Неточные совпадения
Путешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег, раскладывали
огонь и
ставили на него котел, в котором варили себе кулиш; [Кулиш — жидкая пшенная каша с салом.] пар отделялся и косвенно дымился
на воздухе.
Самгин видел, как отскакивали куски льда, обнажая остов баррикады, как двое пожарных, отломив спинку дивана, начали вырывать из нее мочальную набивку, бросая комки ее третьему, а он, стоя
на коленях, зажигал спички о рукав куртки; спички гасли, но вот одна из них расцвела, пожарный сунул ее в мочало, и быстро, кудряво побежали во все стороны хитренькие огоньки, исчезли и вдруг собрались в красный султан; тогда один пожарный поднял над
огнем бочку, вытряхнул из нее солому, щепки; густо заклубился серый дым, — пожарный
поставил в него бочку, дым стал более густ, и затем из бочки взметнулось густо-красное пламя.
И не только жалкое, а, пожалуй, даже смешное; костлявые, старые лошади
ставили ноги в снег неуверенно, черные фигуры в цилиндрах покачивались
на белизне снега, тяжело по снегу влачились их тени,
на концах свечей дрожали ненужные бессильные язычки
огней — и одинокий человек в очках, с непокрытой головой и растрепанными жидкими волосами
на ней.
Клим сел против него
на широкие нары, грубо сбитые из четырех досок; в углу нар лежала груда рухляди, чья-то постель. Большой стол пред нарами испускал одуряющий запах протухшего жира. За деревянной переборкой, некрашеной и щелявой, светился
огонь, там кто-то покашливал, шуршал бумагой. Усатая женщина зажгла жестяную лампу,
поставила ее
на стол и, посмотрев
на Клима, сказала дьякону...
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что
на нем — часть улицы, два каменных домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца
на каменную площадку высунулись чьи-то ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле,
поставив ноги
на пишущую машинку, а винтовку между ног, сидит и смотрит в
огонь русский солдат.
А у него этого разлада не было. Внутреннею силою он отражал внешние враждебные притоки, а свой
огонь горел у него неугасимо, и он не уклоняется, не изменяет гармонии ума с сердцем и с волей — и совершает свой путь безупречно, все стоит
на той высоте умственного и нравственного развития,
на которую, пожалуй,
поставили его природа и судьба, следовательно, стоит почти бессознательно.
Вы с морозу, вам хочется выпить рюмку вина, бутылка и вино составляют одну ледяную глыбу:
поставьте к
огню — она лопнет, а в обыкновенной комнатной температуре не растает и в час; захочется напиться чаю — это короче всего, хотя хлеб тоже обращается в камень, но он отходит скорее всего; но вынимать одно что-нибудь, то есть чай — сахар, нельзя:
на морозе нет средства разбирать, что взять, надо тащить все: и вот опять возни
на целый час — собирать все!
«Осмелюсь доложить, — вдруг заговорил он, привстав с постели, что делал всякий раз, как начинал разговор, — я боюсь пожара: здесь сена много, а
огня тушить
на очаге нельзя, ночью студено будет, так не угодно ли, я велю двух якутов
поставить у камина смотреть за
огнем!..» — «Как хотите, — сказал я, — зачем же двух?» — «Будут и друг за другом смотреть».
Но человек терпеливо,
на обломках старого, строил новое здание крепче и
ставил фонарь и теперь зажигает опять
огонь и, в свою очередь, смеется над ветром.
В это время Аринин стал поправлять
огонь и задел белку. Она упала. Стрелок
поставил ее
на прежнее место, но не так, как раньше, а головой вниз. Солон засуетился и быстро повернул ее головой кверху. При этом он сказал, что жарить белку можно только таким образом, иначе она обидится и охотнику не будет удачи, а рыбу, наоборот, надо
ставить к
огню всегда головой вниз, а хвостом кверху.
Как это было просто! В самом деле, стоит только присмотреться к походке молодого человека и старого, чтобы увидеть, что молодой ходит легко, почти
на носках, а старый
ставит ногу
на всю ступню и больше надавливает
на пятку. Пока мы с Дерсу осматривали покинутый бивак, Чжан Бао и Чан Лин развели
огонь и
поставили палатку.
Здесь случилось маленькое происшествие, которое задержало нас почти
на целый день. Ночью мы не заметили, как вода подошла к биваку. Одна нарта вмерзла в лед. Пришлось ее вырубать топорами, потом оттаивать полозья
на огне и исправлять поломки. Наученные опытом, дальше
на биваках мы уже не оставляли нарты
на льду, а
ставили их
на деревянные катки.
Пройти нам удалось немного. Опасаясь во время тумана заблудиться в горах, я решил рано стать
на бивак.
На счастье, Чжан Бао нашел между камней яму, наполненную дождевой водой, и вблизи от нее сухой кедровый стланец. Мы
поставили односкатную палатку, развели
огонь и стали сушиться.
В одном месте было много плавникового леса, принесенного сюда во время наводнений.
На Лефу этим пренебрегать нельзя, иначе рискуешь заночевать без дров. Через несколько минут стрелки разгружали лодку, а Дерсу раскладывал
огонь и
ставил палатку.
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки,
ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить
огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже старый человек делать сразу несколько дел. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
В одном месте река делала изгиб, русло ее проходило у противоположного берега, а с нашей стороны вытянулась длинная коса.
На ней мы и расположились биваком; палатку
поставили у края берегового обрыва лицом к реке и спиною к лесу, а впереди развели большой
огонь.
К вечеру мы немного не дошли до перевала и остановились у предгорий Сихотэ-Алиня.
На этот день
на разведки я послал казаков, а сам с Дерсу остался
на биваке. Мы скоро
поставили односкатную палатку, повесили над
огнем чайник и стали ждать возвращения людей. Дерсу молча курил трубку, а я делал записи в свой дневник.
— Никак, будь покоен! Я
огонь на ночь в чашку с водой
ставлю, — отвечал он, глядя в сторону.
Поставив чугуны в
огонь, Григорий влез ко мне
на печь и, вынув из кармана глиняную трубку, показал мне ее.
Когда мы немного просохли, то начали
ставить палатку и греть чай. Только теперь я почувствовал себя совершенно измученным и разбитым. Я лег около костра, но, несмотря
на усталость, не мог уснуть. Моим спутникам тоже не спалось. Всю ночь мы просидели у
огня, дремали и слушали, как бушевало море.
Мятежники, разделись
на две кучи, пошли — один навстречу Харину и, остановясь в теснине за рвом,
поставили батареи и открыли
огонь; другие старались заехать в тыл отряду.
Баба ушла в будку. Тусклым светляком приполз сторож, возвращавшийся с линии. Он
поставил фонарик
на скамейку,
огнем к стенке и тоже скрылся в избушке.
Огонь погас.
На линии все стихло. Только огоньки по направлению к Москве тихо мерцали, смешиваясь и переливаясь.
Выпрягли, спутали лошадей и пустили их
на сочную молодую траву; развели яркий
огонь, наложили дорожный самовар, то есть огромный чайник с трубою, постлали кожу возле кареты,
поставили погребец и подали чай.
Она, например, как
огня боялась всего, что может действовать
на воображенье; а потому ее дочь до семнадцатилетнего возраста не прочла ни одной повести, ни одного стихотворения, а в географии, истории и даже в естественной истории частенько
ставила в тупик меня, кандидата, и кандидата не из последних, как ты, может быть, помнишь.
Маруся, казалось, готова была примириться с нами. Она вступила в роль хозяйки,
поставила чайник и уселась было около Степана, ожидая, пока вода закипит у
огня. При этом исподлобья она взглядывала
на нас с выражением застенчивого любопытства. Но мой товарищ, в свою очередь окинув ее пристальным взглядом, сказал...
Ананий Яковлев(солидно). Никакого тут дьявола нет, да и быть не может. Теперь даже по морской части, хошь бы эти паруса али греблю, как напредь того было, почесть, что совсем кинули, так как этим самым паром стало не в пример сподручнее дело делать.
Поставят, спокойным манером, машину в нутро корабля; она вертит колеса, и какая ни
на есть там буря, ему нипочем. Как теперича стал ветер крепчать, развели
огонь посильнее, и пошел скакать с волны
на волну.
Брат Ираклий как-то весь сжался, ехидно улыбался и грел свои красные руки над
огнем. Брат Павлин
поставил над костром котелок с водой для ухи. Где-то со свистом пролетело стадо диких уток, отправлявшихся
на ночную кормежку.
Лучи маяков проницают туманы,
Над молом
поставят на стражу
огни.
Опустилось солнышко за черную полосу темного леса; воротились мужики домой с полевой работы, торопились они засветло отужинать — после Николина дня грешно в избах
огонь вздувать. Трифон Лохматый, сидя
на лавке возле двери, разболокался [Раздевался.], Фекла с дочерьми
ставила на стол ужину… Вдруг к воротам подкатила пара саврасок.
Заморозь чугун с водой — он окаменеет.
Поставь замороженный чугун в
огонь: станет лед трескаться, таять, пошевеливаться; станет вода качаться, бульки пускать; потом, как станет кипеть, загудит, завертится. То же делается и
на свете от тепла. Нет тепла — все мертво; есть тепло — все движется и живет. Мало тепла — мало движенья; больше тепла — больше движенья; много тепла — много движенья; очень много тепла — и очень много движенья.
Расходятся мирно и тихо по избам, и там в первый раз после лета вздувают
огни. Теперь барские дожинные столы перевелись, но у зажиточных крестьян
на Успеньев день наемным жнеям и жнецам
ставят еще сытный обед с вином, с пивом и непременно с деженем, а после обеда где-нибудь за околицей до поздней ночи молодежь водит хороводы, либо, рассевшись по зеленому выгону, поет песни и взапуски щелкает свежие, только что созревшие орехи.
Выпили хорошо, закусили того лучше. Потом расселись в кружок
на большом ковре. Сняв с козлов висевший над
огнем котелок, ловец
поставил его возле. Татьяна Андревна разлила уху по тарелкам. Уха была
на вид не казиста; сварив бель, ловец не процедил навара, оттого и вышла мутна, зато так вкусна, что даже Марко Данилыч, все время с усмешкой пренебреженья глядевший
на убогую ловлю, причмокнул от удовольствия и молвил...
Бодростина позвонила и велела дать
огонь, хоть
на дворе едва лишь смеркалось. Когда люди
поставили лампы и вышли, спустя шторы у окон, Водопьянов продолжал...
— Про это и попы не знают, какое у нежити обличие, — отозвался
на эти слова звонкоголосый мужичок и сейчас же сам заговорил, что у них в селе есть образ пророка Сисания и при нем списаны двенадцать сестер лихорадок, все как есть просто голыми бабами наружу выставлены, а рожи им все повыпечены, потому что как кто
ставит пророку свечу, сейчас самым
огнем бабу в морду ткнет, чтоб ее лица не значилось.
И едва молодая ведьма исчезла в трубу, муж ее вскочил с постели, подбросил новых дров
на потухавшие уголья, налил свежей воды в горшок и
поставил его
на огонь.
Шатер для него разбит, стража приставлена. Возле соорудили и походную церковь полотняную (в ней же постлали сперва кожу, а
на ней плат,
на который и
ставили алтарь; когда ж снимали церковь, палили место под нею
огнем). Великий князь вошел к себе в палатку с сыном, и все дворчане разошлись по своим местам.
Он видел, как она развела в печи
огонь, как
поставила на уголья горшок с водою, как начала в него бросать какие-то снадобья, приговаривая вполголоса странные, дикие для слуха слова.
Мертвеца положили
на телегу, поверх накопанного им золотистого песку, прикрыли рогожей и тихим шагом повезли в Знаменское по корчеватой лесной дороге; позади враздробь тихо шли мужики, рассыпавшись между деревьями, и рубахи их под солнечными пятнами вспыхивали красным
огнем. И когда проезжали мимо двухэтажного дома Ивана Порфирыча, псаломщик предложил
поставить покойника к нему...
Солдаты, покосившись
на Пьера, развели
огонь,
поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания
на Пьера, и разговаривали между собой.