Неточные совпадения
Пестрый шлагбаум
принял какой-то неопределенный
цвет; усы у стоявшего на часах солдата казались на лбу и гораздо выше глаз, а носа как будто не было вовсе.
Деревянный, потемневший трактир
принял Чичикова под свой узенький гостеприимный навес на деревянных выточенных столбиках, похожих на старинные церковные подсвечники. Трактир был что-то вроде русской избы, несколько в большем размере. Резные узорочные карнизы из свежего дерева вокруг окон и под крышей резко и живо пестрили темные его стены; на ставнях были нарисованы кувшины с
цветами.
— Опять иностранное слово! — перебил Базаров. Он начинал злиться, и лицо его
приняло какой-то медный и грубый
цвет. — Во-первых, мы ничего не проповедуем; это не в наших привычках…
Когда она злилась, красные пятна с ее щек исчезали, и лицо,
приняв пепельный
цвет, мертвело, а в глазах блестели зеленые искры.
— Сначала
прими вот это, — строго сказала Алина, подвинув ему рюмку жидкости дегтярного
цвета.
Она влетела в комнату птицей, заставила его
принять аспирин, натаскала из своей комнаты закусок, вина, конфет,
цветов, красиво убрала стол и, сидя против Самгина, в пестром кимоно, покачивая туго причесанной головой, передергивая плечами, говорила вполголоса очень бойко, с неожиданными и забавными интонациями...
Эта любовь на смертном одре жгла его, как раскаленное железо; каждую ласку
принимал он с рыданием, как сорванный с могилы
цветок.
Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный свет солнца в отворенных окнах, палисадник с
цветами, дорожку, а вас, мама, помню ясно только в одном мгновении, когда меня в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня
принять дары и поцеловать чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна в окно…
Во-первых, в лице его я, с первого взгляда по крайней мере, не заметил ни малейшей перемены. Одет он был как всегда, то есть почти щеголевато. В руках его был небольшой, но дорогой букет свежих
цветов. Он подошел и с улыбкой подал его маме; та было посмотрела с пугливым недоумением, но
приняла букет, и вдруг краска слегка оживила ее бледные щеки, а в глазах сверкнула радость.
Листья почки, вскрываясь,
принимают красный
цвет и потом, падая, обнаруживают целую кисть плодов.
Она восьмой год при гостях лежала, в кружевах и лентах, среди бархата, позолоты, слоновой кости, бронзы, лака и
цветов и никуда не ездила и
принимала, как она говорила, только «своих друзей», т. е. всё то, что, по ее мнению, чем-нибудь выделялось из толпы.
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно
принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний
цвет, подобный
цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Густые белокурые волосы прекрасного пепельного
цвета расходились двумя тщательно причесанными полукругами из-под узкой алой повязки, надвинутой почти на самый лоб, белый, как слоновая кость; остальная часть ее лица едва загорела тем золотым загаром, который
принимает одна тонкая кожа.
Когда он бежит по тайге, среди кустарников, лишенных листвы, черный, желтый и белый
цвета сливаются, и зверь
принимает однотонную буро-серую окраску.
Долинный лес иногда бывает так густ, что сквозь ветки его совершенно не видно неба. Внизу всегда царит полумрак, всегда прохладно и сыро. Утренний рассвет и вечерние сумерки в лесу и в местах открытых не совпадают по времени. Чуть только тучка закроет солнце, лес сразу становится угрюмым, и погода кажется пасмурной. Зато в ясный день освещенные солнцем стволы деревьев, ярко-зеленая листва, блестящая хвоя,
цветы, мох и пестрые лишайники
принимают декоративный вид.
Я поднял его, посадил и стал расспрашивать, как могло случиться, что он оказался между мной и кабанами. Оказалось, что кабанов он заметил со мной одновременно. Прирожденная охотничья страсть тотчас в нем заговорила. Он вскочил и бросился за животными. А так как я двигался по круговой тропе, а дикие свиньи шли прямо, то, следуя за ними, Дерсу скоро обогнал меня. Куртка его по
цвету удивительно подходила к
цвету шерсти кабана. Дерсу в это время пробирался по чаще согнувшись. Я
принял его за зверя и выстрелил.
Он никогда не носил пестрядевого халата, какой встретите вы на многих деревенских дьячках; но заходите к нему и в будни, он вас всегда
примет в балахоне из тонкого сукна,
цвету застуженного картофельного киселя, за которое платил он в Полтаве чуть не по шести рублей за аршин.
Вспоминается и еще одна подробность: едва мы бросили якорь, как потемнело небо, собралась гроза и вода
приняла необыкновенный, ярко-зеленый
цвет.
Издали, видя, как она редко машет крыльями и перевертывается на лету вверх брюхом, ее решительно
принять за болотную пигалицу, но
цветом перьев она совсем на нее не похожа: кречетка вся сизая, дымчатая, с темными отливами и пятнами.
Голова у дрофы и шея какого-то пепельного или зольного
цвета; нос толстый, крепкий, несколько погнутый книзу, в вершок длиною, темно-серый и не гладкий, а шероховатый; зрачки глаз желтые; ушные скважины необыкновенно велики и открыты, тогда как у всех других птиц они так спрятаны под мелкими перышками, что их и не
приметишь; под горлом у ней есть внутренний кожаный мешок, в котором может вмещаться много воды; ноги толстые, покрытые крупными серыми чешуйками, и, в отличие от других птиц, на каждой только по три пальца.
Она соглашалась
принять от него букет
цветов, скромный завтрак в загородном ресторане, но возмущенно отказывалась от всяких дорогих подарков и вела себя так умело и тонко, что нотариус никогда не осмеливался предложить ей денег.
Берут полевой
цветок и ждут, пока из чашечки его выползет букашка; в ожидании кричат: «Поп! поп! выпусти собаку!» (
Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)] Подошел я к одному: «Друг мой! кто тебя этому научил?» — «Новый учитель», говорит.
Он позвонил и велел явившемуся на звонок лакею узнать, может ли
принять Евгений Константиныч. Лакей через пять минут явился с длинным конвертом на серебряном подносе. Прейн разорвал конверт и несколько раз торопливо перечитал маленький листок английской почтовой бумаги
цвета морской воды.
— Мы здесь рассуждаем об том, — говорит он мне, — какое нынче направление странное
принимает литература — всё какие-то нарывы описывают! и так, знаете, все это подробно, что при дамах даже и читать невозможно… потому что дама — vous concevez, mon cher! [вы понимаете, мой милый! (франц.)] — это такой
цветок, который ничего, кроме тонких запахов, испускать из себя не должен, и вдруг ему, этому нежному
цветку, предлагают навозную кучу… согласитесь, что это неприятно…
Время это самое веселое; вид возрождающейся природы благотворно действует на самого сонливого человека; все
принимает какой-то необычный, праздничный оттенок, все одевается радужными
цветами.
Пришла осень. Желтые листья падали с деревьев и усеяли берега; зелень полиняла; река
приняла свинцовый
цвет; небо было постоянно серо; дул холодный ветер с мелким дождем. Берега реки опустели: не слышно было ни веселых песен, ни смеху, ни звонких голосов по берегам; лодки и барки перестали сновать взад и вперед. Ни одно насекомое не прожужжит в траве, ни одна птичка не защебечет на дереве; только галки и вороны криком наводили уныние на душу; и рыба перестала клевать.
Наденька улыбнулась, потом скрылась опять в
цветы и явилась с полной тарелкой ягод. Она протянула Адуеву руку с тарелкой. Он поцеловал руку и
принял ягоды как маршальский жезл.
Другой дом — точно фонарь: со всех четырех сторон весь в окнах и с плоской крышей, дом давней постройки; кажется, того и гляди, развалится или сгорит от самовозгорения; тес
принял какой-то светло-серый
цвет.
— Ах, как это жаль! — произнес опять с чувством князь и за обедом, который вскоре последовал, сразу же, руководимый способностями амфитриона, стал как бы не гостем, а хозяином: он
принимал из рук хозяйки тарелки с супом и передавал их по принадлежности; указывал дамам на куски говядины, которые следовало брать; попробовав пудинг из рыбы, окрашенной зеленоватым
цветом фисташек, от восторга поцеловал у себя кончики пальцев; расхвалил до невероятности пьяные конфеты, поданные в рюмках.
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и
приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными;
цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
А Варвара торжествовала. Она вместе с мужем делала визиты городским дамам, даже и мало знакомым. При этом она проявляла смешную гордость и неумелость. Везде ее
принимали, хотя во многих домах с удивлением. Для визитов Варвара заблаговременно заказала шляпу лучшей местной модистке. Яркие
цветы, крупные, насаженные в изобилии, восторгали Варвару.
(
Прим. автора.)] из березы, осины, рябины, калины, черемухи и чернотала, вся переплетенная зелеными гирляндами хмеля и обвешанная палевыми кистями его шишек; местами росла тучная высокая трава с бесчисленным множеством
цветов, над которыми возносили верхи свои душистая кашка, татарское мыло (боярская спесь), скорлазубец (царские кудри) и кошачья трава (валериана).
(
Прим. автора.)] цветущие поляны дышали благовонием трав и
цветов, а леса из дуба, липы, ильмы, клену и всяких других пород чернолесья, разрежая воздух, сообщали ему живительную силу.
Разорванные в нескольких местах порывами ветра, они точно обрушились, но остановленные посреди падения, мигом превратились в груды фантастических развалин, которые продолжали двигаться, меняя с каждою секундой свой
цвет, величину и очертание: то падали они друг на дружку, смешивались, растягивались тяжелыми закругленными массами и
принимали вид исполинских темно-синих чудовищ, плавающих по разъяренному морю; то росли, вздымались, как горные хребты, и медленно потом расходились, открывая глубокие долины и пропасти, на дне которых проносились клочки других облаков; то снова все это смешивалось в один неопределенный хаос, полный страшного движения…
Дни, когда в окна стучит холодный дождь и рано наступают сумерки, и стены домов и церквей
принимают бурый, печальный
цвет, и когда, выходя на улицу, не знаешь, что надеть, — такие дни приятно возбуждали их.
— Вы точно сказочная царевна, — промолвил наконец Литвинов, — или нет: вы, как полководец перед сражением, перед победой… Вы не позволили мне ехать на этот бал, — продолжал он, между тем как она по-прежнему не шевелилась и не то чтобы не слушала его, а следила за другою, внутреннею речью, — но вы не откажетесь
принять от меня и взять с собою эти
цветы?
Литвинов отправился к банкиру и завел обиняком речь о том, что нельзя ли, при случае, занять денег; но банкиры в Бадене народ травленый и осторожный и в ответ на подобные обиняки немедленно
принимают вид преклонный и увялый, ни дать ни взять полевой
цветок, которому коса надрезала стебель; некоторые же бодро и смело смеются вам в лицо, как бы сочувствуя вашей невинной шутке.
Что вижу я? Латинские стихи!
Стократ священ союз меча и лиры,
Единый лавр их дружно обвивает.
Родился я под небом полунощным,
Но мне знаком латинской музы голос,
И я люблю парнасские
цветы.
Я верую в пророчества пиитов.
Нет, не вотще в их пламенной груди
Кипит восторг: благословится подвиг,
Его ж они прославили заране!
Приближься, друг. В мое воспоминанье
Прими сей дар.
Извозчик остановился около двухэтажного деревянного дома, выкрашенного в темный
цвет. Я позвонил.
Принимая от меня небольшую легкую корзинку, — единственный багаж, который мы взяли с собой, — Зинаида Федоровна как-то кисло улыбнулась и сказала...
Лебедев. Тебе в приданое назначается пятнадцать тысяч рублей серебром. Вот… Смотри, чтоб потом разговоров не было! Постой, молчи! Это только
цветки, а будут еще ягодки. Приданого тебе назначено пятнадцать тысяч, но,
принимая во внимание, что Николай Алексеевич должен твоей матери девять тысяч, из твоего приданого делается вычитание… Ну-с, а потом, кроме того…
— Ах, пожалуйте-с, они в том большом флигеле, — произнес лакей и повел Елпидифора Мартыныча через сад, где тот снова гордо взглянул на
цветы, гордо вдохнул в себя запах резеды; но войдя к княгине, мгновенно утратил свой надменный вид и
принял позу смиренной и ласкающейся овечки.
Часа в два княгиня возвратилась с бароном из церкви. M-me Петицкая уже дожидалась ее на террасе и поднесла имениннице в подарок огромный букет
цветов, за который княгиня расцеловала ее с чувством. Вскоре затем пришел и князь; он тоже подарил жене какую-то брошку, которую она
приняла от него, потупившись, и тихо проговорила: «Merci!»
Лакей пригласил его войти. Бегушев вошел и сел на первый же попавшийся ему стул в передней. Наверх вела мраморная лестница, уставленная
цветами и теперь покрытая черным сукном; лакей убежал по этой лестнице и довольно долго не возвращался; наконец он показался опять на лестнице. Бегушев думал, что в эти минуты у него лопнет сердце, до того оно билось. Лакей доложил, что Домна Осиповна никак не могут
принять господина Бегушева, потому что очень больны, но что они будут писать ему.
Когда она ехала на Кавказ, ей казалось, что она в первый же день найдет здесь укромный уголок на берегу, уютный садик с тенью, птицами и ручьями, где можно будет садить
цветы и овощи, разводить уток и кур,
принимать соседей, лечить бедных мужиков и раздавать им книжки; оказалось же, что Кавказ — это лысые горы, леса и громадные долины, где надо долго выбирать, хлопотать, строиться, и что никаких тут соседей нет, и очень жарко, и могут ограбить.
Тройка, семерка, туз — преследовали его во сне,
принимая все возможные виды: тройка
цвела перед ним в образе пышного грандифлора, семерка представлялась готическими воротами, туз огромным пауком.
Никогда ещё Тихон не говорил сразу так много и раздражающе. Глупые, как всегда, слова его в этот час почему-то были особенно враждебны Артамонову; разглядывая клочковатую бороду дворника, его жидкие, расплывшиеся зрачки, измятый морщинами каменный лоб, Артамонов удивлялся всё растущему уродству этого человека. Морщины были неестественно глубоки, точно складки на голенище сапога, скуластое лицо, оголённое старостью,
приняло серый
цвет пемзы, нос — ноздреватый, как губка.
Краски ее в сравнении с
цветом тела и лица — грубое, жалкое подражание; вместо нежного тела она рисует что-то зеленоватое или красноватое; и, говоря безотносительно, не
принимая в соображение, что и для этого зеленоватого или красноватого изображения нужно иметь необыкновенное «уменье», мы должны будем признаться, что живое тело не может быть удовлетворительно передано мертвыми красками.
Мила живая свежесть
цвета,
Знак юных дней,
Но бледный
цвет, тоски
примета.
Еще милей.
Комната, в которую вступил Иван Иванович, была совершенно темна, потому что ставни были закрыты, и солнечный луч, проходя в дыру, сделанную в ставне,
принял радужный
цвет и, ударяясь в противостоящую стену, рисовал на ней пестрый ландшафт из очеретяных крыш, дерев и развешанного на дворе платья, все только в обращенном виде. От этого всей комнате сообщался какой-то чудный полусвет.
Только от времени до времени я
примечал из окна, что он меланхолически бродил по моему парку, напевая какой-то романс, — вероятно, «Черный
цвет».