Неточные совпадения
Мужик показал
приятелям свое плоское и подслеповатое лицо.
— Это так, вертопрахи, — говорил он, — конечно, они берут, без этого жить нельзя, но, то есть, эдак ловкости или знания закона и не спрашивайте. Я расскажу вам, для примера, об одном
приятеле. Судьей был лет двадцать, в прошедшем году помре, — вот был голова! И
мужики его лихом не поминают, и своим хлеба кусок оставил. Совсем особенную манеру имел. Придет, бывало,
мужик с просьбицей, судья сейчас пускает к себе, такой ласковый, веселый.
— Нет, это что, а вот что я представлю! — воскликнул Замин, нашедший, вероятно, что штука
приятеля была недостаточно пикантна. — Смотрите, — кричал он, падая на пол, — это
мужика секут, а он кричит: «Семен Петрович, батюшка, батюшка!» — и при этом Замин повертывался на полу.
А так как, в ожидании, надобно же мне как-нибудь провести время, то я располагаюсь у себя в кабинете и выслушиваю, как один
приятель говорит: надо обуздать
мужика, а другой: надо обуздать науку.
Исправник наш был с ним первейший друг и
приятель; ходили даже слухи, что и в торговле
мужика часть живоглотовского капитала имеется.
Выше Петрухи и сзади него сидел штукатур — подрядчик Силачев, —
мужик большой, с длинными руками и маленьким, — сердитым лицом,
приятель Филимонова, всегда игравший с ним в шашки.
Добежав до саней, Настя упала на них. Степан тоже прыгнул в сани, а сидевший в них
мужик сразу погнал лошадь. Это был Степанов кум Захар. Он был большой
приятель Степану и вызвался довезти их до Дмитровки. Кроме того, Захар дал Степану три целковых и шесть гривен медью, тулуп для Насти, старые валенки, кошель с пирогами и старую накладную, которая должна была играть роль паспорта при встрече с неграмотными заставными солдатами. Это было все, чем мог поделиться Захар с своим другом.
Если б дворник имел друзей, ходил куда-нибудь, — можно было бы думать, что он сектант; за последние года появилось много разных сектантов. Но
приятелей у Тихона, кроме Серафима-плотника, не было, он охотно посещал церковь, молился истово, но всегда почему-то некрасиво открыв рот, точно готовясь закричать. Порою, взглянув в мерцающие глаза дворника, Артамонов хмурился, ему казалось, что в этих жидких глазах затаена угроза, он ощущал желание схватить
мужика за ворот, встряхнуть его...
— Да изволите видеть, — начала Матрена, вздохнув и приложивши руку к щеке, — тут был графский староста, простой такой, из
мужиков. Они, сказать так, с Иринархом Алексеичем
приятели большие, так по секрету и сказал ему, а Иринарх Алексеич, как тот уехал, после мне и говорит: «Матрена Григорьевна, где у вас барыня?» А я вот, признаться сказать, перед вами, как перед богом, и говорю: «Что, говорю, не скроешь этого, в Коровине живет». — «Нет, говорит, коровинского барина и дома нет, уехал в Москву».
Церковный староста и ужином служивого угостил, позвал на ужин и голову с плешивым
мужиком и еще кой-кого из
приятелей.
— То есть еще и не своя, а
приятеля моего, с которым я приехал, Павла Николаевича Горданова: с ним по лености его стряслось что-то такое вопиющее. Он черт знает что с собой наделал: он, знаете, пока шли все эти пертурбации, нигилистничанье и всякая штука, он за глаза надавал
мужикам самые глупые согласия на поземельные разверстки, и так разверстался, что имение теперь гроша не стоит. Вы ведь, надеюсь, не принадлежите к числу тех, для которых лапоть всегда прав пред ботинком?
— Пускай слывет он кудесником, который знается с нечистыми, — говорил сам себе боярин, сходя с крыльца, — похлопочу и я расплодить эти слухи. Чем ужаснее выставим поганого немчина, тем горше будет для моего
приятеля постоялец его… А, Ненасыть! — сказал он, взглянув на высокого, бледного, как мертвец,
мужика, стоявшего на крыльце: — Ты зачем сюда?
В Данковском и Епифанском уездах с сентября открылись такие столовые. Народ дал им название «сиротских призрений», и, как кажется, самое название это предотвращает злоупотребление этими учреждениями. Здоровый
мужик, имеющий хоть какую-нибудь возможность прокормиться, сам не пойдет в эти столовые объедать сирот, да и, сколько я наблюдал, считает это стыдом. Вот письмо, полученное мною от моего
приятеля, земского деятеля и постоянного деревенского жителя, о деятельности этих сиротских призрений...
Однажды вечером я сидел на крылечке избы моего
приятеля Гаврилы и беседовал с его старухой матерью Дарьей. Шел покос, народ был на лугах. Из соседнего проулка выехал на деревенскую улицу незнакомый лохматый
мужик. Он огляделся, завидев нас, повернул лошадь к крылечку и торопливо спрыгнул с телеги.