Неточные совпадения
На бюре, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала и
оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою
хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов.
Хозяева наши почувствовали, что нам было не до них, и
оставили нас.
Но так как она не уходила и все стояла, то я, схватив шубу и шапку, вышел сам,
оставив ее среди комнаты. В комнате же моей не было никаких писем и бумаг, да я и прежде никогда почти не запирал комнату, уходя. Но я не успел еще дойти до выходной двери, как с лестницы сбежал за мною, без шляпы и в вицмундире,
хозяин мой, Петр Ипполитович.
В кабинете Ляховского весело и дружелюбно беседовали с
хозяином Половодов и «дядюшка». Особенным оживлением отличался сегодня Половодов. Он фамильярно трепал дядюшку по плечу и старался разогнать в Ляховском те минуты сомнений, которые
оставляли на его лбу глубокие морщины и заставляли брови плотно сдвигаться. Ляховский, очевидно, не решался на что-то, чего домогался Половодов; дядюшка держался в стороне и только напряженно улыбался, сохраняя свой розово-херувимский вид.
И
хозяева Ильи, и сам Илья, и даже многие из городских сострадательных людей, из купцов и купчих преимущественно, пробовали не раз одевать Лизавету приличнее, чем в одной рубашке, а к зиме всегда надевали на нее тулуп, а ноги обували в сапоги; но она обыкновенно, давая все надеть на себя беспрекословно, уходила и где-нибудь, преимущественно на соборной церковной паперти, непременно снимала с себя все, ей пожертвованное, — платок ли, юбку ли, тулуп, сапоги, — все
оставляла на месте и уходила босая и в одной рубашке по-прежнему.
— Зайдем сначала налево к
хозяевам, там все ваши свои пальто
оставляют, потому что в комнате тесно и жарко.
— И пошел. Хотел было справиться, не
оставил ли покойник какого по себе добра, да толку не добился. Я хозяину-то его говорю: «Я, мол, Филиппов отец»; а он мне говорит: «А я почем знаю? Да и сын твой ничего, говорит, не
оставил; еще у меня в долгу». Ну, я и пошел.
К вечеру мы дошли до зверовой фанзы.
Хозяева ее отсутствовали, и расспросить было некого. На общем совете решено было,
оставив лошадей на биваке, разойтись в разные стороны на разведку. Г.И. Гранатман пошел прямо, А.И. Мерзляков — на восток, а я должен был вернуться назад и постараться разыскать потерянную тропинку.
— Вы все изволите шутить, батюшка Кирила Петрович, — пробормотал с улыбкою Антон Пафнутьич, — а мы, ей-богу, разорились, — и Антон Пафнутьич стал заедать барскую шутку
хозяина жирным куском кулебяки. Кирила Петрович
оставил его и обратился к новому исправнику, в первый раз к нему в гости приехавшему и сидящему на другом конце стола подле учителя.
Все неповрежденные с отвращением услышали эту фразу. По счастию, остроумный статистик Андросов выручил кровожадного певца; он вскочил с своего стула, схватил десертный ножик и сказал: «Господа, извините меня, я вас
оставлю на минуту; мне пришло в голову, что
хозяин моего дома, старик настройщик Диц — немец, я сбегаю его прирезать и сейчас возвращусь».
Для приобретения совершенного послушания обучаемой молодой собаки надобно сначала употреблять ласку так, чтоб она сильно привязалась к
хозяину, и непременно самому ее кормить; но с возрастом собаки надобно
оставлять ласковость, никогда не играть с нею и быть всегда серьезным и настойчивым.
— Оцэнь созалею, оцэнь созалею, отец дьякон, цто вы
оставляете уцилиссе, — отнесся он к Александровскому. — Хуць минэ некогда било смотреть самому, ну, нас поцтенный
хозяин рекомэндует вас с самой лестной стороны.
При первых расспросах узнав, что мать
оставила мою сестрицу на месте нашей кормежки, гостеприимный
хозяин стал упрашивать мою мать послать за ней коляску; мать долго не соглашалась, но принуждена была уступить убедительным и настоятельным его просьбам.
Выйдя на двор, гостьи и молодой
хозяин сначала направились в яровое поле, прошли его, зашли в луга, прошли все луга, зашли в небольшой перелесок и тот весь прошли. В продолжение всего этого времени, m-lle Прыхина беспрестанно уходила то в одну сторону, то в другую, видимо, желая
оставлять Павла с m-me Фатеевой наедине. Та вряд ли даже, в этом случае, делала ей какие-либо особенные откровенности, но она сама догадалась о многом: о, в этом случае m-lle Прыхина была преопытная и предальновидная!
И Василий стал всё больше и больше думать о том, как бы сделать, чтобы сразу захватить побольше денег. Стал он вспоминать, как он прежде пользовался, и решил, что не так надо делать, что надо не так, как прежде, ухватить где плохо лежит, а вперед обдумать, вызнать и сделать чисто, чтобы никаких концов не
оставить. К рожеству богородицы сняли последнюю антоновку.
Хозяин попользовался хорошо и всех караульщиков и Василья расчел и отблагодарил.
— Прощайте, сударь, — проговорил
хозяин, тоже вставая. — Очень вам благодарен. Предместник ваш снабжал меня книжками серьезного содержания: не
оставьте и вы, — продолжал он, кланяясь. — Там заведено платить по десяти рублей в год: состояние я на это не имею, а уж если будет благосклонность ваша обязать меня, убогого человека, безвозмездно…
Она вырвалась наконец; он ее отпустил, дав ей слово сейчас же лечь спать. Прощаясь, пожаловался, что у него очень болит голова. Софья Матвеевна, еще как входила,
оставила свой сак и вещи в первой комнате, намереваясь ночевать с
хозяевами; но ей не удалось отдохнуть.
Сусанна Николаевна и Муза Николаевна попросили наконец у стариков-хозяев позволения
оставить больного и уехать.
Чтобы не дать в себе застынуть своему доброму движению, Егор Егорыч немедленно позвал
хозяина гостиницы и поручил ему отправить по почте две тысячи рублей к племяннику с коротеньким письмецом, в котором он уведомлял Валерьяна, что имение его
оставляет за собой и будет высылать ему деньги по мере надобности.
— Так мы вот что сделаем! — умилился Иудушка, — мы хозяйский-то прибор незанятым
оставим! Как будто брат здесь невидимо с нами сотрапезует… он
хозяин, а мы гостями будем!
Это слово, сказанное, вероятно, в смущении и страхе, было принято за насмешку и усугубило наказание. Меня избили. Старуха действовала пучком сосновой лучины, это было не очень больно, но
оставило под кожею спины множество глубоких заноз; к вечеру спина у меня вспухла подушкой, а в полдень на другой день
хозяин принужден был отвезти меня в больницу.
Сколько Юрий, сидевший подле пана Тишкевича, ни отказывался, но принужден бы был пить не менее других, если б, к счастию, не мог ссылаться на пример своего соседа, который решительно отказался пить из больших кубков, и хотя
хозяин начинал несколько раз хмуриться, но из уважения к региментарю
оставил их обоих в покое и выместил свою досаду на других.
А
хозяин ему: „Ежели, говорит, мы его в живых
оставим, так он первый на нас доказчик.
— Ну,
оставим глупости соседям! А сколько брюк у твоего
хозяина?
— Да, недурно бы это было! — согласился и князь, сохраняя свой задумчивый и рассеянный вид; его все еще не
оставляла мысль о припадках Елены. В Останкине они прежде всего проехали в слободку и наняли там очень хорошенькую дачку для Елены. Князь хотел было сразу же отдать
хозяину все деньги.
Когда же с мирною семьей
Черкес в отеческом жилище
Сидит ненастною порой,
И тлеют угли в пепелище;
И, спрянув с верного коня,
В горах пустынных запоздалый,
К нему войдет пришлец усталый
И робко сядет у огня:
Тогда
хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный сон,
И утром
оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.
Ипполит. Эх! Не понимаете вы меня. Я сейчас
оставлю у вас деньги, явлюсь к
хозяину: так и так, потерял пьяный. Что он со мной сделает?
— Ну что ж, ты
оставил Матье? — спросил
хозяин. Это была содержанка, которая разорила Серпуховского.
Хозяин, увидев, куда полез он,
оставил свою суетливость и, принявши обыкновенное положение и надлежащий вес, поместился сызнова у дверей, зазывая прохожих и указывая им одной рукой на лавку: «Сюда, батюшка, вот картины! зайдите, зайдите; с биржи получены».
— И полушубка-то на нем нет… у
хозяина, у подлой души, за долг
оставил… Чай, так-то иззяб, сердешный…
— Эхва, беда какая! Мало ли у кого не бывает денег, не ночуют же в поле… я тебя поведу к такому
хозяину, который в долг поверит: об утро, как пойдешь, знамо,
оставь что-нибудь в заклад, до денег, полушубок или кушак, придешь, рассчитаешься; у нас завсегда так-то водится…
Вот он, с первого слова, дает мне целый этаж, да еще верхний, парадный, отлично изукрашенный, и дает с тем, что каждый из нас есть полный
хозяин своего этажа (Петрусь
оставил за собою нижний, а мне, как будущему женатому, парадный), и имеет полное право, по своему вкусу, переделывать, ломать и переменять, не спрашивая один у другого ни совета, ни согласия.
—
Оставь человека, — сказала Софья, накладывая в чашку сахар;
хозяин качнул головою...
Филицата. Вот я и ездила за ним, у меня знакомый есть; да куда ездила-то! В Преображенское. Привезла было его с собой, да не вовремя: видишь, дело-то к ночи, теперь
хозяевам доложить нельзя, забранятся, что безо времени беспокоят их, а до утра чужого человека в доме
оставить не смеем.
Но так как оба его соседа начинали чувствовать себя неловко, а многие посетители,
оставив свои места, собирались вокруг почетного столика, то сам
хозяин подошел к пьяному актеру и стал его уговаривать...
Между прочим он употреблял следующую хитрость: когда отец его входил в свой постоянно запертый кабинет, в котором помещалась библиотека, и
оставлял за собою дверь незапертою, что случалось довольно часто, то Миша пользовался такими благоприятными случаями, прокрадывался потихоньку в кабинет и прятался за ширмы, стоявшие подле дверей; когда же отец, не заметивши его, уходил из кабинета и запирал за собою дверь — Миша оставался полным
хозяином библиотеки и вполне удовлетворял своей страсти; он с жадностью читал все, что ни попадалось ему в руки, и не помнил себя от радости.
В Тамбинской пустыни настоятель, прекрасный
хозяин, из купцов, принял просто и спокойно Сергия и поместил его в келье Иллариона, дав сначала ему келейника, а потом, по желанию Сергия,
оставив его одного. Келья была пещера, выкопанная в горе. В ней был и похоронен Илларион. В задней пещере был похоронен Илларион, в ближней была ниша для спанья, с соломенным матрацем, столик и полка с иконами и книгами. У двери наружной, которая запиралась, была полка; на эту полку раз в день монах приносил пищу из монастыря.
Марина (сердито отстраняется). А ты, Микита, эту ухватку
оставь. То было, да прошло. За
хозяином пришла. У вас он, что ль?
Хозяин долго уговаривал нас устроиться выходящими и, наконец, с видом лицемерного соболезнования, решился
оставить нас в покое.
Я стоял сконфуженный. Однако и бумажки принесли некоторую пользу. После долгих увещеваний
хозяин согласился на раздел: он
оставил себе в виде залога мой прекрасный новый английский чемодан из желтой кожи, а я взял белье, паспорт и, что было для меня всего дороже, мои записные книжки. На прощанье хохол спросил меня...
Узнав от меня, что я сын родителей, с которыми они некогда жили в дружбе, что я тот самый хворенький Сережа, которого они
оставили двухлетним умирающим дитятей,
хозяева приняли меня, по-своему, с радушием и ласкою.
Оставив адъюнкт-профессора Л. С. Левицкого, у которого я не в силах был прожить более двух месяцев, о чем сказано подробнее в моих «Воспоминаниях», я жил тогда, в первый раз в моей жизни, сам по себе, полным
хозяином, на собственной квартире.
Этот спектакль
оставил надолго приятное воспоминание в небольшом круге добрых знакомых и друзей
хозяина; недоброжелатели Шишкова, разумеется, смеялись над всем.
— Послушай, — говорю, — Дмитрий Никитич, исполни ты хоть один раз в жизни мою просьбу и поверь, что сам за то после будешь благодарить: не закладывай ты именья, а лучше перевернись как-нибудь. Залог для
хозяев, которые на занятые деньги покупают именья, благодетелен; но заложить и деньги прожить — это хомут, в котором, рано ли, поздно ли, ты затянешься. О тебе я не говорю: ты мужчина, проживешь как-нибудь; но я боюсь за мать твою, ты
оставишь ее без куска хлеба.
Меня с женой не пускают,
оставили ночевать, но я, видевши, что
хозяин утомился...
— Ну его ко псам, окаянного!.. — огрызнулась Марьюшка, — Тошнехонько с проклятым! Ни то ни се, ни туда ни сюда… И не поймешь от него ничего… Толкует, до того года, слышь, надо
оставить… Когда-де у Самоквасова в приказчиках буду жить — тогда-де, а теперича старых
хозяев опасается… Да врет все, непутный, отводит… А ты убивайся!.. Все они бессовестные!.. Над девицей надсмеяться им нипочем… Все едино, что квасу стакан выпить.
Для меня важно одно: знать, чего бог хочет от меня. А это выражено вполне ясно и во всех религиях и в моей совести, и потому мое дело в том, чтобы выучиться исполнять всё это и на это направить все мои силы, твердо зная, что, если я посвящу свои силы на исполнение воли
хозяина, он не
оставит меня и со мной будет то самое, что должно быть и что хорошо для меня.
Когда
хозяин бросил льву мяса, лев оторвал кусок и
оставил собачке.
— А вы не всяко лыко в строку, — хладнокровно и спокойно сказал им Патап Максимыч. — Зато ведь и не
оставляет вас Марко Данилыч. Сейчас заходил я в вашу стряпущую, посмотрел, чем кормят вас. Такую пищу, братцы, не у всякого
хозяина найдете. В деревне-то живучи, поди, чать, такой пищи и во сне не видали… Полноте пустое городить… Принимайтесь с Богом за дело, а для́ ради моего приезда и первого знакомства вот вам красненькая. Пошабашивши, винца испейте. Так-то будет лучше.
Теперь боюсь, как бы не замерз дорогой…» Я ей и говорю: «Послушай, сударыня, бог посылает людям детей, кому десять, кому и двенадцать, а меня с
хозяином наказал, ни одного не дал;
оставь нам своего Сашу, мы его себе в сыночки возьмем».