Неточные совпадения
Воспоминание
о вас для вашего сына может
повести к вопросам с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому прошу понять отказ вашего мужа в духе христианской
любви. Прошу Всевышнего
о милосердии к вам.
Не мадригалы Ленский пишет
В альбоме Ольги молодой;
Его перо
любовью дышит,
Не хладно блещет остротой;
Что ни заметит, ни услышит
Об Ольге, он про то и пишет:
И полны истины живой
Текут элегии рекой.
Так ты, Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь бог ведает кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю
повесть о твоей судьбе.
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил и его любили. Он записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной целью посвятить эти листки памяти своей тогдашней подруги или оставить для себя заметку и воспоминание в старости
о молодой своей
любви, а может быть, у него уже тогда бродила мысль
о романе,
о котором он говорил Аянову, и мелькал сюжет для трогательной
повести из собственной жизни.
Марфенька зажимала уши или уходила вон, лишь только Викентьев, в объяснениях своих, выйдет из пределов обыкновенных выражений и заговорит
о любви к ней языком романа или
повести.
А Дмитрий Федорович, которому Грушенька, улетая в новую жизнь, «
велела» передать свой последний привет и заказала помнить навеки часок ее
любви, был в эту минуту, ничего не ведая
о происшедшем с нею, тоже в страшном смятении и хлопотах.
Завет отца и матери,
о милый,
Не смею я нарушить. Вещим сердцем
Прочуяли они беду, — таить
Велели мне мою
любовь от Солнца.
Погибну я. Спаси мою
любовь,
Спаси мое сердечко! Пожалей
Снегурочку!
Разуму вашему, едва шествие свое начинающему, сие бы было непонятно, а сердцу вашему, не испытавшему самолюбивую в обществе страсть
любви,
повесть о сем была бы вам неощутительна, а потому и бесполезна.
Дневником, который Мари написала для его
повести, Павел остался совершенно доволен: во-первых, дневник написан был прекрасным, правильным языком, и потом дышал
любовью к казаку Ятвасу. Придя домой, Павел сейчас же вписал в свою
повесть дневник этот, а черновой, и особенно те места в нем, где были написаны слова: «
о, я люблю тебя, люблю!», он несколько раз целовал и потом далеко-далеко спрятал сию драгоценную для него рукопись.
А теперь все пойдут грустные, тяжелые воспоминания; начнется
повесть о моих черных днях. Вот отчего, может быть, перо мое начинает двигаться медленнее и как будто отказывается писать далее. Вот отчего, может быть, я с таким увлечением и с такою
любовью переходила в памяти моей малейшие подробности моего маленького житья-бытья в счастливые дни мои. Эти дни были так недолги; их сменило горе, черное горе, которое бог один знает когда кончится.
«Да, — сказал я, — люди обокрали мою душу…» Тут я заговорил
о моей
любви,
о мучениях,
о душевной пустоте… я начал было увлекаться и думал, что
повесть моих страданий растопит ледяную кору, что еще в глазах его не высохли слезы…
В рассказах постоялки таких людей было множество — десятки; она говорила
о них с великой
любовью, глаза горели восхищением и скорбью; он скоро поддался красоте её
повестей и уверовал в существование на земле великих подвижников правды и добра, — признал их, как признавал домовых и леших Маркуши.
Старика Зубина некогда очень любили;
любовь эта забывалась понемногу, сострадание к его несчастному положению ослабевало с каждым днем; но когда
весть о смерти Николая Федорыча облетела город, все точно вспомнили и вновь почувствовали и
любовь к нему и жалость к его страдальческому состоянию.
Вот каким образом происходило дело: месяца за два до приезда Алексея Степаныча, Иван Петрович Каратаев ездил зачем-то в Уфу и привез своей жене эту городскую новость; Александра Степановна (я сказал
о ее свойствах) вскипела негодованием и злобой; она была коновод в своей семье и вертела всеми, как хотела, разумеется кроме отца; она обратила в шпионы одного из лакеев Алексея Степаныча, и он сообщал ей все подробности об образе жизни и
о любви своего молодого барина; она нашла какую-то кумушку в Уфе, которая разнюхала, разузнала всю подноготную и написала ей длинную грамоту, с помощию отставного подьячего, составленную из городских
вестей и сплетен дворни в доме Зубина, преимущественно со слов озлобленных приданых покойной мачехи.
О женщине, которую он так любил, так уважал, которую должен бы был знать — да не знал; потом внутренняя тоска, снедавшая его сама по себе, стала прорываться в словах, потому что слова облегчают грусть, это
повело к объяснениям, в которых ни он не умел остановиться, ни
Любовь Александровна не захотела бы.
Авдотья Назаровна. За делом, батюшка! (Графу.) Дело вас касающее, ваше сиятельство. (Кланяется.)
Велели кланяться и
о здоровье спросить… И
велела она, куколочка моя, сказать, что ежели вы нынче к вечеру не приедете, то она глазочки свои проплачет. Так, говорит, милая, отзови его в стороночку и шепни на ушко по секрету. А зачем по секрету? Тут всё люди свои. И такое дело, не кур крадем, а по закону да по
любви, по междоусобному согласию. Никогда, грешница, не пью, а через такой случай выпью!
Но что Елена?.. Как она живет, и какое впечатление произвело на нее известие
о самоубийстве князи? Вот те последние вопросы, на которые я должен ответить в моем рассказе.
Весть о смерти князя Елене сообщил прежде всех Елпидифор Мартыныч и даже при этом не преминул объяснить ей, что князь, собственно, застрелился от
любви к ней.
Все, или почти все, молодые люди влюбляются — вот общая черта, в остальных они не сходны, — и во всех произведениях поэзии мы услаждаемся девицами и юношами, которые и мечтают и толкуют всегда только
о любви и во все продолжение романа только и делают, что страдают или блаженствуют от
любви; все пожилые люди любят порезонерствовать, в остальном они не похожи друг на друга; все бабушки любят внучат и т. д., — и вот все
повести и романы населяются стариками, которые только и дело делают, что резонерствуют, бабушками, которые только и дела делают, что ласкают внучат, и т. д.
Истории
о том, как лежит и спит добряк-ленивец Обломов и как ни дружба, ни
любовь не могут пробудить и поднять его, — не бог
весть какая важная история.
Добролюбов. Однако я видел, с каким чувствием услышал он
весть о решении дела моего в пользу мою. Я также мыслей своих от тебя скрывать не могу. Ты знаешь сама, что отец твой любит богатство; а корыстолюбие делает из человека такие же чудеса, как и
любовь.
Ванок и лучшие голоса все более напрягаются, как бы желая погасить синие огни гниения, чадные слова, а люди все больше стыдятся
повести о любовной тоске, — они знают, что
любовь в городе продается по цене от гривенника, они покупают ее, болеют и гниют от нее, — у них уже твердо сложилось иное отношение к ней.
Останься здесь. Не ходи за толпою. Не пой для нее мятежных песен. С ночью остаться
повелеваю тебе. Да будет спасен одинокий, произнесший в такую ночь слова
о любви.
— Я знаю, ты мыслишь, что я был причиной Вериной смерти. Но подумай, разве я любил ее меньше, чем ты? Странно ты рассуждаешь… Я был строг, а разве это мешало ей делать, что она хочет? Я пренебрег достоинством отца, я смиренно согнул свою шею, когда она не побоялась моего проклятья и поехала… туда. А ты — ты-то не просила ее остаться и не плакала, старая, пока я не
велел замолчать? Разве я родил ее такой жестокой? Не твердил я ей
о Боге,
о смирении,
о любви?
Незримо для людей
ведя суровую жизнь строгой постницы,
о доме и всем мире теплая молитвенница, Дарья Сергевна похудела, побледнела, но всегда прекрасно было крытое скорбью и
любовью лицо ее, святым чувством добра и
любви сияли живые, выразительные очи ее.
— Пали до нас и
о тебе, друг мой, недобрые
вести, будто и ты мирской славой стал соблазняться, — начала Манефа, только что успела выйти келейница. — Потому-то я тебе по духовной
любви и говорила так насчет Громова да Злобина. Мирская слава до добра не доводит, любезный мой Петр Степаныч. Верь слову — добра желая говорю.
Раскольников любит Соню Мармеладову. Но как-то странно даже представить себе, что это
любовь мужчины к женщине. Становишься как будто двенадцатилетнею девочкою и начинаешь думать, что вся суть
любви только в том, что мужчина и женщина скажут друг другу: «я люблю тебя». Даже подозрения нет
о той светлой силе, которая
ведет любящих к телесному слиянию друг с другом и через это телесное слияние таинственно углубляет и уярчает слияние душевное.
«Смерть, как единственное средство восстановить в его сердце
любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух
вел с ним, ясно и живо представилась ей. С наслаждением стала она думать
о том, как он будет мучиться, раскаиваться и любить ее память».
— Это роковое сходство, м-р Вандергуд. Помните, что я в одну тяжелую минуту говорил вам
о крови? У ног моей Марии уже есть кровь… одного благородного юноши, память которого мы чтим с Марией. Не для одной Изиды необходимо покрывало: есть роковые лица, есть роковые сходства, которые смущают наш дух и
ведут его к пропасти самоуничтожения. Я отец Марии, но я сам едва смею коснуться устами ее лба — какие же неодолимые преграды воздвигнет сама себе
любовь, когда осмелится поднять глаза на Марию?
А беллетристика второй половины 50-х годов очень сильно увлекала меня. Тогда именно я знакомился с новыми вещами Толстого, накидываясь в журналах и на все, что печатал Тургенев. Тогда даже в корпорации"Рутения"я делал реферат
о"Рудине". Такие
повести, как"Ася","Первая
любовь", а главное,"Дворянское гнездо"и"Накануне", следовали одна за другой и питали во мне все возраставшее чисто литературное направление.
Она видела, что продолжительными беседами она порождает в придворных сферах толки
о их взаимной
любви, и, по совету своей матери, Ираиды Ивановны, продолжала при всяком удобном случае
вести их, придавая этим толкам полное правдоподобие.
Весть о несчастии Паткуля оживила ее; все к ней возвратилось: рассудок, силы телесные и душевные, воля, все побеждающая, — воля
любви.
Он понимал, что при таких отношениях он не может сделать ей серьезного предложения, что это предложение будет бесцельно, потому что княжна и
ведет себя так относительно его, чтобы отнять у него возможность заговорить серьезно
о любви и
о браке.
Как владельцы луга, умышленно умолчав
о том, что совет состоял не в том, чтобы не уничтожать дурную траву, а в том, чтобы уничтожать ее разумным образом, сказали: не будем слушать этого человека — он безумец, он
велит не косить дурных трав, а
велит разводить их, — так и на мои слова
о том, что, для того чтобы по учению Христа уничтожить зло, надо не противиться ему насилием, а с корнем уничтожать его
любовью, сказали: не будем слушать его, он безумец: он советует не противиться злу, для того чтобы зло задавило нас.
В городе наделала много шума
весть о будущем нашем браке, много толковали
о нем; иные пожимали плечами, говоря, что это ужасная mesalliance. Я пренебрег этими толками и пересудами и гордился моей невестой, предпочитая ее всем сиятельным. Красота ее, прекрасный нрав, образование,
любовь ко мне — были для меня выше всех родовых отличий.
Баронесса говорила им, бог
весть что,
о короле,
о любви к отечеству,
о преданности к господскому дому; а новобранные, вместо всего этого, требовали вина.
Вся вина ее перед этой, там, за несколько комнат лежащей умирающей женщиной, готовящейся ежеминутно предстать на суд Всевышнего, Всеведующего, Всемилостивейшего судьи и принести ему
повесть о ее земных страданиях, главною причиною которых была ее родная дочь, любимая ею всею силою ее материнской
любви, страшной картиной восстала перед духовным взором молодой Бахметьевой, а наряду с тем восстали и картины ее позора и глубокого безвозвратного падения.
Анастасия ничего не отвечала; она не могла говорить от слез, закрыв глаза руками. Наконец, обольщенная дружеским участием Селиновой, уверенная, что ей легче будет, если сдаст тайну свою такой доброй подруге, рассказала ей
любовь свою к басурману. Эпизод
о тельнике был выпущен из откровенной
повести, кончившейся все-таки убеждением, что она очарована, околдована.
— Видит господь, — говорил всесветный переводчик или переводитель
вестей, — только из горячей
любви, из глубоковысочайшей преданности передаю вам великую тайну. Умоляю
о скрытности. Если узнают посол цесарский и Мамон, ходя, ощупывай то и дело голову.
— Не преминую, не преминую. Разнесу новые
вести о нем на крыльях усердия (тут он ковыльнул хромою ногой) и
любви к высокой истине (опять запятая). Как благодарили бы здесь вас, благороднейший из благороднейших рыцарей, если б вы успели склонить нашего государя, чтобы вышвырнуть жидка за рубеж Московии!
Черные глаза, в которых искрилась проницательность ума, живость и доброта души, черты лица, вообще привлекательные, уста, негою образованные (нижняя губа немного выпуклая в средине), волосы черные как смоль, которых достаточно было, чтобы спрятать в них Душенькина любимца [Автор подразумевает Амура, невидимого супруга Душеньки, героини одноименной
повести в стихах И. Ф. Богдановича (1743–1803), в основу которой был положен миф
о любви Психеи и Амура.], величественный рост, гибкий стан, свежесть и ослепительная белизна тела — все в ней было обворожительно; все было в ней роскошью природы.
Под такими допросами Глебу Алексеевичу приходилось находиться очень часто, особенно за последнее время, когда после полученной из Холмогор роковой
вести о смерти предмета его платонической
любви — герцогини Анны Леопольдовны, около двух месяцев не выходил из дому, сказавшись больным и предаваясь наедине сокрушению
о постигшей его утрате.
Слышал ли он или сам
вел ничтожные разговоры, читал ли он или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался как прежде: не спрашивал себя из чего хлопочут люди, когда всё так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление
о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и
любви, для которой стоило жить.