Неточные совпадения
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой
познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в
другом месте.
— Читал Кропоткина, Штирнера и
других отцов этой церкви, — тихо и как бы нехотя ответил Иноков. — Но я — не теоретик, у меня нет доверия к словам. Помните — Томилин учил нас:
познание — третий инстинкт? Это, пожалуй, верно в отношении к некоторым, вроде меня, кто воспринимает жизнь эмоционально.
— Преумный, с какими
познаниями: по-гречески только профессор да протопоп в соборе лучше его знают! — говорил
другой. — Его адъюнктом сделают.
В
познании о себе самом человек приобщается к тайнам, неведомым в отношении к
другим.
Таким способом надеются приобщить
других к своему
познанию, убедить их.
Значит, в процессе
познания внешнего мира объект трансцендентен в отношении к познающему я, но, несмотря на это, он остается имманентным самому процессу знания; следовательно, знание о внешнем мире есть процесс, одною своею стороною разыгрывающий в мире не-я (материал знания), а
другой стороной совершающийся в мире «я» (сравнивание)».
Поступая в
познании естества, откроют, может быть, смертные тайную связь веществ духовных или нравственных с веществами телесными или естественными; что причина всех перемен, превращений, превратностей мира нравственного или духовного зависит, может быть, от кругообразного вида нашего обиталища и
других к солнечной системе принадлежащих тел, равно, как и оно, кругообразных и коловращающихся…
А то всё хлещутся, а в народе за них спор пошел: одни говорят: «Чепкун Бакшея перепорет», а
другие спорят: «Бакшей Чепкуна перебьет», и кому хочется, об заклад держат — те за Чепкуна, а те за Бакшея, кто на кого больше надеется. Поглядят им с
познанием в глаза и в зубы, и на спины посмотрят, и по каким-то приметам понимают, кто надежнее, за того и держат. Человек, с которым я тут разговаривал, тоже из зрителей опытных был и стал сначала за Бакшея держать, а потом говорит...
— Такая же, как между всякой философией и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а религия преподает то, что сказано в божественном откровении; но путь в достижении того и
другого познания в мистицизме иной, чем в
других философских системах и в
других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть
познания сущности мирового бытия и что путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
— И этот Сен-Мартен, — продолжал тот, — вот что, между прочим, сказал: что если кто почерпнул
познания у Бема, считаемого мудрецами мира сего за сумасшедшего, то пусть и не раскрывает никаких
других сочинений, ибо у Бема есть все, что человеку нужно знать!
Это-то обладание мнимым непогрешимым их орудием
познания и служит главным препятствием понимания христианского учения для людей неверующих и так называемых научных, мнением которых и руководится всё огромное большинство неверующих, так называемых образованных людей. Из этого-то мнимого понимания вытекают все заблуждения научных людей о христианском учении, и в особенности два странные недоразумения, более всего
другого препятствующие правильному пониманию его.
Одни люди — меньшинство — тотчас же, сразу пророческим чувством указывают истинность учения, отдаются ему и исполняют его.
Другие — большинство — только длинным путем ошибок, опытов и страданий приводятся к
познанию истинности учения и необходимости усвоения его.
Яицкие казаки, зачинщики бунта, управляли действиями прошлеца, не имевшего
другого достоинства, кроме некоторых военных
познаний и дерзости необыкновенной.
— Чем жить даром, не лучше ли постараться передать
другим, что я знаю: может быть, они извлекут из моих
познаний хотя некоторую пользу. Способности мои недюжинные же наконец, языком я владею… Вот я и решился посвятить себя этому новому делу. Хлопотно мне было достать место; частных уроков давать я не хотел; в низших училищах мне делать было нечего. Наконец мне удалось достать место преподавателя в здешней гимназии.
Они попробовали плод древа
познания и грустно поведали о кислоте и гнилости его, похожие на тех добрых людей, которые со слезами рассказывают о пороках
друга — и им верят добрые люди, потому что они
друзья.
После разговора с игуменом и мне захотелось в
другой монастырь идти, где бы победнее, попроще и не так много работы; где монахи ближе к делу своему —
познанию грехов мира — стоят, но захлестнули меня разные события.
В развитии народов и всего человечества — сами принципы, признаваемые главнейшими двигателями истории, зависят, несомненно, от того, в каком положении находятся, в ту или
другую эпоху, человеческие
познания о мире.
С одной стороны, им тут представляется случай выказать собственные
познания, насколько их хватит; с
другой — они своими замечаниями все-таки оказывают услугу обществу, потому что их поправки если и не выучат немца хорошо говорить по-русски, то по крайней мере докажут слушателям, что действительно — немец говорит неправильно.
Хотят уверить нас, что может быть народ, набивающий себя
познаниями, без уменья мыслить, и может быть
другой народ, предающийся мысли, без знаний.
Ведь это можно в насмешку повторять слова щедринской талантливой натуры, что «русский человек без науки все науки прошел», в насмешку можно сказать, что г. Кокорев, не имея никаких
познаний, внезапно написал гениальное сочинение о предмете, который от
других обыкновенно требует продолжительных занятий и серьезного изучения.
И «щур», увлекшись, поднялся, зашагал около стен и, размахивая руками, начал выкладывать передо мною свои
познания по хирургической патологии… Омертвение костей черепа, воспаление мозга, смерть и
другие ужасы так и сыпались из его рта с бесконечными объяснениями макроскопических и микроскопических процессов, сопровождающих эту туманную и неинтересную для меня terram incognitam [неизвестную землю, область (лат.).].
Как первое правило мудрости в
познании самого себя, потому что только знающий себя может знать и
других, так и первое правило милосердия в том, чтобы довольствоваться малым, потому что только такой довольный малым может быть милосердным к
другим.
Один способ
познания разделяет нас
друг от
друга непробиваемой стеной,
другой убирает стену, и мы сливаемся в одно со всеми. Один способ научает нас признавать то, что все
другие существа не «я», а
другой учит тому, что все существа то же «я», какое мы сознаем собою.
Другой же способ
познания в том, что все
другие существа мы считаем связанными с нами, считаем, что мы то же самое, что и они.
«Тварность Зефиротов следует из того, что они изображаются в книге Зогар существами ограниченными в своем
познании и силе, — что самозаключенное Эн представляется столь же недоступным для них, как и для
других тварей, что, наконец, в книге Зогар прямо говорится о творении их во времени» (ib., 68).
Религия, которая останавливается на мистицизме и равнодушна к религиозному
познанию, дефектна, она склоняется, с одной стороны, к эвдемонизму, к услаждению своим мистическим экстазом, а с
другой — легко подпадает влиянию какой-либо церковной ортодоксии (в глазах Гартмана — смертный грех).
Религиозная жизнь, по IIIлейермахеру, является третьей стороной жизни, существующей рядом с двумя
другими,
познанием и действованием, и выражает собой область чувства, ибо «такова самобытная область, которую я хочу отвести религии, и притом всецело ей одной… ваше чувство… вот ваша религиозность… это не ваши
познания или предметы вашего
познания, а также не ваши дела и поступки или различные области вашего действования, а только ваши чувства…
Но они совершенно бесполезны как для
познания других вещей, так и бытия их, ибо не находятся в причастных им вещах;· ведь в таком случае они могли бы, быть может, являться причиной в таком смысле, как примесь белого есть причина того, что нечто бело…
О нем «в душе нет
другого познания, кроме знания, каким образом она не знает Его» (блаж.
В учении Аристотеля о формах мы имеем только иную (в одном смысле улучшенную, а в
другом ухудшенную) редакцию платоновского же учения об идеях, без которого и не мог обойтись мыслитель, понимавший науку как
познание общего (το καθόλου) и, следовательно, сам нуждавшийся в теории этого «общего», т. е. в теории идей-понятий.
Это свидетельствует о развитии духа научности вообще, а вместе с тем и о творческом упадке религии, при котором коллекционирование чужих сокровищ заставляет забывать о своей собственной бедности [Такое значение развития науки о религии отметил еще Гегель: «Если
познание религии понимается лишь исторически, то мы должны рассматривать теологов, дошедших до такого понимания, как конторщиков торгового дома, которые ведут бухгалтерию только относительно чужого богатства, работают лишь для
других, не приобретая собственного имущества; хотя они получают плату, но их заслуга только в обслуживании и регистрировании того, что составляет имущество
других…
С одной стороны,
познание есть нечто преднаходимое в душе, что должно быть только пробуждено, выявлено, осознано, но, с
другой, припоминанием предполагается возможность предварительного забвения и выпадения из сознания и, следовательно, как бы новое нахождение.
Существо отношения человека к жизни мало изменится от того, будет ли у него одна теория
познания или
другая.
Это совсем
другой род
познания жизни — интуитивный.
В
познании бытия человек есть совсем особая реальность, не стоящая в ряду
других реальностей.
Она не могла, конечно, не чувствовать таланта, ума Тэна и его специальных
познаний, но вполне ценить все это, делать сравнение с
другими лекторами Парижа вряд ли была в силах.
Для того, кто бы пожелал расширять свои
познания и в аудиториях
других факультетов (что нисколько не возбранялось), тогдашний Дерпт был, в общем, опять-таки выше.
Первый и главный акт нашего
познания живых существ тот, что мы много разных предметов включаем в понятие одного живого существа, и это живое существо исключаем из всего
другого. И то и
другое мы делаем только на основании всеми нами одинаково сознаваемого определения жизни, как стремления к благу себя, как отдельного от всего мира существа.
Соображение же о том, что в человеке есть нечто такое, чего мы не видим ни в животных, ни в растениях, ни в мертвом веществе, и что это-то нечто и есть единственный предмет
познания, без которого бесполезно всякое
другое, не смущает их.
Познание чего бы то ни было для нас есть перенесение на
другие предметы нашего знания о том, что жизнь есть стремление к благу, достигаемое подчинением закону разума.
Другой разряд особенно распространенных в наше время рассуждений, при которых уже совершенно теряется из вида единственный предмет
познания, такой: рассматривая человека, как предмет наблюдения, мы видим, говорят ученые, что он так же питается, ростет, плодится, стареется и умирает, как и всякое животное: но некоторые явления — психические (так они называют их) — мешают точности наблюдений, представляют слишком большую сложность, и потому, чтобы лучше понять человека, будем рассматривать его жизнь сперва в более простых проявлениях, подобных тем, которые мы видим в лишенных этой психической деятельности животных и растениях.
Наблюдения над
другими существами, стремящимися к своим, неизвестным мне, целям, составляющим подобие того блага, стремление к которому я знаю в себе, не только не могут ничего уяснить мне, но наверное могут скрыть от меня мое истинное
познание жизни.
Сначала мне кажется, что этот отрезок конуса и есть вся моя жизнь, но по мере движения моей истинной жизни, с одной стороны, я вижу, что то, что составляет основу моей жизни, находится позади ее, за пределами ее: по мере жизни я живее и яснее чувствую мою связь с невидимым мне прошедшим; с
другой стороны, я вижу, как эта же основа опирается на невидимое мне будущее, я яснее и живее чувствую свою связь с будущим и заключаю о том, что видимая мною жизнь, земная жизнь моя, есть только малая часть всей моей жизни с обоих концов ее — до рождения и после смерти — несомненно существующей, но скрывающейся от моего теперешнего
познания.
Всесторонние
познания в новом учителе были открыты князем при следующих обстоятельствах. Во время прогулок их вдвоем, князь давал ему объяснения, каким образом он подводил на дом лепные карнизы, как выводил и выращивал те или
другие редкие растения, чем лечил борзых и гончих. Забывая на старости лет о данных им уже объяснениях, которые Николай Леопольдович твердо старался завомнить, князь возвращался снова к тому же предмету.
При этом случае маленьким красноречивым переводчиком передано боярину, сколько ошибаются жители Москвы, почитая лекаря за колдуна; что наука снабдила его только знанием естественных сил и употребления их для пользы человека; что, хотя и существуют в мире
другие силы, притягательные и отталкивающие, из которых человек, посвященный в тайны их разложения и соединения, может делать вещи, с виду чудесные для неведения, однако он, Антон-лекарь, к сожалению, не обладает
познанием этих сил, а только сам ищет их.
Критицисты пытались признать творческий характер
познания, но, в сущности, они перенесли всю необходимость природы в категории разума и покорились необходимости с
другого конца.
Знак для
познания брата есть пожатие руки таким образом, чтобы большой палец одного подавил руку
другого вдруг два раза с малою остановкою, а в третий гораздо сильнее.
Нужно найти
другие гостиные, где вы сначала, может быть, поскучаете, но потом будете окружены, что касается до мужчин, всем, что у нас только есть лучшего, comme lumières et jargon [и
познаниями, и жаргоном (фр.).].
Задачей
познания не является повторение в форме понятий чего-то уже имеющегося в
другом месте, но создание совершенно новой области, дающей лишь совместно с чувственно-данным миром полную действительность.
Мальчик постоянно приучал свое слабое тело к воинским трудам и обогащал ум
познаниями, необходимыми для военного человека. В помещичьем доме Суворовых был мезонин, заключавший в себе четыре комнаты; две занимал Александр со своим старым дядькой Степаном, а
другие две — учитель. Убранство комнаты мальчика Суворова вполне соответствовало его самоподготовке к солдатской жизни.