Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор, как я
принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают.
Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Только один
больной не выражал этого чувства, а, напротив, сердился за то, что не привезли доктора, и продолжал
принимать лекарство и говорил о жизни.
Новый доктор достал трубочку и прослушал
больного, покачал головой, прописал лекарство и с особенною подробностью объяснил сначала, как
принимать лекарство, потом — какую соблюдать диэту.
От Крицкой узнали о продолжительной прогулке Райского с Верой накануне семейного праздника. После этого Вера объявлена была
больною, заболела и сама Татьяна Марковна, дом был назаперти, никого не
принимали. Райский ходил как угорелый, бегая от всех; доктора неопределенно говорили о болезни…
В обособлении членов на группы Хиония Алексеевна, конечно,
приняла самое деятельное участие и повела глухую борьбу против аристократических привилегий, то есть против Зоси Ляховской, за которой
больная молодежь ходила толпой.
Принять странника или раскольничью начетчицу, утешить плачущего ребенка, помочь
больному, поговорить со стариками и старухами — все это умела сделать Верочка, как никто другой.
Осмотрев
больного тщательно (это был самый тщательный и внимательный доктор во всей губернии, пожилой и почтеннейший старичок), он заключил, что припадок чрезвычайный и «может грозить опасностью», что покамест он, Герценштубе, еще не понимает всего, но что завтра утром, если не помогут теперешние средства, он решится
принять другие.
С таким напутствием он повел консилиум вновь исследовать
больную, чтобы
принять или отвергнуть это мнение.
Один из тузов, ездивший неизвестно зачем с ученою целью в Париж, собственными глазами видел Клода Бернара, как есть живого Клода Бернара, настоящего; отрекомендовался ему по чину, званию, орденам и знатным своим
больным, и Клод Бернар, послушавши его с полчаса, сказал: «Напрасно вы приезжали в Париж изучать успехи медицины, вам незачем было выезжать для этого из Петербурга»; туз
принял это за аттестацию своих занятий и, возвратившись в Петербург, произносил имя Клода Бернара не менее 10 раз в сутки, прибавляя к нему не менее 5 раз «мой ученый друг» или «мой знаменитый товарищ по науке».
Прудон сидит у кровати
больного и говорит, что он очень плох потому и потому. Умирающему не поможешь, строя идеальную теорию о том, как он мог бы быть здоров, не будь он болен, или предлагая ему лекарства, превосходные сами по себе, но которых он
принять не может или которых совсем нет налицо.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился к Фогтову отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня
приняла как друга своего сына и тотчас повела показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже уехал на какую-то консультацию к
больному.
Призвали наконец и доктора, который своим появлением только напугал
больную. Это был один из тех неумелых и неразвитых захолустных врачей, которые из всех затруднений выходили с честью при помощи формулы: в известных случаях наша наука бессильна. Эту формулу высказал он и теперь: высказал самоуверенно, безапелляционно и,
приняв из рук Степаниды Михайловны (на этот раз трезвой) красную ассигнацию, уехал обратно в город.
— Ну, так вот что. Сегодня я новых лекарств привезла; вот это — майский бальзам, живот ему чаще натирайте, а на ночь скатайте катышук и внутрь
принять дайте. Вот это — гофманские капли, тоже, коли что случится, давайте; это — настойка зверобоя, на ночь полстакана пусть выпьет. А ежели давно он не облегчался, промывательное поставьте. Бог даст, и полегче будет. Я и лекарку у вас оставлю; пускай за
больным походит, а завтра утром придет домой и скажет, коли что еще нужно. И опять что-нибудь придумаем.
Чего ни делала Пидорка: и совещалась с знахарями, и переполох выливали, и соняшницу заваривали [Выливают переполох у нас в случае испуга, когда хотят узнать, отчего приключился он; бросают расплавленное олово или воск в воду, и чье
примут они подобие, то самое перепугало
больного; после чего и весь испуг проходит.
Больной жалуется, что на работе его придавило обвалом и ушибло ему бок; он просился в околоток, но фельдшер не
принял его, и он, не перенеся этой обиды, покусился на самоубийство — хотел зарезаться.
Немного погодя я
принимаю амбулаторных
больных.
Он давно уже стоял, говоря. Старичок уже испуганно смотрел на него. Лизавета Прокофьевна вскрикнула: «Ах, боже мой!», прежде всех догадавшись, и всплеснула руками. Аглая быстро подбежала к нему, успела
принять его в свои руки и с ужасом, с искаженным болью лицом, услышала дикий крик «духа сотрясшего и повергшего» несчастного.
Больной лежал на ковре. Кто-то успел поскорее подложить ему под голову подушку.
Примите же как от
больного и теперь.
— Желаю
принять иночество, — шептала
больная, оправляясь от забытья.
Они нашли мать Енафу в крайнем балагане. Она действительно сказывалась
больной и никого не
принимала, кроме самых близких. Ухаживала за ней Аглаида.
В Петербурге навещал меня,
больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим, рассказал мне, что раз как-то, во время последней его болезни, приехала У. К. Глинка, сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что не может
принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!»
— Prognosis lactalis, — еще ниже заговорил Лобачевский. — Consolationis gratia possumus proscribere amygdalini grana quatuor in emulsione amygdalarum dulcium uncias quatuor, — et nihil magis! [Предсказание безнадежное. Для успокоения
больной можем прописать амигдалин четыре грана в четырех унцах миндальной эмульсии, — и ничего более (
прим. Лескова).]
— Батюшка, не пора ли вам
принять лекарство? — сказала затем Мари, подходя и наклоняясь к
больному, как бы для того, чтобы он лучше ее слышал.
— Повинуюсь вам, хоть и с неудовольствием! — сказала, наконец, она,
принимая деньги, и затем поцеловала Вихрова в губы, перекрестила его и, войдя снова к Мари, попросила еще раз не оставлять
больного; простилась потом с горничными девушками и при этом раздала им по крайней мере рублей двадцать.
— Пора вам, родной,
принять! — повторила Мари и, взяв со стола микстуру, налила ее на ложку, осторожно поднесла к
больному и вылила ему в рот.
Сейчас же
приняла весь дом под свою команду и ни одной душе не позволяла ходить за
больным, а все — даже черные обязанности — исполняла для него сама.
Он серьезно, но стараясь как можно смягчить свой голос, ласковым и нежнейшим тоном изложил необходимость и спасительность порошков, а следственно, и обязанность каждого
больного принимать их. Нелли приподняла было голову, но вдруг, по-видимому совершенно нечаянным движением руки, задела ложку, и все лекарство пролилось опять на пол. Я уверен, она это сделала нарочно.
Сначала я пошел к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем
больная; Николай Сергеич сидел у себя в кабинете. Он слышал, что я пришел, но я знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем вечере, но высказал правду; к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления
приняла известие о возможности разрыва.
Милый ангел Наташа! Еще в этот же вечер, несмотря на свое горе, она смогла-таки
принять участие и в моих заботах, когда я, видя, что она немножко успокоилась, или, лучше сказать, устала, и думая развлечь ее, рассказал ей о Нелли… Мы расстались в этот вечер поздно; я дождался, пока она заснула, и, уходя, просил Мавру не отходить от своей
больной госпожи всю ночь.
После Раисы Павловны и Майзеля Евгений Константиныч отправился в генеральский флигелек навестить
больную Нину Леонтьевну. Эта последняя
приняла его очень радушно и засыпала остроумным разговором, причем успела очень ядовито пройтись относительно всего кукарского общества. Евгений Константиныч слушал ее с ленивой улыбкой и находил, что болезнь не отразилась на ее умственных способностях в дурную сторону, а даже напротив, как будто еще обострила этот злой мозг.
Евгений Константиныч проснулся довольно поздно, когда на фабрике отдали свисток к послеобеденным работам. В приемных комнатах господского дома уже толклись с десяти часов утра все главные действующие лица. Платон Васильич с пяти часов утра не выходил с фабрики, где ждал «великого пришествия языков», как выразился Сарматов. Прейн сидел в спальне Раисы Павловны, которая, на правах
больной,
приняла его, не вставая с постели.
Всякому ясно, что
принять в расчет их голоса было бы так же нелепо, как
принять за часть великолепной, героической симфонии — кашель случайно присутствующих в концертном зале
больных…»
Тогда праведники скажут ему в ответ: «Господи! когда мы видели тебя алчущим и накормили, или жаждущим и напоили? когда мы видели тебя странником и
приняли, или нагим и одели? когда мы видели тебя
больным или в темнице и пришли к тебе?» И царь скажет им в ответ: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне».
Однако он был так осторожен, что сказался
больным и благодарил всех через дочь за участие, но никого не
принял.
Последние слова были сказаны как бы вскользь, но тон просьбы, однако, чувствительно слышался в них. Лицо
больного приняло еще более грустное и несколько раздосадованное выражение.
Все, признанные
больными, все равно, какая бы болезнь у них ни оказалась, — неизбежно перед ванной должны были
принять по стаканчику касторового масла.
Флюс же не проходил всю неделю лишь потому, что
больной не хотел
принять доктора и вовремя дать разрезать опухоль, а ждал, пока нарыв сам прорвется.
Что же касается вообще до лечения и лекарств, то, сколько я мог заметить, легкобольные почти не исполняли предписаний и не
принимали лекарств, но труднобольные и вообще действительно
больные очень любили лечиться,
принимали аккуратно свои микстуры и порошки; но более всего у нас любили наружные средства.
Через несколько дней Ахилла, рыдая в углу спальни
больного, смотрел, как отец Захария, склонясь к изголовью Туберозова,
принимал на ухо его последнее предсмертное покаяние. Но что это значит?.. Какой это такой грех был на совести старца Савелия, что отец Бенефактов вдруг весь так взволновался? Он как будто бы даже забыл, что совершает таинство, не допускающее никаких свидетелей, и громко требовал, чтоб отец Савелий кому-то и что-то простил! Пред чем это так непреклонен у гроба Савелий?
Софья Николавна с живостью занялась устройством своего житья, взяла себе в доме три совершенно отдельные комнаты и в несколько дней так распорядилась своим помещением, что могла
принимать к себе гостей, нисколько не беспокоя
больного.
Женщины не могли более вытерпливать голода: они стали проситься вон из крепости, что и было им позволено; несколько слабых и
больных солдат вышли за ними; но бунтовщики их не
приняли, а женщин, продержав одну ночь под караулом, прогнали обратно в крепость, требуя выдачи своих сообщников и обещаясь за то
принять и прокормить высланных.
«Тут, — писал племянник, —
больной начал бредить, лицо его
приняло задумчивое выражение последних минут жизни; он велел себя приподнять и, открывши светлые глаза, хотел что-то сказать детям, но язык не повиновался. Он улыбнулся им, и седая голова его упала на грудь. Мы схоронили его на нашем сельском кладбище между органистом и кистером».
Свежих людей редко видят в палате № 6. Новых помешанных доктор давно уже не
принимает, а любителей посещать сумасшедшие дома немного на этом свете. Раз в два месяца бывает во флигеле Семен Лазарич, цирюльник. Как он стрижет сумасшедших и как Никита помогает ему делать это и в какое смятение приходят
больные всякий раз при появлении пьяного улыбающегося цирюльника, мы говорить не будем.
Сегодня
примешь тридцать
больных, а завтра, глядишь, привалило их тридцать пять, послезавтра сорок, и так изо дня в день, из года в год, а смертность в городе не уменьшается, и
больные не перестают ходить.
Одну и ту же пару он таскает лет по десяти, а новая одежа, которую он обыкновенно покупает в жидовской лавке, кажется на нем такою же поношенною и помятою, как старая; в одном и том же сюртуке он и
больных принимает, и обедает, и в гости ходит; но это не из скупости, а от полного невнимания к своей наружности.
На приемке скоро ему прискучают робость
больных и их бестолковость, близость благолепного Сергея Сергеича, портреты на стенах и свои собственные вопросы, которые он задает неизменно уже более двадцати лет. И он уходит,
приняв пять-шесть
больных. Остальных без него
принимает фельдшер.
Но всего
больнее действовал на него тот внутренний, душевный разлад, который он
примечал в себе с недавнего времени.
— Не буду, — сказал Маклаков, подумав. — Ну, вот что — прощай!
Прими мой совет — я его даю, жалея тебя, — вылезай скорее из этой службы, — это не для тебя, ты сам понимаешь. Теперь можно уйти — видишь, какие дни теперь! Мёртвые воскресают, люди верят друг другу, они могут простить в такие дни многое. Всё могут простить, я думаю. А главное, сторонись Сашки — это
больной, безумный, он уже раз заставил тебя брата выдать, — его надо бы убить, как паршивую собаку! Ну, прощай!
— Зовет! Зовет! — повторил
больной, и бледное лицо его сразу
приняло строгое, серьезное выражение, какое бывает у некоторых мертвецов.
Ольгу Федотовну не только знали и величали по имени и отчеству все небогатые дворяне, к которым княгиня от времени до времени посылала ее навестить
больного или отвезти секретное пособие, но они
принимали ее запанибрата и старались у нее заискивать.