Неточные совпадения
Бросились они все
разом в болото, и больше
половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
Ему не нужно было очень строго выдерживать себя, так как вес его как
раз равнялся положенным четырем пудам с
половиною; но надо было и не потолстеть, и потому он избегал мучного и сладкого.
Но
раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит
половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно?
Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела как на огне; работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести; другую с первого
разу испортили;
половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову… правда, по уверению той же старухи, вся беда произошла оттого, что барину вздумалось заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.
Сейчас уже
половина третьего, а ее все еще нет. Но как
раз в эту минуту слуга, приоткрыв дверь, сказал...
— Трудно отвечать на этот вопрос! всякая! Иногда я с удовольствием слушаю сиплую шарманку, какой-нибудь мотив, который заронился мне в память, в другой
раз уйду на
половине оперы; там Мейербер зашевелит меня; даже песня с барки: смотря по настроению! Иногда и от Моцарта уши зажмешь…
Вот почему Марья, как услышала давеча, что в
половине двенадцатого Катерина Николаевна будет у Татьяны Павловны и что буду тут и я, то тотчас же бросилась из дому и на извозчике прискакала с этим известием к Ламберту. Именно про это-то она и должна была сообщить Ламберту — в том и заключалась услуга. Как
раз у Ламберта в ту минуту находился и Версилов. В один миг Версилов выдумал эту адскую комбинацию. Говорят, что сумасшедшие в иные минуты ужасно бывают хитры.
Я уверен, что он
разом расколется на две
половины — ни больше ни меньше.
Половина великодушного расположения
разом с меня соскочила.
Она прежде встречалась мне
раза три-четыре в моей московской жизни и являлась Бог знает откуда, по чьему-то поручению, всякий
раз когда надо было меня где-нибудь устроивать, — при поступлении ли в пансионишко Тушара или потом, через два с
половиной года, при переводе меня в гимназию и помещении в квартире незабвенного Николая Семеновича.
Раз заведя, я был уверен, что проношу долго; я два с
половиной года нарочно учился носить платье и открыл даже секрет: чтобы платье было всегда ново и не изнашивалось, надо чистить его щеткой сколь возможно чаще,
раз по пяти и шести в день.
Все это я таил с тех самых пор в моем сердце, а теперь пришло время и — я подвожу итог. Но опять-таки и в последний
раз: я, может быть, на целую
половину или даже на семьдесят пять процентов налгал на себя! В ту ночь я ненавидел ее, как исступленный, а потом как разбушевавшийся пьяный. Я сказал уже, что это был хаос чувств и ощущений, в котором я сам ничего разобрать не мог. Но, все равно, их надо было высказать, потому что хоть часть этих чувств да была же наверно.
С детьми тоже скоро меня посадили вместе и пускали играть, но ни
разу, в целые два с
половиной года, Тушар не забыл различия в социальном положении нашем, и хоть не очень, а все же употреблял меня для услуг постоянно, я именно думаю, чтоб мне напомнить.
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не в грязь. Мы легко сделали тридцать восемь верст и слезали всего два
раза, один
раз у самого Аяна, завтракали и простились с Ч. и Ф., провожавшими нас, в другой
раз на
половине дороги полежали на траве у мостика, а потом уже ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже молчит, под конец и мы замолчали и часов в семь вечера молча доехали до юрты, где и ночевали.
На
половине «самой» с первого
раза трудно было заметить настоящее положение дел, а человек неопытный даже и ничего особенного не увидел бы.
Половина Марьи Степановны на этот
раз показалась ему особенно уютной — все в ней дышало такой патриархальной простотой, начиная со старинной мебели и кончая геранью на окнах.
На первый
раз трудно было разобраться в такой массе цифр, и Веревкин
половину бумаг сложил в свой объемистый портфель с оборванными ремнями и сломанным замком.
В их большом каменном доме было просторно и летом прохладно,
половина окон выходила в старый тенистый сад, где весной пели соловьи; когда в доме сидели гости, то в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком — и это всякий
раз предвещало обильный и вкусный ужин.
Но во второй
половине речи как бы вдруг изменил и тон и даже прием свой и
разом возвысился до патетического, а зала как будто ждала того и вся затрепетала от восторга.
— Это так, это именно так, — восклицал во внезапном возбуждении Алеша, — брат именно восклицал мне тогда, что
половину,
половину позора (он несколько
раз выговорил:
половину!) он мог бы сейчас снять с себя, но что до того несчастен слабостью своего характера, что этого не сделает… знает заранее, что этого не может и не в силах сделать!
Возразят, пожалуй: „Есть свидетели, что он прокутил в селе Мокром все эти три тысячи, взятые у госпожи Верховцевой, за месяц перед катастрофой,
разом, как одну копейку, стало быть, не мог отделить от них
половину“.
Дверь тихонько растворилась, и я увидал женщину лет двадцати, высокую и стройную, с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и черною как смоль косою; большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ. На ней было белое платье; голубая шаль, заколотая у самого горла золотой булавкой, прикрывала до
половины ее тонкие, породистые руки. Она шагнула
раза два с застенчивой неловкостью дикарки, остановилась и потупилась.
Река Сыдагоу длиною 60 км. В верхней
половине она течет параллельно Вай-Фудзину, затем поворачивает к востоку и впадает в него против села Пермского. Мы вышли как
раз к тому месту, где Сыдагоу делает поворот. Река эта очень каменистая и порожистая. Пермцы пробовали было по ней сплавлять лес, но он так сильно обивался о камни, что пришлось бросить это дело. Нижняя часть долины, где проходит почтовый тракт, открытая и удобная для земледелия, средняя — лесистая, а верхняя — голая и каменистая.
А это значит, что все было уже приготовлено более, чем на
половину: цель и порядок швейной были хорошо известны всем членам компании, новые девушки прямо и поступали с тем желанием, чтобы с первого же
раза было введено то устройство, которого так медленно достигала первая мастерская.
Видятся как родные, иной день и по десять
раз, но каждый
раз на одну, на две минуты; иной день, почти целый день одна из
половин пуста, ее население на другой
половине.
Но известие о генерале с генеральшею
разом двинуло историю вперед на всю остававшуюся
половину пути.
В
половине декабря состоялось губернское собрание, которое на этот
раз было особенно людно. Даже наш уезд, на что был ленив, и тот почти поголовно поднялся, не исключая и матушки, которая, несмотря на слабеющие силы, отправилась в губернский город, чтобы хоть с хор послушать, как будут «судить» дворян. Она все еще надеялась, что господа дворяне очнутся, что начальство прозреет и что «злодейство» пройдет мимо.
Посад стоял как
раз на
половине дороги, и матушка всегда оставалась там дольше, нежели на других привалах.
Они ютились больше в «вагончике». Это был крошечный одноэтажный флигелек в глубине владения Румянцева. В первой
половине восьмидесятых годов там появилась и жила подолгу красавица, которую звали «княжна». Она исчезала на некоторое время из Хитровки, попадая за свою красоту то на содержание, то в «шикарный» публичный дом, но всякий
раз возвращалась в «вагончик» и пропивала все свои сбережения. В «Каторге» она распевала французские шансонетки, танцевала модный тогда танец качучу.
Развлекались еще ляпинцы во время студенческих волнений, будучи почти всегда во главе движения.
Раз было так, что больше
половины «Ляпинки» ночевало в пересыльной тюрьме.
Жизнь нашего двора шла тихо,
раз заведенным порядком. Мой старший брат был на два с
половиной года старше меня, с младшим мы были погодки. От этого у нас с младшим братом установилась, естественно, большая близость. Вставали мы очень рано, когда оба дома еще крепко спали. Только в конюшне конюхи чистили лошадей и выводили их к колодцу. Иногда нам давали вести их в поводу, и это доверие очень подымало нас в собственном мнении.
На этом показателе смертности можно было бы построить великолепную иллюзию и признать наш Сахалин самым здоровым местом в свете; но приходится считаться с следующим соображением: при обыкновенных условиях на детские возрасты падает больше
половины всех умерших и на старческий возраст несколько менее четверти, на Сахалине же детей очень немного, а стариков почти нет, так что коэффициент в 12,5 %, в сущности, касается только рабочих возрастов; к тому же он показан ниже действительного, так как при вычислении его в отчете бралось население в 15 000, то есть по крайней мере в полтора
раза больше, чем оно было на самом деле.
При мне, например, в Александровске всякий
раз во время обедни переднюю
половину церкви занимали чиновники и их семьи; затем следовал пестрый ряд солдаток, надзирательских жен и женщин свободного состояния с детьми, затем надзиратели и солдаты, и уже позади всех у стены поселенцы, одетые в городское платье, и каторжные писаря.
Перемежающаяся лихорадка показана 428
раз, причем на долю Александровского округа приходится больше
половины; причинами в отчете названы теснота жилищ без достаточного притока свежего воздуха, загрязнение почвы около жилищ, работы в местностях, подверженных периодическим заливаниям, и устройство поселений в таких местностях.
Мне удалось один
раз, уже довольно поздно для чибисов, кажется в
половине сентября, вышибить крупною дробью одного чибиса из стаи, пролетевшей очень высоко надо мною, вероятно в дальний поход. Чибис был облит салом и так вкусен, что уступал в этом только бекасиной породе.
В
половине мая некоторые перепелки уже сидят на гнездах: такие выводки называются ранниками, зато иные выводят детей в исходе июля, которые и называются поздышами. Итак, в течение двух месяцев всегда найти самых маленьких перепелят. Это исключительное свойство перепелок заставляет многих охотников думать, что одна и та же самка выводит два
раза детей в одно лето.
Голубь и голубка сидят попеременно на яйцах в продолжение двух с
половиною недель. Многие охотники говорят, что все голубиные породы выводят детей по три
раза в одно лето. Не могу с точностию подтвердить этого мнения, но считаю его вероятным потому, что в мае, июне и июле нахаживал я голубей, сидящих на яйцах, а равно и потому, что яиц бывает всегда только по два.
— А ты откуда узнал, что он два с
половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот
раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
Она представила князя гостям, из которых большей
половине он был уже известен. Тоцкий тотчас же сказал какую-то любезность. Все как бы несколько оживились, все
разом заговорили и засмеялись. Настасья Филипповна усадила князя подле себя.
Князь вышел и некоторое время ходил в раздумье по тротуару. Окна комнат, занимаемых Рогожиным, были все заперты; окна
половины, занятой его матерью, почти все были отперты; день был ясный, жаркий; князь перешел через улицу на противоположный тротуар и остановился взглянуть еще
раз на окна: не только они были заперты, но почти везде были опущены белые сторы.
— Дурак ты, Тарас, верно тебе говорю… Сдавай в контору
половину жилки, а другую мне. По два с полтиной дам за золотник… Как
раз вдвое выходит супротив компанейской цены. Говорю: дурак… Товар портишь.
Таисья теперь думала о том, как бы благополучно миновать куренную повертку, которая выходила на самосадскую дорогу в
половине, — попадутся куренные, как
раз узнают по пегашке и расскажут брательникам.
Нюрочке делалось совестно за свое любопытство, и она скрывалась, хотя ее так и тянуло в кухню, к живым людям. Петр Елисеич
половину дня проводил на фабрике, и Нюрочка ужасно скучала в это время, потому что оставалась в доме одна, с глазу на глаз все с тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился в сарайную, а его комнату временно занимала Катря. Веселая хохлушка тоже заметно изменилась, и Нюрочка несколько
раз заставала ее в слезах.
Старики пошли коридором на женскую
половину и просидели там до полночи. В двенадцать часов поужинали, повторив полный обед, и разошлись спать по своим комнатам. Во всем доме
разом погасли все огни, и все заснули мертвым сном, кроме одной Ольги Сергеевны, которая долго молилась в своей спальне, потом внимательно осмотрела в ней все закоулочки и, отзыбнув дверь в комнату приехавших девиц, тихонько проговорила...
В
половине обедни в церковь вошел Кергель. Он не был на этот
раз такой растерянный; напротив, взор у него горел радостью, хотя, сообразно печальной церемонии, он и старался иметь печальный вид. Он сначала очень усердно помолился перед гробом и потом, заметив Вихрова, видимо, не удержался и подошел к нему.
— Ты ведь у меня, у женатого, еще в первый
раз, посмотри мое помещение, — сказал он и повел приятеля показывать ему довольно нарядно убранную
половину их.
—
Половина одиннадцатого! Я и был там… Но я сказался больным и уехал и — это первый, первый
раз в эти пять дней, что я свободен, что я был в состоянии урваться от них, и приехал к тебе, Наташа. То есть я мог и прежде приехать, но я нарочно не ехал! А почему? ты сейчас узнаешь, объясню; я затем и приехал, чтоб объяснить; только, ей-богу, в этот
раз я ни в чем перед тобой не виноват, ни в чем! Ни в чем!
Дорога от М. до Р. идет семьдесят верст проселком. Дорога тряска и мучительна; лошади сморены, еле живы; тарантас сколочен на живую нитку; на
половине дороги надо часа три кормить. Но на этот
раз дорога была для меня поучительна. Сколько
раз проезжал я по ней, и никогда ничто не поражало меня: дорога как дорога, и лесом идет, и перелесками, и полями, и болотами. Но вот лет десять, как я не был на родине, не был с тех пор, как помещики взяли в руки гитары и запели...
Обед имел быть устроен в парадной
половине господского дома, в которой останавливался Евгений Константиныч. Кухня набоба оставалась еще в Кукарском заводе, и поэтому обед предполагался на славу. Тетюев несколько
раз съездил к Нине Леонтьевне с повинной, но она сделала вид, что не только не огорчена его поведением, но вполне его одобряет, потому что интересы русской горной промышленности должны стоять выше всяких личных счетов.
Ромашов долго кружил в этот вечер по городу, держась все время теневых сторон, но почти не сознавая, по каким улицам он идет.
Раз он остановился против дома Николаевых, который ярко белел в лунном свете, холодно, глянцевито и странно сияя своей зеленой металлической крышей. Улица была мертвенно тиха, безлюдна и казалась незнакомой. Прямые четкие тени от домов и заборов резко делили мостовую пополам — одна
половина была совсем черная, а другая масляно блестела гладким, круглым булыжником.