Неточные совпадения
В сей
мысли еще более меня утверждает то, что город Глупов по самой
природе своей есть, так сказать, область второзакония, для которой нет даже надобности в законах отяготительных и многосмысленных.
Все у них было как-то черство, неотесанно, неладно, негоже, нестройно, нехорошо, в голове кутерьма, сутолока, сбивчивость, неопрятность в
мыслях, — одним словом, так и вызначилась во всем пустая
природа мужчины,
природа грубая, тяжелая, не способная ни к домостроительству, ни к сердечным убеждениям, маловерная, ленивая, исполненная беспрерывных сомнений и вечной боязни.
Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним горькую утрату,
Внимая новый шум лесов;
Или с
природой оживленной
Сближаем думою смущенной
Мы увяданье наших лет,
Которым возрожденья нет?
Быть может, в
мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
И в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальней стороне,
О чудной ночи, о луне…
Настали минуты всеобщей, торжественной тишины
природы, те минуты, когда сильнее работает творческий ум, жарче кипят поэтические думы, когда в сердце живее вспыхивает страсть или больнее ноет тоска, когда в жестокой душе невозмутимее и сильнее зреет зерно преступной
мысли, и когда… в Обломовке все почивают так крепко и покойно.
Но среди этой разновековой мебели, картин, среди не имеющих ни для кого значения, но отмеченных для них обоих счастливым часом, памятной минутой мелочей, в океане книг и нот веяло теплой жизнью, чем-то раздражающим ум и эстетическое чувство; везде присутствовала или недремлющая
мысль, или сияла красота человеческого дела, как кругом сияла вечная красота
природы.
Ему пришла в голову прежняя
мысль «писать скуку»: «Ведь жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит в самой жизни, как лежат в
природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна быть предметом
мысли, анализа, пера или кисти, как одна из сторон жизни: что ж, пойду, и среди моего романа вставлю широкую и туманную страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись в меня, будут красками и колоритом… картина будет верна…»
Дух анализа тоже не касался их, и пищею обмена их
мыслей была прочитанная повесть, доходившие из столицы новости да поверхностные впечатления окружающей
природы и быта.
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей
природы — не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите, рисуйте с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск на крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается ночью, побледнеет на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища
мысли: по лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной
мыслью.
Нельзя
мыслить так, что Бог что-то причиняет в этом мире подобно силам
природы, управляет и господствует подобно царям и властям в государствах, детерминирует жизнь мира и человека.
Возможно
мыслить также пятый период в отношении человека к
природе.
Но
мысль по
природе своей динамична, она есть вечное движение духа, перед ней стоят вечно новые задачи, раскрываются вечно новые меры, она должна давать вечно творческие решения.
— То есть не смешной, это ты неправильно. В
природе ничего нет смешного, как бы там ни казалось человеку с его предрассудками. Если бы собаки могли рассуждать и критиковать, то наверно бы нашли столько же для себя смешного, если не гораздо больше, в социальных отношениях между собою людей, их повелителей, — если не гораздо больше; это я повторяю потому, что я твердо уверен, что глупостей у нас гораздо больше. Это
мысль Ракитина,
мысль замечательная. Я социалист, Смуров.
Роскошный пир. Пенится в стаканах вино; сияют глаза пирующих. Шум и шепот под шум, смех и, тайком, пожатие руки, и порою украдкой неслышный поцелуй. — «Песню! Песню! Без песни не полно веселие!» И встает поэт. Чело и
мысль его озарены вдохновением, ему говорит свои тайны
природа, ему раскрывает свой смысл история, и жизнь тысячелетий проносится в его песни рядом картин.
— Не исповедуйтесь, Серж, — говорит Алексей Петрович, — мы знаем вашу историю; заботы об излишнем,
мысли о ненужном, — вот почва, на которой вы выросли; эта почва фантастическая. Потому, посмотрите вы на себя: вы от
природы человек и не глупый, и очень хороший, быть может, не хуже и не глупее нас, а к чему же вы пригодны, на что вы полезны?
Настроение моих
мыслей приходилось как раз под стать спокойной
природе того края.
— Знаете ли что, — сказал он вдруг, как бы удивляясь сам новой
мысли, — не только одним разумом нельзя дойти до разумного духа, развивающегося в
природе, но не дойдешь до того, чтобы понять
природу иначе, как простое, беспрерывное брожение, не имеющее цели, и которое может и продолжаться, и остановиться. А если это так, то вы не докажете и того, что история не оборвется завтра, не погибнет с родом человеческим, с планетой.
И разве история — не та же
мысль и не та же
природа, выраженные иным проявлением; Грановский думал историей, учился историей и историей впоследствии делал пропаганду.
Он не выдержал бы ни бесстрастную нелицеприятность логики, ни бесстрастную объективность
природы; отрешаться от всего для
мысли или отрешаться от себя для наблюдения он не мог; человеческие дела, напротив, страстно занимали его.
Дискурсивное развитие
мысли имеет социологическую
природу, это есть организация познания в социальной обыденности.
Он предлагает новое антропологическое доказательство бытия Божьего. «Идея Бога действительно дана человеку, но только она дана ему не откуда-нибудь извне, в качестве
мысли о Боге, а предметно-фактически осуществлена в нем
природою его личности, как нового образа Бога.
Безумна была
мысль, что можно найти на земле заместителя Христа, что можно обожить человеческую
природу превращением Церкви в государство, а не свободным принятием внутрь себя Христа.
Вкушая веселие,
природой повеленное, о вас мы не
мыслили.
С ними научался он чувствовать изящности
природы; с ними научался познавать все уловки искусства, крыющегося всегда в одушевленных стихотворством видах, с ними научался изъявлять чувствия свои, давать тело
мысли и душу бездыханному.
Первый, которому на
мысль пришло уподобиться
природе в ее благодеяниях и сделать реку рукодельною, дабы все концы единыя области в вящее привести сообщение, достоин памятника для дальнейшего потомства.
— А знаете, на подушке мне много
мыслей приходило… знаете, я уверился, что
природа очень насмешлива…
Впоследствии я нашел, что Ик ничем не хуже Демы; но тогда я не в состоянии был им восхищаться:
мысль, что мать отпустила меня против своего желания, что она недовольна, беспокоится обо мне, что я отпущен на короткое время, что сейчас надо возвращаться, — совершенно закрыла мою душу от сладких впечатлений великолепной
природы и уже зародившейся во мне охоты, но место, куда мы приехали, было поистине очаровательно!
— Отчего же никому? — произнес протяжно Салов: у него в это время мелькнула
мысль: «За что же это он меня одного будет этим мучить, пусть и другие попробуют этой прелести!» У него от
природы была страсть хоть бы чем-нибудь да напакостить своему ближнему. — Вы бы позвали и других ваших знакомых: Марьеновского, как этих, — Замина и Петина; я думаю, перед более многочисленной публикой и читать приятнее?
Будучи от
природы весьма обыкновенных умственных и всяких других душевных качеств, она всю жизнь свою стремилась раскрашивать себя и представлять, что она была женщина и умная, и добрая, и с твердым характером; для этой цели она всегда говорила только о серьезных предметах, выражалась плавно и красноречиво, довольно искусно вставляя в свою речь витиеватые фразы и возвышенные
мысли, которые ей удавалось прочесть или подслушать; не жалея ни денег, ни своего самолюбия, она входила в знакомство и переписку с разными умными людьми и, наконец, самым публичным образом творила добрые дела.
— Помилуй! — говорит. — Да я затем и веду страшные разговоры, чтоб падший дух в себе подкрепить! Но знаешь, что иногда приходит мне на
мысль? — прибавил он печально, — что в этих горах, в виду этой суровой
природы, мне суждено испустить многомятежный мой дух!
Он убивает солнце, жаркое, милое солнце, светлое небо,
природу, — всю многообразную красоту жизни, убивает величайшее наслаждение и гордость — человеческую
мысль!
Если я прост и ласков, то это потому, что
природе не заблагорассудилось наделить меня ничем «внушающим» или, так сказать, юпитеровским; если я вижу человека в самом преступнике, то это потому, что
мысль о том, что я сам человек, никак не хочет покинуть мою ограниченную голову.
Мы так привыкли смешивать искусство с
природою, что очень часто те явления
природы, которые никогда не встречали в живописи, нам кажутся неестественными, как будто
природа ненатуральна, и наоборот: те явления, которые слишком часто повторялись в живописи, кажутся нам избитыми, некоторые же виды, слишком проникнутые одной
мыслью и чувством, встречающиеся нам в действительности, кажутся вычурными.
Увы, мы пигмеи сравнительно с полетом
мысли Северо-Американских Штатов; Россия есть игра
природы, но не ума.
Есть натуры до того прекрасные от
природы, до того награжденные богом, что даже одна
мысль о том, что они могут когда-нибудь измениться к худшему, вам кажется невозможною.
— Это верно, я вам говорю, — пояснил дьякон и, выпив большую рюмку настойки, начал развивать. — Я вам даже и о себе скажу. Я во хмелю очень прекрасный, потому что у меня ни озорства, ни
мыслей скверных никогда нет; ну, я зато, братцы мои, смерть люблю пьяненький хвастать. Ей-право! И не то чтоб я это делал изнарочно, а так, верно, по
природе. Начну такое на себя сочинять, что после сам не надивлюсь, откуда только у меня эта брехня в то время берется.
Если бы старый протопоп это знал, то такая роль для него была бы самым большим оскорблением, но он, разумеется, и на
мысль не набредал о том, чтό для него готовится, и разъезжал себе на своих бурках из села в село, от храма к храму; проходил многие версты по лесам; отдыхал в лугах и на рубежах нив и укреплялся духом в лоне матери-природы.
«Но, — скажут на это, — всегда во всех обществах большинство людей: все дети, все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления женщины, все огромные массы рабочего народа, поставленные в необходимость напряженной и неустанной физической работы, все от
природы слабые духом, все люди ненормальные, с ослабленной духовной деятельностью вследствие отравления никотином, алкоголем и опиумом или других причин, — все эти люди всегда находятся в том положении, что, не имея возможности
мыслить самостоятельно, подчиняются или тем людям, которые стоят на более высокой степени разумного сознания, или преданиям семейным или государственным, тому, что называется общественным мнением, и в этом подчинении нет ничего неестественного и противоречивого».
Но чтобы здесь выигрывать решиться,
Вам надо кинуть всё: родных, друзей и честь,
Вам надо испытать, ощупать беспристрастно
Свои способности и душу: по частям
Их разобрать; привыкнуть ясно
Читать на лицах чуть знакомых вам
Все побужденья,
мысли; — годы
Употребить на упражненье рук,
Всё презирать: закон людей, закон
природы.
Рано-рано утром он встал прежде всех в доме и, мучительно-волнуемый какими-то затаенными, невыраженными порывами юности, без цели вышел в сад, оттуда в лес, и среди майской, сильной, сочной, но спокойной
природы, долго бродил один, без всяких
мыслей, страдая избытком какого-то чувства и не находя выражения ему.
Войницкий. Сейчас пройдет дождь, и все в
природе освежится и легко вздохнет. Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой, душит меня
мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно. Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот вам моя жизнь и моя любовь: куда мне их девать, что мне с ними делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну.
Жизнь вечная вечна, как эта вся
природа, как
мысль, живущая в сменяющих друг друга поколениях.
В Крыму и на Кавказе опять-таки хороша только
природа, а населяющие их восточные человеки, с их длинными носами и бессмысленными черными глазами, — ужас что такое!.. в отчаяние приводящие существа… так что я дошел до твердого убеждения, что человек, который хоть сколько-нибудь дорожит
мыслью человеческой, может у нас жить только в Москве и в Петербурге.
Я засмеялся. Тит был мнителен и боялся мертвецов. Я «по младости» не имел еще настоящего понятия о смерти… Я знал, что это закон
природы, но внутренно, по чувству считал себя еще бессмертным. Кроме того, мой «трезвый образ
мыслей» ставил меня выше суеверного страха. Я быстро бросил окурок папиросы, зажег свечку и стал одеваться.
Мысль, что
природа не создала его для взаимной страсти, избавила его от самонадеянности и притязаний самолюбия, что придавало редкую прелесть обращению его с женщинами.
[Можно даже вообще сказать, что, читая в эстетике Гегеля те места, где говорится о том, что прекрасно в действительности, приходишь к
мысли, что бессознательно принимал он прекрасным в
природе говорящее нам о жизни, между тем как сознательно поставлял красоту в полноте проявления идеи.
«Красота в
природу вносится только тем, что мы смотрим на нее с той, а не с другой точки зрения», —
мысль, почти никогда не бывающая справедливою; но к произведениям искусства она почти всегда прилагается.
Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в
природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в
природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти
мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и являются в ней] не случайно, а по строгому логическому развитию основного понятия о прекрасном.
Приписывать его действия произволу человекообразного существа еще легче, нежели объяснять подобным образом другие явления
природы и жизни, потому что именно действия случая скорее, нежели явления других сил, могут пробудить
мысль о капризе, произволе, о всех тех качествах, которые составляют исключительную принадлежность человеческой личности.
Очень легко показать неприложимость к возвышенному определения «возвышенное есть перевес идеи над образом», после того как сам Фишер, его принимающий, сделал это, объяснив, что от перевеса идеи над образом (выражая ту же
мысль обыкновенным языком: от превозможения силы, проявляющейся в предмете, над всеми стесняющими ее силами, или, в
природе органической, над законами организма, ее проявляющего) происходит безобразное или неопределенное («безобразное» сказал бы я, если бы не боялся впасть в игру слов, сопоставляя безобразное и безобразное).
Мы очень хорошо понимаем, как искусственны были нравы, привычки, весь образ
мыслей времен Людовика XIV; мы приблизились к
природе, гораздо лучше донимаем и ценим ее, нежели понимало и ценило общество XVII века; тем не менее мы еще очень далеки от
природы; наши привычки, нравы, весь образ жизни и вследствие того весь образ
мыслей еще очень искусственны.