое варево безумия шеренги.
В толпе на тротуарах начали призывно, с надеждою, выть.
У
подъезда квартиры Ивана Ильича стояла карета и два извозчика. Внизу,
в передней, у вешалки прислонена была к стене глазетовая крышка гроба с кисточками и начищенным порошком галуном. Две дамы
в черном снимали шубки. Одна сестра Ивана Ильича, знакомая, другая незнакомая дама. Товарищ Петра Ивановича, Шварц,
сходил сверху и, с верхней ступени увидав входившего, остановился и подмигнул ему, как бы говоря: «глупо распорядился Иван Ильич; то ли дело мы с вами».
Ввечеру, закутавшись
в шинель,
ходил к
подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть
в карету, чтобы посмотреть еще разик, — но нет, не выходила.
Он уже сидел
в коляске, сторонясь, чтобы дать место влезавшему с левой стороны чиновнику, когда мимо
подъезда, согнувшись,
прошел какой-то человек.
За всю ночь, проведенную
в тряском вагоне, Дуня не сомкнула глаз, раздавленная, разбитая массою новых впечатлений, и теперь все проносилось перед ней, как
в тумане. Наконец, доехали до места.
Сошли. Держа
в одной руке узелок с ее убогим приданым и уцепившись другой за руку Микешки, Дуня вошла
в подъезд коричневого дома, показавшегося ей дворцом.
В Петербурге нас встретил невзрачный, серенький день. Серое небо грозило проливным дождем, когда мы
сходили на
подъезд вокзала.
Из
подъезда выбежал Андрей Иванович, с всклокоченными волосами,
в пальто внакидку; глаза его горели. Он быстро
прошел к воротам, не заметив Елизаветы Алексеевны. Она поспешила наверх.
Квартира его занимала целый флигелек с
подъездом на переулок, выкрашенный
в желтоватую краску. Окна поднимались от тротуара на добрых два аршина. По лесенке заново выштукатуренных сеней шел красивый половик. Вторая дверь была обита светло-зеленым сукном с медными бляшками. Передняя так и блистала чистотой. Докладывать о госте
ходил мальчик
в сером полуфрачке.
В этих подробностях обстановки Иван Алексеевич узнавал франтоватость своего приятеля.
Номера, где он жил, считались дорогими и порядочными. Но нравы
в них держались такие же, как и во всех прочих. Стояли тут около него две иностранки, принимавшие гостей… во всякое время. Обе нанимали помесячно нарядные квартирки. Жило три помещичьих семейства, водилась картежная игра, останавливались заграничные немцы из коммивояжеров. Но
подъезд и лестница, ливрея швейцара и половики держались
в чистоте, не пахло кухней, лакеи
ходили во фраках, сливки к кофе давали непрокислые.
Швейцара
в сенях уже не было, когда Палтусов
проходил назад. Он спускался по ступеням замедленным шагом, с опущенной головой. Раза два обертывался он назад и оглядывал сени. На тротуаре,
в подъезде, он постоял немного и, вместо того чтобы кликнуть извозчика, повернул направо и вошел под ворота.
Через десять минут он опять стоял перед домом Калакуцкого. У
подъезда дожидались те же двое саней.
В окна освещенного кабинета, сквозь расшитые узорами гардины, видно было, как
ходят; мелькали тени и
в следующих двух комнатах, уже освещенных.
Я два раза
прошел туда и назад мимо англичанина, с невыразимым наслаждением оба раза, не сторонясь ему, толкнув его локтем, и, спустившись с
подъезда, побежал
в темноте по направлению к городу, куда скрылся маленький человек.
Надо было перейти улицу. Я больше тащилась, чем шла. С
подъезда мы поднялись во второй этаж. Когда я очутилась на площадке перед дверью, у меня вдруг
прошла моя слабость. Мне сделалось неловко, совестно. Хоть назад бежать! Но человек отпер дверь, и мы вошли.
В комнатах было очень натоплено. Вся кровь бросилась мне сейчас
в голову.
Не
прошло и четверти часа, как он уже мчался по направлению к Пречистенке и сидя
в санях сильно жестикулировал и все что-то бормотал. Удивленный кучер даже несколько раз обернулся и подозрительно посмотрел на разговаривающего с самим собою барина. Он видел его
в таком состоянии
в первый раз. Выскочив из саней у
подъезда дома, где жили Шестовы, он сильно дернул за звонок
в половину княгини. — Дома? — спросил он отворившего ему лакея.
Он
сошел с лестницы. Швейцар
в подъезде даже не кивнул ему головой. Он, впрочем, не заметил этого.
О. Иоанн не заставил себя долго ждать. Через несколько дней после отправки письма, к
подъезду княжеского дома подъехала карета, по следам которой бежала толпа народа, и из нее вышел о. Иоанн. Благословляя по обе стороны собравшуюся у
подъезда толпу, он
прошел в швейцарскую и приказал доложить о себе княгине. Она приняла его
в комнате, смежной со спальней больного.
Когда он, загорелый, серый от пыли, замученный работой, встречал меня около ворот или у
подъезда и потом за ужином боролся с дремотой, и жена уводила его спать, как ребенка, или когда он, осилив дремоту, начинал своим мягким, душевным, точно умоляющим голосом излагать свои хорошие мысли, то я видел
в нем не хозяина и не агронома, а только замученного человека, и мне ясно было, что никакого хозяйства ему не нужно, а нужно, чтоб день
прошел — и слава богу.
Кучера, высадив господ у
подъезда, въехали к нам на двор и,
сойдя с козел, принялись играть между собою
в три листа.
Подъехав к железным воротам тюрьмы, Николай Герасимович со спутниками вышли из кареты, вошли через ворота во двор и
прошли через него к большому
подъезду, ведущему
в контору тюрьмы.
Возглас этот, повторенный сотнею голосов по анфиладе комнат, раздался, наконец, у
подъезда. Опереженный и сопровождаемый блестящей свитой, Бирон
прошел чрез приемную залу и удостоил дожидавшихся
в ней одним ласковым киваньем головы. Зато скольких панегириков удостоился он сам за это наклонение! «Какой милостивый! Какой великий человек! Какая важность
в поступи! Проницательность во взорах! Он рожден повелевать!.. Модель для живописца!.. Жена моя от него без ума!»
В коридоре было тихо. Она осторожно отворила дверь, вышла, заперла ее снаружи и положила ключ
в карман платья, быстро
прошла коридор и начала спускаться по лестнице. Дремавший сладко швейцар вскочил, распахнул ей дверь и подсадил
в дожидавшуюся ее у
подъезда губернаторскую коляску.
Неелов и его спутница быстро вошли
в подъезд, и, поднявшись на второй этаж,
прошли по маленькому, узкому коридору и остановились перед запертою дверью.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного
подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но и полицеймейстер на
подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями
в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины
в мундирах, звездах и лентах; дамы
в атласе и горностаях осторожно
сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно
проходили по сукну
подъезда.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она
проходила переднюю, она
в окно видела, что какой-то экипаж и фонари стояли у
подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другою свечей
в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги
в теплых сапогах. И какой-то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что-то.
В то время как он
сходил с подножки, два человека
в мещанской одежде торопливо отбежали от
подъезда в тень стены.
Она поняла всё то, что́ ее ожидает, только тогда, когда,
пройдя по красному сукну
подъезда, она вошла
в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице.