Неточные совпадения
Я долго,
горько думала…
Гром грянул, окна дрогнули,
И я вздрогнула… К гробику
Подвел меня старик:
— Молись, чтоб к лику ангелов
Господь причислил Демушку! —
И дал мне в руки дедушка
Горящую свечу.
— О, я
горько ошибся!.. Я
думал, безумный, что по крайней мере эти эполеты дадут мне право надеяться… Нет, лучше бы мне век остаться в этой презренной солдатской шинели, которой, может быть, я был обязан вашим вниманием…
И долго я лежал неподвижно и плакал
горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я
думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие — исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся.
Пила и ела она как бы насилуя себя, почти с отвращением, и было ясно, что это не игра, не кокетство. Ее тоненькие пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала маленькие кусочки хлеба, птичьи глаза ее смотрели на хлопья мякиша вопросительно, как будто она
думала: не
горько ли это вещество, не ядовито ли?
Затем он
подумал, что неправильно относится к Дуняше, недооценивает ее простоту. Плохо, что и с женщиной он не может забыться, утратить способность наблюдать за нею и за собой. Кто-то из французских писателей
горько жаловался на избыток профессионального анализа… Кто? И, не вспомнив имя писателя, Самгин уснул.
— Не говори, не говори! — остановила его она. — Я опять, как на той неделе, буду целый день
думать об этом и тосковать. Если в тебе погасла дружба к нему, так из любви к человеку ты должен нести эту заботу. Если ты устанешь, я одна пойду и не выйду без него: он тронется моими просьбами; я чувствую, что я заплачу
горько, если увижу его убитого, мертвого! Может быть, слезы…
Мальчишка-голландец
горько заплакал,
думая, что настал последний час.
Божья власть, а все
горько!» «Да, в самом деле он несчастлив», —
подумал я; что же еще после этого назвать несчастьем?
«Что с ним?» — мельком
подумал Митя и вбежал в комнату, где плясали девки. Но ее там не было. В голубой комнате тоже не было; один лишь Калганов дремал на диване. Митя глянул за занавесы — она была там. Она сидела в углу, на сундуке, и, склонившись с руками и с головой на подле стоявшую кровать,
горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы не услышали. Увидав Митю, она поманила его к себе и, когда тот подбежал, крепко схватила его за руку.
— Эх, ты
думаешь, что он мучается; ведь он это нарочно приревновал, а ему самому все равно, —
горько проговорила Грушенька.
Что,
думал я, глядя на умирающие деревья, чай, стыдно и
горько вам?..
Когда он ушел, я бросилась на постель и
горько,
горько плакала, потом стала
думать, что делать — все сколько-нибудь ценные вещи — кольцы, ложки — давно были заложены; я видела один выход: приходилось идти к нашим и просить их тяжелой, холодной помощи.
«О мой ненаглядный муж! приникни ко мне головою своею! Зачем ты приголубливаешь к себе такие черные думы», —
подумала Катерина, да не посмела сказать.
Горько ей было, повинной голове, принимать мужние ласки.
— Да… да… — вслух
думал он и
горько улыбался. — Да, я схожу с ума… Это верно… так и должно быть.
Идет Иван,
горько думает:
«Не сам иду, — нужда ведет!
Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребенка она не убила, а закопала его живым, — этак,
думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна
горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой не купите ли?»
Гостей едва выпроводили. Феня
горько плакала. Что-то там будет, когда воротится домой грозный тятенька?.. А эти пьянчуги только ее срамят… И зачем приезжали,
подумаешь: у обоих умок-то ребячий.
Верно, мысли паши встретились при известии о смерти доброго нашего Суворочки.
Горько мне было убедиться, что его нет с нами,
горько подумать о жене и детях. Непостижимо, зачем один сменен, а другой не видит смены? — Кажется, меня прежде его следовало бы отпустить в дальнюю, бессрочную командировку.
— Полюби, — говорю, — меня, Параня;
горько мне без тебя и на свет-то глядеть. А она — что бы вы, сударь,
думали? — вырвалась у меня из рук.
Признаюсь, и в моей голове блеснула та же мысль. Но мне так
горько было
думать, что потребуется «сие новое доказательство нашей благонадежности», что я с удовольствием остановился на другом предположении, которое тоже имело за себя шансы вероятности.
— Ох, князь!
Горько вымолвить, страшно
подумать! Не по одним наветам наушническим стал царь проливать кровь неповинную. Вот хоть бы Басманов, новый кравчий царский, бил челом государю на князя Оболенского-Овчину в каком-то непригожем слове. Что ж сделал царь? За обедом своею рукою вонзил князю нож в сердце!
Слова Годунова также пришли ему на память, и он
горько усмехнулся, вспомнив, с какою уверенностью Годунов говорил о своем знании человеческого сердца. «Видно, —
подумал он, — не все умеет угадывать Борис Федорыч! Государственное дело и сердце Ивана Васильевича ему ведомы; он знает наперед, что скажет Малюта, что сделает тот или другой опричник; но как чувствуют те, которые не ищут своих выгод, это для него потемки!»
Ничего особенного она не
думала, никакой определенной мысли на могла формулировать, а
горько ей было, всем существом
горько.
Мне было
горько опасаться, что она, по-видимому,
думала обо мне больше, чем следовало в ее и моем положении.
— Нет, я ведь не в укор тебе говорю, — так, к слову пришлось… Теперь я понимаю, почему это было… А ведь сначала — право, даже смешно и вспомнить — я
подумал, что ты обиделась на меня из-за урядника. И эта мысль меня сильно огорчала. Мне казалось, что ты меня таким далеким, чужим человеком считаешь, что даже простую дружескую услугу тебе от меня трудно принять… Очень мне это было
горько… Я ведь и не подозревал, Олеся, что все это от бабушки идет…
Мне
горько стало, как
подумала я, что раньше за мной ползали… а вот оно, пришло время — и я за человеком поползла змеей по земле и, может, на смерть свою ползу.
Прочь! разве это всё — ты надо мной смеялся,
И я повеселиться рад.
Недавно до меня случайно слух домчался,
Что счастлив ты, женился и богат.
И
горько стало мне — и сердце зароптало,
И долго
думал я: за что ж
Он счастлив — и шептало
Мне чувство внятное: иди, иди, встревожь!
И стал я следовать, мешаяся с толпой
Без устали, всегда повсюду за тобой,
Всё узнавал — и наконец
Пришел трудам моим конец.
Послушай — я узнал — и — и открою
Тебе я истину одну…
— И её! — сказал Павел и дрогнувшим голосом спросил. — А ты
думаешь, не жалко мне её? Я её выгнал… И, как пошла она… как заплакала… так тихо заплакала, так
горько, — сердце у меня кровью облилось… Сам бы заплакал, да кирпичи у меня тогда в душе были… И задумался я тогда надо всем этим… Эх, Илья! Нет нам жизни…
Когда стало совсем темно, Каштанкою овладели отчаяние и ужас. Она прижалась к какому-то подъезду и стала
горько плакать. Целодневное путешествие с Лукой Александрычем утомило ее, уши и лапы ее озябли, и к тому же еще она была ужасно голодна. За весь день ей приходилось жевать только два раза: покушала у переплетчика немножко клейстеру да в одном из трактиров около прилавка нашла колбасную кожицу — вот и все. Если бы она была человеком, то, наверное,
подумала бы...
Басистов катал шарики из хлеба и ни о чем не
думал; даже Пигасов молчал и, когда Дарья Михайловна заметила ему, что он очень нелюбезен сегодня, угрюмо ответил: «Когда же я бываю любезным? Это не мое дело… — и, усмехнувшись
горько, прибавил: — Потерпите маленько. Ведь я квас, du prostoï русский квас, а вот ваш камер-юнкер…»
— Покориться судьбе, — продолжал Рудин. — Что же делать! Я слишком хорошо знаю, как это
горько, тяжело, невыносимо; но посудите сами, Наталья Алексеевна, я беден… Правда, я могу работать; но если б я был даже богатый человек, в состоянии ли вы перенести насильственное расторжение с вашим семейством, гнев вашей матери?.. Нет, Наталья Алексеевна, об этом и
думать нечего. Видно, нам не суждено было жить вместе, и то счастье, о котором я мечтал, не для меня!
«Кость бросил, чтобы отвязаться: любит, да еще „честное слово!“» —
горько думал Колесников, идя за Сашей. И вдруг обозлился на себя: «Да я-то что? Разве не весело? — разве не поют? Эх, да и хорошо же на свете жить, пречудесно!»
— Опять ты сиротой останешься, Домна Степановна, — проговорил он ласково, жалея жену. — Сколь времени, а поживу у Гарусова, пока игумен утишится… Не то
горько мне, што в ссылку еду и тебя одну опять оставлю, а то
горько, што на заводах все двоеданы [Двоеданами называли при Петре I раскольников, потому что они были обложены двойной податью. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] живут. Да и сам Гарусов двоеданит и ихнюю руку держит… Тошно и подумать-то, Домна Степановна.
Обиженный человек становился всё виднее, ощутимее Артамонову старшему. Осторожно внося на холм, под сосну, своё отяжелевшее тело, Пётр садился в кресло и,
думая об этом человеке, искренно жалел его. Было и сладостно и
горько выдумывать несчастного, непонятого, никем не ценимого, но хорошего человека; выдумывался он так же легко, так же из ничего, как в жаркие дни над болотами, в синей пустоте, возникал белый дым облаков.
— Мне разлюбить тебя! Когда моя жизнь, мои надежды, вся моя будущность сосредоточены в тебе! Оттолкнуть тебя!.. О господи!.. Скорей я сделаюсь самоубийцею!.. Anette! Anette! И ты могла
подумать?.. Это
горько и обидно!.. Откуда пришли тебе эти черные мысли?..
«Как она любит его!», —
думал он и невольно оглянулся на свое прошедшее; ему сделалось
горько и как-то совестно за самого себя.
— Задумчив?.. Да знаешь ли ты, о чем я
думал? — начал Эльчанинов. — Я
думал о тебе, о твоей будущности,
думал, как бы окружить тебя всеми удобствами, всеми благами жизни,
думал сделать себя достойным тех надежд, которые ты питаешь ко мне. А ты меня ревнуешь к этим мыслям?.. Это
горько и обидно! — И он снова обнял ее и посадил с собою на диван.
Сначала-то и
горько было, и обидно, и до смертной тоски доходило, что все взаперти сижу; а потом, слава богу, прошло, к бедным привязалась; да так обсиделась дома, что самой страшно
подумать: как это я на гулянье поеду?
Ну, и нужды нет, пересмеялись,
подумали и принялись за следующее блюдо… как бежит наш домине, бледный как мертвец, волосы, как ни были связаны крепко в косе, однако все ж напужились от внутреннего его волнения; в руках он несет какую-то дерюгу, рыже-желтокрасного цвета, с разными безобразного колера пятнами, а сам
горько плачет и, обращаясь к батеньке, жалостливым голосом говорит...
Флор Федулыч. Да все-с. Мотают, пьянствуют, только фамилию срамят. Жена умерла, детей не нажил; как
подумаешь, кому состояние достанется, вот и
горько станет.
Анна Акимовна дала ему пять рублей, а бедная Маша обомлела. Его праздничный вид, поза, голос и то, что он сказал, поразили ее своею красотой и изяществом; продолжая идти за своею барышней, она уже ни о чем не
думала, ничего не видела и только улыбалась то блаженно, то
горько.
Она
горько заплакала, легла и свернулась под одеялом калачиком, и показалась такой маленькой, жалкой, глупенькой. Надя пошла к себе, оделась и, севши у окна, стала поджидать утра. Она всю ночь сидела и
думала, а кто-то со двора все стучал в ставню и насвистывал.
Никогда еще Меркулов не чувствовал себя таким покинутым, затерянным, жалким… Хочется ему поговорить с каким-нибудь добрым и молчаливым человеком, объяснить ему жалостными словами все свои горести и заботы, и чтобы этот добрый и молчаливый человек слушал внимательно, все бы понимал и всему сочувствовал… Да где же его найдешь, этого человека? Каждому до себя, до своей заботушки. «
Горько, братец мой», —
думает, покачивая головой, Меркулов и вслед за тем произносит вслух, протяжным, певучим голосом...
Когда же он услышал, что Тиунова ставят рядом с Кожемякиным, его уколола в сердце зависть, и он
горько подумал...
Ему стало
горько думать о будущем, на глаза выкатились слёзы, и снова захотелось уйти куда-нибудь.
— Нюничка! — восклицает поручик укоризненно и, оставив есть, прижимает руки — в одной из них вилка с куском колбасы — к груди. — Чтобы я? О, как ты меня мало знаешь. Я скорее дам голову на отсечение, чем позволю себе подобное. Когда я тот раз от тебя ушел, то так мне
горько было, так обидно! Иду я по улице и, можешь себе представить, заливаюсь слезами. Господи,
думаю, и я позволил себе нанести ей оскорбление. Ко-му-у! Ей! Единственной женщине, которую я люблю так свято, так безумно…
— Легко ли! — говорит он, словно задыхаясь. —
Горько и стыдно — чем поможешь? Болен человек, лишён ума. Судите сами, каково это видеть, когда родимая твоя под окном милостыню клянчит, а то, пьяная, в грязи лежит середь улицы, как свинья. Иной раз
думаешь — умерла бы скорей, замёрзла бы или разбилась насмерть, чем так-то, на позор людям жить! Бывает тоже, что совсем лишаюсь терпенья, тогда уж бегу прочь от неё — боязно, что пришибу или задушу всердцах.
— Был начётчик, да, видно, вылинял, как старая собака на купцовом дворе. Ты, Егор Петрович, пойми — каково это полсотни-то лет отшагать, чтобы дураком-то себя встретить, это, милый, очень
горько! Был, был я начётчиком, учил людей, не
думая, как скворец, бормотал чужое, да вот и разболтал душу свою в мирской суете, да! И верно некоторые говорят — еретиком становлюсь на склоне дней-то! Мне бы, говорю, время душа спасать, а я будто совсем обезумел.
Да,
горько я ошибся — возмечтал
О счастьи —
думал снова
Любить и веровать — но час судьбы настал
И всё прошло, как бред больного.
— Не ходите, пожалуйста, поговоримте хоть немножко. Брат постоянно сидит за своими книгами, а мне одной быть с больным, когда он спит, и
думать о его смерти так
горько, так тяжело!