Неточные совпадения
Действительно, за чаем, который им принесли
на столике — подносе в прохладную маленькую гостиную, между двумя
женщинами завязался a cosy chat, какой и обещала княгиня Тверская до приезда гостей. Они пересуживали тех, кого ожидали, и разговор
остановился на Лизе Меркаловой.
— Может быть. Едут
на обед к товарищу, в самом веселом расположении духа. И видят, хорошенькая
женщина обгоняет их
на извозчике, оглядывается и, им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они, разумеется, зa ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица
останавливается у подъезда того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает
на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие ножки.
Ему сказали, где мать; он прошел в высокое помещение и, тихо прикрыв дверь, неслышно
остановился, смотря
на поседевшую
женщину в черном платье.
Иногда он
останавливался перед какою-нибудь изукрашенною в зелени дачей, смотрел в ограду, видел вдали,
на балконах и
на террасах, разряженных
женщин и бегающих в саду детей.
Женщина, увидев незнакомого, рассеянно
остановилась перед ним,
на мгновение очнувшись и как бы соображая: зачем это он вошел?
Останавливаясь на секунды пред изображениями тела
женщин, он думал о Марине...
К собору, где служили молебен, Самгин не пошел, а
остановился в городском саду и оттуда посмотрел
на площадь; она была точно огромное блюдо, наполненное салатом из овощей, зонтики и платья
женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад был тоже набит людями, образовав тесные группы, они тревожно ворчали;
на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Он задремал, затем его разбудил шум, — это Дуняша, надевая ботинки, двигала стулом. Сквозь веки он следил, как эта
женщина, собрав свои вещи в кучу, зажала их под мышкой, погасила свечу и пошла к двери.
На секунду
остановилась, и Самгин догадался, что она смотрит
на него; вероятно, подойдет. Но она не подошла, а, бесшумно открыв дверь, исчезла.
Редко судьба сталкивала его с
женщиною в обществе до такой степени, чтоб он мог вспыхнуть
на несколько дней и почесть себя влюбленным. От этого его любовные интриги не разыгрывались в романы: они
останавливались в самом начале и своею невинностью, простотой и чистотой не уступали повестям любви какой-нибудь пансионерки
на возрасте.
— Послушайте, Вера, я не Райский, — продолжал он, встав со скамьи. — Вы
женщина, и еще не
женщина, а почка, вас еще надо развернуть, обратить в
женщину. Тогда вы узнаете много тайн, которых и не снится девичьим головам и которых растолковать нельзя: они доступны только опыту… Я зову вас
на опыт, указываю, где жизнь и в чем жизнь, а вы
остановились на пороге и уперлись. Обещали так много, а идете вперед так туго — и еще учить хотите. А главное — не верите!
Сцены, характеры, портреты родных, знакомых, друзей,
женщин переделывались у него в типы, и он исписал целую тетрадь, носил с собой записную книжку, и часто в толпе,
на вечере, за обедом вынимал клочок бумаги, карандаш, чертил несколько слов, прятал, вынимал опять и записывал, задумываясь, забываясь,
останавливаясь на полуслове, удаляясь внезапно из толпы в уединение.
Но позади арестанток,
на той стороне, стояла еще одна
женщина, и Нехлюдов тотчас же понял, что это была она, и тотчас же почувствовал, как усиленно забилось его сердце и
остановилось дыхание.
По лестнице в это время поднимались Половодовы. Привалов видел, как они
остановились в дверях танцевальной залы, где их окружила целая толпа знакомых мужчин и
женщин; Антонида Ивановна улыбалась направо и налево, отыскивая глазами Привалова. Когда оркестр заиграл вальс, Половодов сделал несколько туров с женой, потом сдал ее с рук
на руки какому-то кавалеру, а сам, вытирая лицо платком, побрел в буфет. Заметив Привалова, он широко расставил свои длинные ноги и поднял в знак удивления плечи.
Дверь тихонько растворилась, и я увидал
женщину лет двадцати, высокую и стройную, с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и черною как смоль косою; большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ.
На ней было белое платье; голубая шаль, заколотая у самого горла золотой булавкой, прикрывала до половины ее тонкие, породистые руки. Она шагнула раза два с застенчивой неловкостью дикарки,
остановилась и потупилась.
Ваш взгляд
на людей уже совершенно сформировался, когда вы встретили первую
женщину, которая не была глупа и не была плутовка; вам простительно было смутиться,
остановиться в раздумье, не знать, как думать о ней, как обращаться с нею.
По Солянке было рискованно ходить с узелками и сумками даже днем, особенно
женщинам: налетали хулиганы, выхватывали из рук узелки и мчались в Свиньинский переулок, где
на глазах преследователей исчезали в безмолвных грудах кирпичей. Преследователи
останавливались в изумлении — и вдруг в них летели кирпичи. Откуда — неизвестно… Один, другой… Иногда проходившие видели дымок, вьющийся из мусора.
От думы они поехали
на Соборную площадь, а потом
на главную Московскую улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и
на главных улицах, не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и
остановились у какого-то двухэтажного каменного дома. Хозяином оказался Голяшкин. Он каждого гостя встречал внизу, подхватывал под руку, поднимал наверх и передавал с рук
на руки жене, испитой болезненной
женщине с испуганным лицом.
Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя
на него сверху вниз, точно по воздуху плыла. За ними молча двигались дядья: черный гладковолосый Михаил, сухой, как дед; светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые
женщины в ярких платьях и человек шесть детей, все старше меня и все тихие. Я шел с бабушкой и маленькой теткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто
останавливалась и, задыхаясь, шептала...
В этих последних мы уже гораздо короче постараемся проследить мертвящее влияние самодурства и преимущественно
остановимся на одном его виде —
на рабском положении нашей
женщины в семействе.
Аглая
остановилась на мгновение, как бы пораженная, как бы самой себе не веря, что она могла выговорить такое слово; но в то же время почти беспредельная гордость засверкала в ее взгляде; казалось, ей теперь было уже всё равно, хотя бы даже «эта
женщина» засмеялась сейчас над вырвавшимся у нее признанием.
Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало, мысли путались, и всё кругом него как бы походило
на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба раза проснулся
на одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же
женщина вышла из парка и стала пред ним, точно ждала его тут. Он вздрогнул и
остановился; она схватила его руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
Помню только, что, войдя в первую залу, император вдруг
остановился пред портретом императрицы Екатерины, долго смотрел
на него в задумчивости и наконец произнес: «Это была великая
женщина!» — и прошел мимо.
Она не была злою
женщиной и способна была помочь встречному и поперечному чем только могла; но ее надо было или прямо попросить об этой помощи, или натолкнуть
на нее: сама она ни
на чем не
останавливалась и постоянно неслась стремительно вперед, отдаваясь своим неразборчивым инстинктам и побуждениям.
Когда поезд
остановился. Горизонт приказал носильщикам отнести вещи в первый класс и велел жене идти за ним следом. А сам задержался в выходных дверях, чтобы пропустить обе свои партии. Старухе, наблюдавшей за дюжиной
женщин, он коротко бросил
на ходу...
Тот надел вицмундир и пошел. Тысяч около двух мужчин и
женщин стояло уж
на площади. Против всех их Вихров
остановился; с ним рядом также стал и голова.
Я стал
на тротуаре против ворот и глядел в калитку. Только что я вышел, баба бросилась наверх, а дворник, сделав свое дело, тоже куда-то скрылся. Через минуту
женщина, помогавшая снести Елену, сошла с крыльца, спеша к себе вниз. Увидев меня, она
остановилась и с любопытством
на меня поглядела. Ее доброе и смирное лицо ободрило меня. Я снова ступил
на двор и прямо подошел к ней.
И разъяренная баба бросилась
на бедную девочку, но, увидав смотревшую с крыльца
женщину, жилицу нижнего этажа, вдруг
остановилась и, обращаясь к ней, завопила еще визгливее прежнего, размахивая руками, как будто беря ее в свидетельницы чудовищного преступления ее бедной жертвы.
Я не отвечал ему; он попросил у меня табаку. Чтобы отвязаться от него (к тому же нетерпение меня мучило), я сделал несколько шагов к тому направлению, куда удалился отец; потом прошел переулочек до конца, повернул за угол и
остановился.
На улице, в сорока шагах от меня, пред раскрытым окном деревянного домика, спиной ко мне стоял мой отец; он опирался грудью
на оконницу, а в домике, до половины скрытая занавеской, сидела
женщина в темном платье и разговаривала с отцом; эта
женщина была Зинаида.
Мать
остановилась у порога и, прикрыв глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но чистая, — это сразу бросалось в глаза. Из-за печки выглянула молодая
женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу
на столе горела лампа.
— Фу, какое недоразумение! Мы с вами совсем удалились от темы. Письмо, которое я вам показал, писано сто лет тому назад, и эта
женщина живет теперь где-то далеко, кажется, в Закавказье… Итак,
на чем же мы
остановились?
В сопровождении своих двух спутников взбирался он по лестнице во второй этаж — как вдруг из темного коридорчика проворными шагами вышла
женщина: лицо ее было покрыто вуалью; она
остановилась перед Саниным, слегка пошатнулась, вздохнула трепетно, тотчас же побежала вниз
на улицу — и скрылась, к великому изумлению кельнера, который объявил, что «эта дама более часа ожидала возвращения господина иностранца».
Я говорил что-то про высшее общество, про пустоту людей и
женщин и, наконец, так заврался, что
остановился на половине слова какой-то фразы, которую не было никакой возможности кончить.
— Что мужчина объясняется в любви замужней
женщине — это еще небольшая беда, если только в ней самой есть противодействие к тому, но… — и, произнеся это но, Егор Егорыч
на мгновение приостановился, как бы желая собраться с духом, — но когда и она тоже носит в душе элемент симпатии к нему, то… — тут уж Егор Егорыч
остановился на то: — то ей остается одно: или победить себя и вырвать из души свою склонность, или, что гораздо естественнее, идти без оглядки, куда влечется она своим чувством.
Я пошел за ними по грязи, хотя это была не моя дорога. Когда они дошла до панели откоса, казак
остановился, отошел от
женщины на шаг и вдруг ударил ее в лицо; она вскрикнула с удивлением и испугом...
«Эта
женщина, — писал он, — вполне достойна того, чтобы
на ней
остановиться.
— Il у a quelqu'un, [Здесь кто-то есть (франц.).] — сказала маска,
останавливаясь. Ложа действительно была занята.
На бархатном диванчике, близко друг к другу, сидели уланский офицер и молоденькая, хорошенькая белокуро-кудрявая
женщина в домино, с снятой маской. Увидав выпрямившуюся во весь рост и гневную фигуру Николая, белокурая
женщина поспешно закрылась маской, уланский же офицер, остолбенев от ужаса, не вставая с дивана, глядел
на Николая остановившимися глазами.
На лице
женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и, найдя в углу человека,
остановились, тяжело прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху,
женщина прокрадывалась в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь с пола, хватают её за ноги, бросаются
на грудь и
на лицо ей.
И тёмные глаза Комаровского тоже нередко слепо
останавливались на лице и фигуре
женщины, — в эти секунды они казались большими, а белков у них как будто не было.
Толпа народа, провожавшая молодых, ежеминутно увеличивалась: старики,
женщины и дети выбегали из хижин;
на всех лицах изображалось нетерпеливое ожидание; полуодетые, босые ребятишки, дрожа от страха и холода, забегали вперед и робко посматривали
на колдуна, который, приближаясь к дому новобрачных,
останавливался на каждом шагу и смотрел внимательно кругом себя, показывая приметное беспокойство.
— Вы полюбили другую
женщину, — начала она, — и я догадываюсь, кто она… Мы с ней вчера встретились, не правда ли?.. Что ж! Я знаю, что мне теперь остается делать. Так как вы сами говорите, что это чувство в вас неизменно… (Татьяна
остановилась на миг; быть может, она еще надеялась, что Литвинов не пропустит этого последнего слова без возражения, но он ничего не сказал) то мне остается возвратить вам… ваше слово.
Толпа вылилась
на площадь потоком масла и как-то сразу образовала круг, и вот эта
женщина — черная, как облачная ночь, — вдруг вся, как бы поднявшись
на воздух, поплыла ко Христу, а подойдя почти вплоть к нему,
остановилась, сбросила капюшон с головы, и облаком опустился плащ к ногам ее.
Прошли
на перрон, где уже собралось много публики,
остановились, прислонясь к стене. Маклаков прикрыл глаза ресницами и точно задремал. Позванивали шпоры жандармов, звучно и молодо смеялась стройная
женщина, черноглазая, со смуглым лицом.
Лезущий в фамильярность насколько возможно, но чуткий и всегда готовый
остановиться при малейшем отпоре, с соблюдением внешнего достоинства и с тем особенным парижским оттенком ботинок с пуговками и ярких цветов галстука и другого, что усвоивают себе иностранцы в Париже, и что по своей особенности, новизне, всегда действует
на женщин.
В одну минуту столпилось человек двадцать около того места, где я
остановился; мужчины кричали невнятным голосом,
женщины стонали; все наперерыв старались всползти
на вал: цеплялись друг за друга, хватались за траву, дрались, падали и с каким-то нечеловеческим воем катились вниз, где вновь прибегающие топтали их в ногах и лезли через них, чтоб только дойти до меня.
В качестве войска я держался
на некотором расстоянии от Дюрока, а он прошел к середине двора и
остановился, оглядываясь.
На камне у одного порога сидел человек, чиня бочонок;
женщина развешивала белье. У помойной ямы тужился, кряхтя, мальчик лет шести, — увидев нас, он встал и мрачно натянул штаны.
Поглубже натянув картуз, Алексей
остановился, взглянул
на женщин; его жена, маленькая, стройная, в простеньком, тёмном платье, легко шагая по размятому песку, вытирала платком свои очки и была похожа
на сельскую учительницу рядом с дородной Натальей, одетой в чёрную, шёлковую тальму со стеклярусом
на плечах и рукавах; тёмно-лиловая головка красиво прикрывала её пышные, рыжеватые волосы.
Заговорив о долголетии крестьянина моей памяти,
останавливаюсь на семействе дебелой и красивой кормилицы сестры Анюты, приходившей в свободное от уроков время ко мне с ребенком в классную. Это бесспорно была весьма добродушная
женщина; тем не менее ее выхоленная и массивная самоуверенность вызывали с моей стороны всякого рода выходки. Так, например, зная лично ее мужа, Якова, я, обучая ее молитве Господней, натвердил вместо: «яко
на небеси» — «Яков
на небеси».
Остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина посмотреть
на картину, где изображена была какая-то красивая
женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши, таким образом, всю ногу, очень недурную; а за спиной ее, из дверей другой комнаты, выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой под губой.
— Эдвардс, погодите минутку; успеете еще раздеться! — сказал режиссер, внимательно поглядывая
на клоуна, который
остановился, но, по-видимому, неохотно это сделал. — Подождите, прошу вас; мне надо только переговорить с фрау Браун… Где мадам Браун? Позовите ее сюда… А, фрау Браун! — воскликнул режиссер, обратясь к маленькой хромой, уже немолодой
женщине, в салопе, также немолодых лет, и шляпке, еще старше салопа.
Особенно хорошо было летом, когда под вечер деятельность фабрики
останавливалась, шум умолкал, рабочий люд расходился, оставались только
женщины, служившие у хозяев. Утомленные работой и дневным жаром,
женщины спускались
на плот, усаживались по скамейкам, и начиналась
на досуге нескончаемая болтовня, приправляемая прибаутками и смехом.