Неточные совпадения
—
Слава те, господи! кажется, забыл про горчицу! — говорили они, снимая шапки и набожно крестясь
на колокольню.
И опять по обеим сторонам столбового пути
пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом
на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече
колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам
на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца в углу двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота,
пошел по улице, и, когда проходил мимо
колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под ударом ветра.
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их
на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал
на колено. Пятеро мужиков, подняв с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что края легли ему
на шапки и
на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо, широкими шагами
пошел ко входу
на колокольню, пятеро мужиков провожали его,
идя попарно.
Там Рисположенский рассказывает, как в стране необитаемой жил маститый старец с двенадцатью дочерьми мал мала меньше и как он
пошел на распутие, — не будет ли чего от доброхотных дателей; тут наряженный медведь с козой в гостиной пляшет, там Еремка колдует, и
колокольный звон служит к нравственному исправлению, там говорят, что грех чай пить, и проч., и проч.
Вихров почти наизусть выучил всю эту дорогу: вот пройдет мимо гумен Воздвиженского и по ровной глинистой дороге начнет подниматься
на небольшой взлобок, с которого ненадолго бывает видно необыкновенно красивую
колокольню села Богоявления; потом путь
идет под гору к небольшому мостику, от которого невдалеке растут две очень ветвистые березы; затем опять надо
идти в гору.
Это звонили
на моленье, и звонили в последний раз; Вихрову при этой мысли сделалось как-то невольно стыдно; он вышел и увидел, что со всех сторон села
идут мужики в черных кафтанах и черных поярковых шляпах, а женщины тоже в каких-то черных кафтанчиках с сборками назади и все почти повязанные черными платками с белыми каймами; моленная оказалась вроде деревянных церквей, какие прежде строились в селах, и только
колокольни не было, а вместо ее стояла
на крыше
на четырех столбах вышка с одним колоколом, в который и звонили теперь; крыша была деревянная, но дерево
на ней было вырезано в виде черепицы; по карнизу тоже
шла деревянная резьба; окна были с железными решетками.
Вот однажды сижу я
на стене, гляжу вдаль и слушаю
колокольный звон… вдруг что-то пробежало по мне — ветерок не ветерок и не дрожь, а словно дуновение, словно ощущение чьей-то близости… Я опустил глаза. Внизу, по дороге, в легком сереньком платье, с розовым зонтиком
на плече, поспешно
шла Зинаида. Она увидела меня, остановилась и, откинув край соломенной шляпы, подняла
на меня свои бархатные глаза.
Собака потерлась о мои ноги, и дальше
пошли втроем. Двенадцать раз подходила бабушка под окна, оставляя
на подоконниках «тихую милостыню»; начало светать, из тьмы вырастали серые дома, поднималась белая, как сахар,
колокольня Напольной церкви; кирпичная ограда кладбища поредела, точно худая рогожа.
— Соткнулся я с женщиной одной — от всей жизни спасение в ней, — кончено! Нет верхового! Не
послала. Города построила новые, людями населила хорошими, завела
на колокольню и бросила сюда вот! Ушла! Стало быть, плох я ей…
«Адмирал Фосс» пополз вверх, стал
на высоте
колокольни Святого Петра и
пошел вниз так, что, когда опустился, быстрота его хода была тридцать миль в час.
Бывало, когда он вздумает потешиться и позвонить в колокола, — а он, царство ему небесное! куда изволил это жаловать, — то всегда
пошлет меня
на колокольню, как ближнего своего стряпчего, с ключом проведать, все ли ступеньки целы
на лестнице.
Всенощная отошла, показался народ. Лаптев с напряжением всматривался в темные фигуры. Уже провезли архиерея в карете, уже перестали звонить, и
на колокольне один за другим погасли красные и зеленые огни — это была иллюминация по случаю храмового празд — ника, — а народ все
шел не торопясь, разговаривая, останавливаясь под окнами. Но вот, наконец, Лаптев услышал знакомый голос, сердце его сильно забилось, и оттого, что Юлия Сергеевна была не одна, а с какими-то двумя дамами, им овладело отчаяние.
— Я сейчас же к ним в церковь и
пойду, благо обедня еще не кончилась. Ведь эта большая церковь, вероятно, ваш приход? — присовокупила она, показывая
на видневшуюся в окно огромную
колокольню.
— Полно бормотать-то: ведь я дело говорю.
Пойдем! А ты, Андрюша, — продолжал инвалид, обращаясь к молодому парню, который стоял
на колокольне, — лишь только завидишь супостатов, тотчас и давай знать.
Пойдем, Александр Дмитрич!
— Близехонько, крестной! — отвечал с
колокольни мальчик, —
на самом выгоне — вон уж поровнялись с нашими, что засели
на болоте; да они их не видят… Впереди едут конные… в железных шапках с хвостами… Крестной! крестной! да
на них и одежа-та железная… так от солнышка и светит… Эва! сколько их!.. Вот
пошли пешие!.. Эге! да народ-то все мелкой, крестной! Наши с ними справятся…
— Видали, — лапы-те у него каковы длинны? Вон как
идёт, будто это для него
на всех
колокольнях звонят.
В городе Антонушку не любили, он был мордвин или чуваш, и поэтому нельзя было думать, что он юродивый Христа ради, но его боялись, считая предвозвестником несчастий, и когда, в час поминок, он явился
на двор Артамоновых и
пошёл среди поминальных столов, выкрикивая нелепые слова: «Куятыр, куятыр, — чёрт
на колокольню, ай-яй, дождик будет, мокро будет, каямас чёрненько плачет!» — некоторые из догадливых людей перешепнулись...
Ушли. Горбун, посмотрев вслед им, тоже встал,
пошёл в беседку, где спал
на сене, присел
на порог её. Беседка стояла
на холме, обложенном дёрном, из неё, через забор, было видно тёмное стадо домов города,
колокольни и пожарная каланча сторожили дома. Прислуга убирала посуду со стола, звякали чашки. Вдоль забора прошли ткачи, один нёс бредень, другой гремел железом ведра, третий высекал из кремня искры, пытаясь зажечь трут, закурить трубку. Зарычала собака, спокойный голос Тихона Вялова ударил в тишину...
Приходил он
на колокольню самым первым, когда в церкви
шла еще обедня и звонить нельзя было.
Давно стою, волнуясь,
на часах,
И смотрит ярко месяц с тверди синей,
Спит монастырский двор в его лучах,
С церковных крыш блестит колючий иней.
Удастся ли ей вырваться-то? Ах!
И олуха такого быть рабыней!
На колокольне ровно восемь бьет;
Вот заскрипел слегка снежок…
Идет!
Дьячиха налила ему чепурушечку, и Аллилуй подкрепился и
пошел опять к храму, а жена его тоже, поправясь маленькой чашечкой, вышла вместе с ним и отправилась к учрежденной вдовице — звать ее «знаменить». Тут они тоже между собою покалякали, и когда вышли вдвоем, имея при себе печать
на знаменования, то Аллилуева жена
на половине дороги к дому вдруг услыхала ни
на что не похожий удар в несколько младших колоколов и тотчас же увидала людей, которые бежали к
колокольне и кричали: «Аллилуй разбился!»
Между тем в
Колокольной заблистали медные каски пожарных, появились отряды городовых с револьверами, жандармов с саблями и рота стрелкового батальона, которая была остановлена
на пути своем в крепость, куда
шла для занятия караулов. Отряды эти загородили выход из улицы со стороны Владимирской.
Ужас и уныние
шли вместе с холерой; вечером и
на рассвете по всем церквам гудел
колокольный звон, чтобы во всю ночь между звонами никто не смел выходить
на улицу;
на перекрестках дымились смрадные кучи навоза, покойников возили по ночам арестанты в пропитанных дегтем рубахах, по домам жгли бесщадно все оставшееся после покойников платье, лекаря ходили по домам и все опрыскивали хлором, по народу расходились толки об отравлении колодцев…
На другой день рано утром, когда в барском доме еще спали, Степан надел свою старую одежу и
пошел в деревню. Звонили к обедне. Утро было воскресное, светлое, веселое — только бы жить да радоваться! Степан прошел мимо церкви, взглянул тупо
на колокольню и зашагал к кабаку. Кабак открывается, к несчастью, раньше, чем церковь. Когда он вошел в кабак, у прилавка уже торчали пьющие.
— Вот что… Я проведу вас
на колокольню… Она,
слава Иисусу, уцелела, хотя купол костела и обгорел. A с
колокольни все видать, как
на ладони, все дворы, все хаты…
Пойдем…
Тарантас спустился с дороги в лощину. Левее,
на пригорке, забелела
колокольня.
Пошли заборы… Переехали мост и стали подниматься мимо каких-то амбаров, а минут через пять въехали
на площадь, похожую
на поляну, обстроенную обывательскими домиками… Кое-где в окнах уже замелькали огоньки.
Я попал как раз в тот момент, когда с высоты этой импровизированной трибуны был поставлен
на referendumвопрос:
идти ли всем скопом к попечителю и привести или привезти его из квартиры его (
на Колокольной) в университет, чтобы добиться от него категорических ответов
на требования студентов.
Зазвонили. Палтусов поднял голову и поглядел вверх,
на колокольню. Чего же стоит забраться вон туда, откуда
идет звон. Дверь теперь отперта… Звонарь не доглядит. Дать ему рубль. А потом легонько подойти к перилам. Один скачок… и кончено!.. В Лондоне бросаются же каждый год с колонн
на Трафальгар-сквере, и с
колокольни св. Павла целыми дюжинами бросаются…
Она из бедного семейства, поповна,
колокольного звания, так сказать; женился я
на ней, когда ей было 17 лет, и ее выдали за меня больше из-за того, что было есть нечего, нужда, злыдни, а у меня все-таки, видите, земля, хозяйство, ну, как-никак, все-таки офицер; лестно ей было за меня
идти, знаете ли.
«Деньги, — рассуждал, конечно, сам с собою, еще
на гимназической скамейке Николай Леопольдович, сила. За деньги я куплю себе все: уважение,
славу, почет… Звон презренного металла это благовест
на колокольне современного храма золотого тельца», — повторял он с восторгом где-то слышанную им фразу.
При Петре Великом в Петергофе существовал «забавный дворец». В большом гроте последнего висело несколько стеклянных колоколов, подобранных по тонам, или, как говорилось тогда, «
колокольня, которая ходит водою»; в колокола
шли пробочные молоточки, которые приводились в движение посредством механизма,
на который падала вода. Звуки, издаваемые колоколами, были очень приятны, аккорды неслись тихие,
на разные мотивы. Эта
колокольня называлась «ноты» и существовала еще во времена Анны Иоанновны.