Неточные совпадения
— До чертиков допилась, батюшки, до чертиков, — выл тот же женский голос, уже подле Афросиньюшки, — анамнясь удавиться тоже хотела, с веревки сняли. Пошла я теперь в лавочку, девчоночку при ней глядеть
оставила, — ан вот и
грех вышел! Мещаночка, батюшка, наша мещаночка, подле живет, второй дом с краю, вот тут…
Я
оставил генерала и поспешил на свою квартиру. Савельич встретил меня с обыкновенным своим увещанием. «Охота тебе, сударь, переведываться с пьяными разбойниками! Боярское ли это дело? Не ровен час: ни за что пропадешь. И добро бы уж ходил ты на турку или на шведа, а то
грех и сказать на кого».
— Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было
оставлять тебя одного в трактире! Что делать?
Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.
— Мой
грех! — повторила она прямо грудью, будто дохнула, — тяжело, облегчи, не снесу! — шепнула потом, и опять выпрямилась и пошла в гору, поднимаясь на обрыв, одолевая крутизну нечеловеческой силой,
оставляя клочки платья и шали на кустах.
— Нет, не кончено. Не могу я так
оставить этого. Я хоть теперь хочу искупить свой
грех.
Только его тебе
грех оставлять.
О, разумеется, не
оставляла, потому что, хотя Дмитрий Сергеич и очень хороший молодой человек, но все же недаром говорится пословица: не клади плохо, не вводи вора в
грех.
—
Оставь… Не надо, — удерживал его Михей Зотыч. — Пусть выспится молодым делом. Побранить-то есть кому бабочку, а пожалеть некому. Трудненько молодой жить без призору… Не сладко ей живется. Ох,
грехи!..
Этот день наступил в субботу, в начале зимы; было морозно и ветрено, с крыш сыпался снег. Все из дома вышли на двор, дед и бабушка с тремя внучатами еще раньше уехали на кладбище служить панихиду; меня
оставили дома в наказание за какие-то
грехи.
— Парня я выдеру сам в волости, а вот девку-то выворотить… Главная причина — вера у Кожиных другая.
Грех великий я на душу приму, ежели
оставлю это дело так…
Аграфену
оставили в светелке одну, а Таисья спустилась с хозяйкой вниз и уже там в коротких словах обсказала свое дело. Анфиса Егоровна только покачивала в такт головой и жалостливо приговаривала: «Ах, какой
грех случился… И девка-то какая, а вот попутал враг. То-то лицо знакомое: с первого раза узнала. Да такой другой красавицы и с огнем не сыщешь по всем заводам…» Когда речь дошла до ожидаемого старца Кирилла, который должен был увезти Аграфену в скиты, Анфиса Егоровна только всплеснула руками.
— Дмитрий Петрович, — говорила ему Полинька, — советовать в таких делах мудрено, но я не считаю
грехом сказать вам, что вы непременно должны уехать отсюда. Это смешно: Лиза Бахарева присоветовала вам бежать из одного города, а я теперь советую бежать из другого, но уж делать нечего: при вашем несчастном характере и неуменье себя поставить вы должны отсюда бежать.
Оставьте ее в покое,
оставьте ей ребенка…
— Ладно, ладно… Ты вот за Нюшей-то смотри, чего-то больно она у тебя хмурится, да и за невестками тоже. Мужик если и согрешит, так
грех на улице
оставит, а баба все домой принесет. На той неделе мне сказывали, что Володька Пятов повадился в нашу лавку ходить, когда Ариша торгует… Может, зря болтают только, — бабенки молоденькие. А я за ребятами в два глаза смотрю, они у меня и воды не замутят.
— Ничего из этого не будет, только обременю вас, — сказал он, — надо самому хлопотать как-нибудь. Пока глаза мои видят, пока терпит господь
грехам — сил не отымает, буду трудиться. Старее меня есть на свете, и те трудятся, достают себе хлебец. Должон и я сам собою пробавляться… Может статься, приведет господь, люди добрые не
оставят, вам еще пригожусь на что-нибудь… Полно, дочка, сокрушаться обо мне, старике: самую что ни на есть мелкую пташку не
оставляет господь без призрения — и меня не
оставит!..
Никаких ходуль не поставил художник своей героине, он не дал ей даже героизма, а
оставил ее той же простой, наивной женщиной, какой она являлась перед нами и до «
греха» своего.
— Девок-то! — укоризненно говорил Игнат. — Мне сына надо! Понимаешь ты? Сына, наследника! Кому я после смерти капитал сдам? Кто
грех мой замолит? В монастырь, что ль, все отдать? Дадено им, — будет уж! Тебе
оставить? Молельщица ты, — ты, и во храме стоя, о кулебяках думаешь. А помру я — опять замуж выйдешь, попадут тогда мои деньги какому-нибудь дураку, — али я для этого работаю? Эх ты…
— Оно бы есть! да больно близко твоей деревни… и то правда, барин, ты хорошо придумал… что начала, то кончу; уж мне
грех тебя
оставить; вот тебе мужицкое платье: скинь-ка свой балахон… — а я тебе дам сына в проводники… он малый глупенек, да зато не болтлив, и уж против материнского слова не пойдет…
Но вот наконец точка опоры отыскана, а тут, как на
грех, подкралась осень, и культурный человек волей-неволей обязывается
оставить случайные задачи, чтобы всецело отдаться задачам коренным, а деревня остается в положении той помпадурши, которая при известии о низложении своего краткосрочного помпадура восклицала: «Глупушка! нашалил — и уехал!»
Шаррон…и шепчет… зачем же ты не
оставила свой
грех, а принесла его с собой?
—
Грех плакать, Афанасий Иванович! Не грешите и Бога не гневите своею печалью. Я не жалею о том, что умираю. Об одном только жалею я (тяжелый вздох прервал на минуту речь ее): я жалею о том, что не знаю, на кого
оставить вас, кто присмотрит за вами, когда я умру. Вы как дитя маленькое: нужно, чтобы любил вас тот, кто будет ухаживать за вами.
Аннушка. И сын родной ее
оставляет! Теперь всё, что я могу захватить, мое! Что же? тут по мне нету
греха; лучше, чтобы мне досталось, чем кому другому, а Владимиру Павловичу не нужно! (Подносит зеркало к губам усопшей.) Зеркало гладко! Последнее дыханье улетело! Как бледна! (Уходит из комнаты и призывает остальных слуг для совершения обрядов.)
—
Оставь, — убеждал старик, —
оставь… Она баба смирная…
Грех…
—
Оставь…
Грех… Она баба ничего.
В четырнадцать лет он уже считал
грехом есть материн хлеб; поминания приносили немного, и притом заработок этот, зависящий от случайностей, был непостоянен; к торговле Рыжов питал врожденное отвращение, а
оставить Солигалич не хотел, чтобы не разлучаться с матерью, которую очень любил. А потому надо было здесь же промыслить себе занятие, и он его промыслил.
О пощади…
оставь меня! я буду
Молчать о всем, что слышала, о всем,
Что знаю… только пощади меня!..
Не тронь моей невинности; за это
Грехи твои и самые злодейства
Простит тебе всевышний. — Так, Соррини!
Но если ты… тогда умру я! и к тебе
Придет моя страдальческая тень
И бледною рукой отгонит сон…
О пощади… клянусь молчать до гроба!..
Маргаритов. Нет, нет, прости меня! я сам не знаю, что говорю. Как же мне бродить по свету без тебя? Поди ко мне, я тебя прощу, будем мыкать горе вместе, вместе оплакивать новый
грех, твою слабость. О, нет, нет, я тебя не брошу! Мне самому страшно стало!.. Неужели я тебя
оставлю ему?.. Моту, пьянице…
— Что же, — возражаю я ему в свою очередь, — денежные средства? По-моему, ваши денежные средства вовсе недурны: жалованья вы получаете около трехсот рублей серебром, именье… хоть вы и расстроили его, но поустрой-те немного, и одной оброчной суммы будете получать около шестисот серебром; из этих денег я бы на вашем месте триста рублей
оставил матери: вам
грех и стыдно допускать жить ее в такой нужде, как жила она эти два года. Извините, я говорю прямо.
Сам чувствую, что в разум вхожу, а на сердце час от часу становится тяжелее, — только и говорю работникам: не
оставляйте, говорю, братцы, меня одного, я
грех сделаю, руки на себя наложу!..
Ты не
оставляешь, в Москве и в Питере есть благодетели, десять канонниц по разным местам негасиму читают, три сборщицы по городам ездят, ну, покуда Бог
грехам терпит, живем и молимся за благодетелей.
И стала она по целым часам и днем и ночью молиться перед иконами, прося у Бога помилованья в том великом
грехе, что не по принужденью, не по нужде, не по страху, но своею волею впала она в греховную пропасть,
оставила отеческие законы…
Промолчал отец Прохор. Не пускался он с Аграфеной Петровной в откровенности, боясь, чтобы коим
грехом его слова не были перенесены в барский дом. Конечно, Дуня обещалась не
оставлять его своей помощью, однако ж лучше держать себя поопасливей — береженого и Бог бережет. А дело, что началось насчет хлыстов, еще кто его знает чем кончится.
Узнав о том, Манефа позвала Евникею к себе и с глазу на глаз уговорила ее
оставить суетное желание и тем больше всего грозила ей, что нет больше
греха, как снятие с себя иночества.
Христианство прикрыло пол идеей
греха, но
оставило какую-то двусмысленность, которую разоблачил Розанов.
Я засмеялась. Рассуждения четырнадцатилетней девочки, «бабушки класса», как мы ее называли (она была старше нас всех), несказанно рассмешили меня. Однако
оставить ее на произвол судьбы я не решилась, и с
грехом пополам мы прошли с Ренн историю Нового, Ветхого завета и необходимые молитвы. А время не шло, а бежало…
— Как же иначе-то?.. Ведь нельзя же так
оставить все. Серафима теперь у тетеньки… Как бы она меня там ни встретила, я туда поеду… Зачем же я ее буду вводить в новые
грехи? Вы войдите ей в душу. В ней страсть-то клокочет, быть может, еще сильнее. Что она, первым делом, скажет матери своей: Калерия довела меня до преступления и теперь живет себе поживает на даче, добилась своего, выжила меня. В ее глазах я — змея подколодная.
— Верно… Может, и в самом деле самоубийца! Так уж лучше я свою монетку при себе
оставлю. Ох,
грехи,
грехи! Дай мне тыщу рублей, и то б не согласился тут сидеть… Прощайте, братцы!
Таков же и я: и я себе не раз думал: я в
грехе погряз от нужды, я что добуду, тем едва пропитаюсь; вот если бы у меня сразу случились такие деньги, чтобы я мог купить хоть очень малое поле и работать на нем, так тогда бы я сейчас же
оставил свое скоморошье и стал бы жить, как другие, степенные люди.
Но старая духовность и старая аскеза часто
оставляли человека заключенным в себе, самопоглощенным, сосредоточенным на собственных
грехах, собственных страданиях.
Более двадцати лет минуло со дня, когда, дав жизнь ребенку, плоду моего невольного
греха, или, скорее, несчастия, я, оправившись от болезни, надела на него свой тельник и подкинула его к калитке сада князя Василия Прозоровского, а сама пошла в эту святую обитель и, бросившись к ногам еще прежней покойной игуменьи, поведала ей все и умоляла ее
оставить меня в послушницах.
Великая ложь и страшная ошибка религиозного и нравственного суждения —
оставлять человека в низинах этого «мира» во имя послушания последствиям
греха.
— Да, мы не зарежем цыпленка, которого задавить можем, а натянем лук и пустим каленую стрелу в коршуна, что занесся высоко. Любо, как грохнет наземь!..
Греха таить нечего, обоим нам обида кровная! Унижение паче гордости. Дело овечье протягивать голову под нож. Око за око, зуб за зуб — гласит Писание. Мы грешные люди: по-моему, за один глаз вырвать оба, за один зуб не
оставить ни одного, хоть бы пришлось отдать душу сатане!
— Спасибо, барыня-матушка, на добром слове… Не
оставьте своими милостями… Дозвольте с Фимкой в закон вступить, а так что,
грех один… — поклонился ей Кузьма.
— Да там же, в шалаше, мы их и
оставили, пусть на досуге да в прохладе о
грехах своих пораздумаются, авось на-предки присмиреют, анафемы!
— Я готова
оставить ребенка у себя, — степенно отвечала Фекла. — Мы с мужем хотя и не богаты, и у нас у самих трое ребят, но бросить и чужого ребенка несогласны. Отказываться принять малютку —
грех, я же так любила Арину, и в память о покойной готова поставить ее дочь на ноги.
— Будь спокойна, дитя мое. Оставайся только набожной и доброю, какова и теперь, и Господь не
оставит тебя. Избегай
греха, избегай соблазна; обещай мне, что ты никогда не забудешь, какой страх испытывают твои родители, отправляя тебя.
Несмотря на то, что перед ним в радужных красках развертывалась перспектива обладания «неземным созданием», этой девушкой-ребенком, далекой от
греха страсти, — последняя, впрочем, он был убежден, таилась в глубине ее нетронутого сердца, — разлука с Мадлен и ее последние слова: «Adieu, Nicolas», — как-то странно, казалось ему, прозвучавшие,
оставили невольную горечь в его сердце.
В той же плоскости остается и анархизм — он механически бунтует против всякого закона, справедливо изобличающего
грех,
оставляет в
грехе не искупленном и в эпохе не творческой.
—
Оставь про это, — сказала она. — Якая я тебе крестная? Никто тебя не крестил. И кто во всем этом виноват, — я не знаю и во всю жизнь не могла узнать: зробилось ли это от наших
грехов или, может быть, больше от Николиной велыкой московськой хитрости. Но вот идет персгудинский пан-отец с благочинным — сиди и ты здесь, — я всем все расскажу.
Потом ей привели аббата à robe longue, [в длинном платье,] он исповедывал ее и отпустил ей
грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и
оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную, католическую церковь, и что на-днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую-то бумагу.
И отчего такой
грех с ними случился, что душу свою загубил, то есть бог его знает; только что бумагу эту
оставил, да и то я никак не соображу.