Неточные совпадения
Адриатические
волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь
на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
Привалов переживал медовый месяц своего незаконного счастья. Собственно говоря, он
плыл по течению, которое с первого момента закружило его и понесло вперед властной пенившейся
волной. Когда он ночью вышел из половодовского дома в достопамятный день бала, унося
на лице следы безумных поцелуев Антониды Ивановны, совесть проснулась в нем и внутренний голос сказал: «Ведь ты не любишь эту женщину, которая сейчас осыпала тебя своими ласками…»
Ковыляя своей изломанной походкой, он, как лодка
на волнах,
плывет в полутьме коридора вдоль темных вешалок и вдруг исчезает в амбразуре классной двери.
Имя тоже очень выразительное: идет ли утка по земле — беспрестанно покачивается то
на ту, то другую сторону;
плывет ли по воде во время ветра — она качается, как лодочка по
волнам.
Это было вчера. Побежал туда и целый час, от 16 до 17, бродил около дома, где она живет. Мимо, рядами, нумера. В такт сыпались тысячи ног, миллионноногий левиафан, колыхаясь,
плыл мимо. А я один, выхлестнут бурей
на необитаемый остров, и ищу, ищу глазами в серо-голубых
волнах.
Раскинув невод по
волнам,
Рыбак,
на весла наклоненный,
Плывет к лесистым берегам,
К порогу хижины смиренной.
А — май
на земле, Волга-то морем лежит, и
волна по ней стайно гуляет, будто лебеди, тысячами, в Каспий
плывут.
В эти минуты светозарный Феб быстро выкатил
на своей огненной колеснице еще выше
на небо; совсем разредевший туман словно весь пропитало янтарным тоном. Картина обагрилась багрецом и лазурью, и в этом ярком, могучем освещении, весь облитый лучами солнца, в
волнах реки показался нагой богатырь с буйною гривой черных волос
на большой голове. Он
плыл против течения воды, сидя
на достойном его могучем красном коне, который мощно рассекал широкою грудью
волну и сердито храпел темно-огненными ноздрями.
Вот и облако расступилось, вот и Америка, а сестры нет, и той Америки нет, о которой думалось так много над тихою Лозовою речкой и
на море, пока корабль
плыл, колыхаясь
на волнах, и океан пел свою смутную песню, и облака неслись по ветру в высоком небе то из Америки в Европу, то из Европы в Америку…
— Это — история, которая вас удивит, — ответил я после того, как выразил свою благодарность, крепко пожав его руку. — Меня зовут Гарвей. Я
плыл туда же, куда вы
плывете теперь, в Гель-Гью,
на судне «Бегущая по
волнам» под командой капитана Геза и был ссажен им вчера вечером
на шлюпку после крупной ссоры.
Это была уже непростительная резкость, и в другое время я, вероятно, успокоил бы его одним внимательным взглядом, но почему-то я был уверен, что, минуя все, мне предстоит в скором времени
плыть с Гезом
на его корабле «Бегущая по
волнам», а потому решил не давать более повода для обиды. Я приподнял шляпу и покачал головой.
— Знаете ли вы, — сказал он, — о Вильямсе Гобсе и его странной судьбе? Сто лет назад был здесь пустой, как луна, берег, и Вильямс Гобс, в силу предания которому верит, кто хочет верить,
плыл на корабле «Бегущая по
волнам» из Европы в Бомбей. Какие у него были дела с Бомбеем, есть указания в городском архиве.
А по праздникам, рано, когда солнце едва поднималось из-за гор над Сорренто, а небо было розовое, точно соткано из цветов абрикоса, — Туба, лохматый, как овчарка, катился под гору, с удочками
на плече, прыгая с камня
на камень, точно ком упругих мускулов совсем без костей, — бежал к морю, улыбаясь ему широким, рыжим от веснушек лицом, а встречу, в свежем воздухе утра, заглушая сладкое дыхание проснувшихся цветов,
плыл острый аромат, тихий говор
волн, — они цеплялись о камни там, внизу, и манили к себе, точно девушки, —
волны…
О прибрежные камни равномерно и глухо бьет
волна; море — всё в живых белых пятнах, словно бесчисленные стаи птиц опустились
на его синюю равнину, все они
плывут в одном направлении, исчезают, ныряя в глубину, снова являются и звенят чуть слышно.
Ветер становился всё крепче,
волны выше, острее и белей; выросли птицы
на море, они всё торопливее
плывут в даль, а два корабля с трехъярусными парусами уже исчезли за синей полосой горизонта.
Широкая, серебристо-синяя, она тихо катила мимо оврага свои
волны, и, глядя
на неё, Илье хотелось
плыть по ней.
Пёстрой, шумной
волной текла жизнь вокруг, он
плыл в этой
волне свободно и легко, толкался
на базарах, заходил в трактиры, важно спрашивал себе пару чая и пил его с белым хлебом долго, солидно, — как человек, знающий себе цену.
И часто, отгоняя сон,
В глухую полночь смотрит он,
Как иногда черкес чрез Терек
Плывет на верном тулуке,
Бушуют
волны на реке,
В тумане виден дальний берег,
На пне пред ним висят кругом
Его оружия стальные:
Колчан, лук, стрелы боевые...
Формалисты довольствуются тем, что выплыли в море, качаются
на поверхности его, не
плывут никуда, и оканчивают тем, что обхватываются льдом, не замечая того; наружно для них те же стремящиеся прозрачные
волны — но в самом деле это мертвый лед, укравший очертания движения, живая струя замерла сталактитом, все окоченело.
В летнюю ночь 187* года пароход «Нижний Новгород»
плыл по водам Японского моря, оставляя за собой в синем воздухе длинный хвост черного дыма. Горный берег Приморской области уже синел слева в серебристо-сизом тумане; справа в бесконечную даль уходили
волны Лаперузова пролива. Пароход держал курс
на Сахалин, но скалистых берегов дикого острова еще не было видно.
И кони, и белые статуи тут,
Над поездом выся громаду,
Стоймя
на ладьях, неподвижны,
плывут,
И
волны Днепра их, дивуясь, несут
Ко стольному Киеву-граду.
Мне снилось: от берега франкской земли,
Где плещут нормандские
волны,
На саксов готовятся
плыть корабли,
Нормандии рыцарей полны.
Мне снилось: от берега норской земли,
Где плещут варяжские
волны,
На саксов готовятся
плыть корабли,
Варяжскими гриднями полны.
— А может, бог даст, и разыщут. Мичман Лопатин башковатый человек и знает, где искать… А Артемьев, небось, не дурак — не станет против
волны плыть… Он лег себе
на спину, да и ждет помоги с корвета. Знает, что свои не оставят… А как увидит баркас, голосом крикнет или какой знак подаст… Тоже у нас вот
на «Кобчике» один матросик сорвался и
на ходу упал… Так
волна куда сильнее была, а вызволил господь — спасли. И акул-рыба не съела! Вот видишь ли, матросик. А ты говоришь: не найдут. Еще как ловко найдут!
Среди ливня, обратившего весь воздух вокруг в сплошное мутное море, реяли молнии и грохотал, не прерывая, гром, и вот, весь мокрый и опустившийся, Висленев видит, что среди этих
волн, погоняемых ветром, аршина два от земли
плывет бледно-огненный шар, колеблется, растет, переменяет цвета, становится из бледного багровым, фиолетовым, и вдруг сверкнуло и вздрогнуло, и шара уж нет, но зато
на дороге что-то взвилось, затрещало и повалилось.
Брундегильда и маленький принц, сын рыцаря Трумвиля,
плывут на большом корабле среди безбрежного океана,
плывут в счастливую страну. В счастливой стране — земля из шоколада, и мармеладные деревья, и конфетные домики. А речки и озера из сиропа. Брундегильда говорит об этом сыну. И маленький принц с широко раскрытыми глазами ловит каждое слово… А корабль
плывет. Ревут морские
волны, и счастливая страна уже близко…
По мутным
волнам неслись опрокинутые челноки,
плыли хижины и целые пальмы, вывороченные с корнями, а у самой подошвы горы множество человеческих существ боролись и лезли один
на плечи другого, как раки в глиняном горшке…