Неточные совпадения
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами
на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!..
Принимай их после этого в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил в военной
службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях
принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много
на веку своем, претерпел
на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже
на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
Я отвечал, что приехал
на службу и явился по долгу своему к господину капитану, и с этим словом обратился было к кривому старичку,
принимая его за коменданта; но хозяйка перебила затверженную мною речь.
Он чаще прежнего заставал ее у часовни молящеюся. Она не таилась и даже однажды
приняла его предложение проводить ее до деревенской церкви
на гору, куда ходила одна, и во время
службы и вне
службы, долго молясь и стоя
на коленях неподвижно, задумчиво, с поникшей головой.
В этих «жартах» и «размовах» Овсянников не
принимал никакого участия. Это был угрюмый и несообщительный человек, весь ушедший в свою тяжелую собачью
службу крепостного письмоводителя. Теперь он, переглянувшись с Чебаковым, покосился
на Мухина.
На этом основании он
принял в общество меня и Вольховского, который, поступив в гвардейский генеральный штаб, сделался его товарищем по
службе.
— Помилуйте, как же это возможно? Да уж одно то во внимание
примите, что
служба какая будет!
На одни украшения сколько тысяч пошло-с, лепирии золотые, и все одно к одному-с…
Соскучившись развлекаться изучением города, он почти каждый день обедал у Годневых и оставался обыкновенно там до поздней ночи, как в единственном уголку, где радушно его
приняли и где все-таки он видел человечески развитых людей; а может быть, к тому стала привлекать его и другая, более существенная причина; но во всяком случае, проводя таким образом вечера, молодой человек отдал приличное внимание и
службе; каждое утро он проводил в училище, где, как выражался математик Лебедев, успел уж показать когти: первым его распоряжением было — уволить Терку, и
на место его был нанят молодцеватый вахмистр.
— А я не оскорблен? Они меня не оскорбили, когда я помыслом не считаю себя виновным в
службе? — воскликнул губернатор, хватая себя за голову и потом, с заметным усилием
приняв спокойный вид, снова заговорил: —
На вопрос о вступительной речи моей пропишите ее всю целиком, все, что припомните, от слова до слова, как и о какого рода взяточниках я говорил; а если что забыли, я сам дополню и добавлю: у меня все
на памяти. Я говорил тогда не зря. Ну, теперь, значит, до свиданья… Ступайте, займитесь этим.
«Странно, — думал Козельцов, глядя
на своего командира, — только 7 недель, как он
принял полк, а как уж во всем его окружающем в его одежде, осанке, взгляде видна власть полкового командира, эта власть, основанная не столько
на летах,
на старшинстве
службы,
на военном достоинстве, сколько
на богатстве полкового командира.
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне, ехал уже в карете шестериком с форейтором и с саженным почти гайдуком
на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было в церкви, он, не достояв
службы, послал своего гайдука в покой ко владыке спросить у того, может ли он его
принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
— Михеич! — сказал Серебряный, — сослужи мне
службу. Я прежде утра выступить не властен; надо моим людям царю крест целовать. Но ты сею же ночью поезжай одвуконь, не жалей ни себя, ни коней; попросись к боярыне, расскажи ей все; упроси ее, чтобы
приняла меня, чтобы ни
на что не решалась, не повидавшись со мною!
— К тебе, батюшка, к тебе. Ступай, говорит, к атаману, отдай от меня поклон, скажи, чтобы во что б ни стало выручил князя. Я-де, говорит, уж вижу, что ему от этого будет корысть богатая, по
приметам, дескать, вижу. Пусть, во что б ни стало, выручит князя! Я-де, говорит, этой
службы не забуду. А не выручит атаман князя, всякая, говорит, будет напасть
на него; исчахнет, говорит, словно былинка; совсем, говорит, пропадет!
Что я в ту пору трудов
приняла, чтоб его
на службу-то втереть! — и все как с гуся вода!
Поэтому я думаю, что не мог поступить иначе, как поступил, чувствуя, однако, что можно будет обвинить меня в большой ошибке, если бы вздумалось Хаджи-Мурату уйти снова. В
службе и в таких запутанных делах трудно, чтобы не сказать невозможно, идти по одной прямой дороге, не рискуя ошибиться и не
принимая на себя ответственности; но раз что дорога кажется прямою, надо идти по ней, — будь что будет.
— Скажи ему, — сказал Воронцов переводчику (он говорил «ты» молодым офицерам), — что наш государь так же милостив, как и могуществен, и, вероятно, по моей просьбе простит его и
примет в свою
службу. Передал? — спросил он, глядя
на Хаджи-Мурата. — До тех же пор, пока получу милостивое решение моего повелителя, скажи ему, что я беру
на себя
принять его и сделать ему пребывание у нас приятным.
Но другой вопрос, о том, имеют ли право отказаться от военной
службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не идет
на войну, не может точно так же
принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
(
Прим. автора.)] сверх рубашки косоворотки, в туфлях
на босую ногу; подле него пряла
на самопрялке козий пух Арина Васильевна и старательно выводила тонкие длинные нити, потому что затеяла выткать из них домашнее сукно
на платье своему сыночку, так чтоб оно было ему и легко, и тепло, и покойно; у окошка сидела Танюша и читала какую-то книжку; гостившая в Багрове Елизавета Степановна присела подле отца
на кровати и рассказывала ему про свое трудное житье, про
службу мужа, про свое скудное хозяйство и недостатки.
Признаюсь вам,
принимая вручаемый мне Постельниковым конверт, я был твердо уверен, что он, по своей «неспособности к своей
службе», непременно опять хочет сыграть
на меня. Ошибался я или нет, но план его мне казался ясен: только что я выеду, меня цап-царап и схватят с поличным — с бумагами про какую-то дворню и про генерала.
Как же быть? В союзе говорят — поступите
на службу, тогда запишем, а вы говорите, дай из союза, тогда
примем. Быть-то как же?
Делать нечего, пришлось выручать.
На другое утро, часу в десятом, направился к Дыбе.
Принял, хотя несколько как бы удивился. Живет хорошо. Квартира холостая: невелика, но приличная. Чай с булками пьет и молодую кухарку нанимает. Но когда получит по
службе желаемое повышение (он было перестал надеяться, но теперь опять возгорел), то будет нанимать повара, а кухарку за курьера замуж выдаст. И тогда он, вероятно, меня уж не
примет.
Потом он, по местному обычаю,
принял «прощеные визиты», которые у нас купечество делает
на масленице всем крупным должностным лицам, развозя огромные «прощеные хлебы», и сам отдал эти визиты и разослал еще бόльшие постные хлебы с изюмом, провел последний масленичный вечер с архиереем, с которым они друг к другу питали взаимное уважение, и затем в течение четырех первых дней первой недели поста, как приезжал со
службы, уединялся в свой кабинет, и входивший к нему туда слуга не раз заставал его перед образом.
Уланбекова. Как же тебя
на службу-то
приняли, когда ты ничему не выучился?
Тут же невдалеке лежал и начатый ответ Бегушева, который Долгов тоже пробежал. Бегушев писал: «Ты — пропитанный насквозь чернилами бюрократ; для тебя скудная ясность изложения и наша спорная грамотность превыше всего; и каким образом ты мог оскорбляться, когда Трахов не
принял к себе
на службу тобою рекомендованного господина, уже изобличенного в плутовстве, а Долгов пока еще человек безукоризненной честности».
По всем
приметам, это был Тимошка Белоус, тот самый беломестный казак [Беломестный казак — так называли свободных людей из крестьян в XVIII в., которые несли гарнизонную
службу на южной границе Урала. За это они получали во владение пахотную землю, сенокосные угодья и были освобождены от податей.], который сидел за дубинщину в усторожской судной избе и потом бежал. О нем уже ходили слухи, что он пристал к мятежникам и даже «атаманит».
В 1699 году стрельцы обращены были в посадские; их запрещено было
принимать в военную
службу и велено ссылать
на каторгу тех, кто из них запишется в солдаты, утаив, что был прежде стрельцом.
Хотя от Кащенки знал, до какой степени наша молодежь друг перед дружкой добивается предлагаемого мне места и раздражена моим назначением, тем не менее я решился
принять должность
на основании поговорки: «
На службе ни
на что не напрашивайся и ни от чего не отказывайся».
Старший адъютант дивизионного штаба, объясняя мне, что я записан
на службе вольноопределяющимся действительным студентом из иностранцев, сказал, что мне нужно, в видах производства в офицеры,
принять присягу
на русское подданство и исполнить это в ближайшем комендантском управлении, т. е. в Киеве.
Был я и у Крюкова, который
принял меня в постели и никак не мог понять моего намерения поступить
на кавалерийскую
службу.
Несмотря
на то, что мы не могли открыть неприятеля, наш маленький отряд
принимал все меры осторожности. Днем и ночью стояла кругом лагеря густая аванпостная цепь. По условиям местности, ее линия была очень длинна, и каждый день несколько рот были заняты этой бездеятельной, но очень утомительной
службой. Бездействие, почти постоянный голод, неизвестность положения дурно действовали
на людей.
Людовик. Зачем вам эта сомнительная профессия актера? Вы — ничем не запятнанный человек. Если желаете, вас
примут на королевскую
службу, в сыскную полицию. Подайте
на имя короля заявление. Оно будет удовлетворено. Можете идти.
Это было уже после смерти его, и Екатерина,
на доклад Державина, «извинив, что князь многие надобности имел по
службе и нередко издерживал свои деньги, приказала
принять на счет свой государственному казначейству» (стр. 337).
Всех жуковских ребят, которые знали грамоте, отвозили в Москву и отдавали там только в официанты и коридорные (как из села, что по ту сторону, отдавали только в булочники), и так повелось давно, еще в крепостное право, когда какой-то Лука Иваныч, жуковский крестьянин, теперь уже легендарный, служивший буфетчиком в одном из московских клубов,
принимал к себе
на службу только своих земляков, а эти, входя в силу, выписывали своих родственников и определяли их в трактиры и рестораны; и с того времени деревня Жуково иначе уже не называлась у окрестных жителей, как Хамская или Холуевка.
В 1818 году Загоскин оставил
службу при театре и был перемещен
на штатную ваканцию помощника библиотекаря с жалованьем. Он
принимал деятельное участие в приведении библиотеки в порядок и в составлении каталога русских книг, за что через два года был награжден орденом Анны 3-й степени. В непродолжительном времени, и именно 5 июля 1820 года, он оставил
службу и должность штатного помощника и был переименован в прежнее звание почетного библиотекаря.
— А вот как, — отвечает Лука, — вы будете в церкви у окна стоять, а Марой станет под окном снаружи, и если я к концу
службы с иконами не явлюсь, то он стекло разобьет, и в окно полезет и всю вину
на себя
примет.
Давно стоит земля, а не бывало
Такого дела
на святой Руси.
И небывалую ты служишь
службу.
Прими ж такое звание от нас,
Какого деды наши не слыхали
И внуки не услышат, и зовись
Ты Выборным всей Русскою Землею!
На службу его не
принимают, но, странное дело (я ведь к тому и рассказываю это), капитан во весь месяц, с тех пор как живет у нас, не возбудил во мне никакой досады.
Нежданно-негаданно прикатила сама из Москвы, заезжает ко мне и говорит, что, возложивши упование
на господа бога, она решилась отпустить Митю в
службу и потому едет с ним в Малороссию, где и думает пожить, а «так как, говорит, имение остается без всякого надзора, то умоляю тебя, друг мой,
принять его в свое распоряжение».
Она удерживает тебя
на приятной и выгодной для тебя должности ее горничной и из любви к тебе
принимает в свою
службу Платона Алексеича Клементьева, с которым ты сейчас поедешь венчаться.
— Не больно далече отсюда, — сказал Сергей Андреич. — У меня
на пароходах. Возьму тебя, Алексей Трифоныч, со всяким моим удовольствием, если только Патап Максимыч отпишет, что расстался с тобой добрым порядком. А без его решенья
принять тебя
на службу мне нельзя… Сам знаешь, он ведь мне заместо отца… Вот и попрошу я по этому делу его родительского благословенья, навеки нерушимого, — добродушно подсмеялся Колышкин.
— Он всему последует, чему самарские, — заметила Евпраксия. — А в Самаре епископа, сказывают,
приняли. Аксинья Захаровна сумлевалась спервоначала, а теперь, кажется, и она готова
принять, потому что сам велел. Я вот уж другу неделю поминаю
на службе и епископа и отца Михаила; сама Аксинья Захаровна сказала, чтоб поминать.
Заметка хроникера «Петербургской газеты» ценна тою наивною грубостью и прямотою, с которою она высказывает господствующий в публике взгляд
на законность и необходимость закрепощения врачей. «Являются ли врачи безусловно свободными людьми, могущими располагать своим временем по личному желанию?» Речь тут идет не о служащих врачах, которые,
принимая выгоды и обеспечение
службы, тем самым, конечно, отказываются от «безусловной свободы»; речь — о врачах вообще, по отношению к которым люди самих себя не считают связанными решительно ничем.
— Э, батюшка, время! Он
принимает только до одиннадцати часов, а в одиннадцать к нему являются с докладами, а в двенадцать уже уезжает
на службу, — то есть преаккуратный старик, я вам скажу! Вы теперь поезжайте к Колтышке: он вас будет ждать.
— Узнавать-то нечего, не стоит того, — ответил Морковников. — Хоша ни попов, ни церкви Божьей они не чуждаются и, как
служба в церкви начнется, приходят первыми, а отойдет — уйдут последними; хоша раза по три или по четыре в году к попу
на дух ходят и причастье
принимают, а все же ихняя вера не от Бога. От врага наваждение, потому что, ежели б ихняя вера была прямая, богоугодная, зачем бы таить ее? Опять же тут и волхвования, и пляска, и верченье, и скаканье. Божеско ли это дело, сам посуди…
Это достойное небольшого внимания лицо до сих пор еще почти не появлялось в нашей повести, хотя имя его упоминали и Глафира, и Горданов, и Подозеров, последний даже обращался однажды к Григорью Васильевичу с просьбой «
принять его
на какую-нибудь
службу, хоть, например, в писаря, в его департамент».
Затем, отдалив от себя прежнюю прислугу, Алина
приняла к себе
на службу новых лиц и в том числе дочь прусского капитана, Франциску фон-Мешеде, которая была при ней безотлучно до самого конца ее приключений и вместе с нею попала в Петропавловскую крепость.
— Владимир Николаевич, я вам хотела сказать… Я третьего дня написала директору банка и напомнила ему его слово, что он
примет вас
на службу… Он ко мне хорошо относится, я была при его дочери, когда она была больна дифтеритом… Он сделает…
— Сами видите, батюшка, как живем. Пенсии я не выхлопотала от начальства. Хорошо еще, что в земской управе нашлись добрые люди… Получаю вспомоществование. Землица была у меня… давно продана. Миша без устали работает, пишет… себя в гроб вколачивает. По статистике составляет тоже ведомости… Кое-когда перепадет самая малость… Вот теперь в губернии хлопочет…
на частную
службу не
примут ли. Ежели и
примут, он там года не проживет… Один день бродит, неделю лежит да стонет.
Обер и в то время был уже старенький старичок,"в прошедшем веке запоздалый", употребляя стих Пушкина. Всякий
принял бы его у нас за чиновника, состарившегося
на департаментской
службе: небольшого роста, худощавый, бритый, с седым старомодным хохлом и такими же"височками"и бакенбардами.
Доктору же в глубине души хотелось не такой развязки. Ему хотелось, чтобы фельдшерская тетушка восторжествовала и чтобы управа, невзирая
на его восьмилетнюю добросовестную
службу, без разговоров и даже с удовольствием
приняла бы его отставку. Он мечтал о том, как он будет уезжать из больницы, к которой привык, как напишет письмо в газету «Врач», как товарищи поднесут ему сочувственный адрес…