Неточные совпадения
По местам валялись человеческие
кости и возвышались груды кирпича; все это свидетельствовало, что в свое время здесь существовала довольно сильная и своеобразная цивилизация (впоследствии оказалось, что цивилизацию эту, приняв в нетрезвом виде за бунт, уничтожил бывший градоначальник Урус-Кугуш-Кильдибаев), но с той поры прошло много лет, и ни
один градоначальник не позаботился о восстановлении ее.
— Так вы нынче ждете Степана Аркадьича? — сказал Сергей Иванович, очевидно не желая продолжать разговор о Вареньке. — Трудно найти двух свояков, менее похожих друг на друга, — сказал он с тонкою улыбкой. —
Один подвижной, живущий только в обществе, как рыба в воде; другой, наш
Костя, живой, быстрый, чуткий на всё, но, как только в обществе, так или замрет или бьется бестолково, как рыба на земле.
Урок состоял в выучиваньи наизусть нескольких стихов из Евангелия и повторении начала Ветхого Завета. Стихи из Евангелия Сережа знал порядочно, но в ту минуту как он говорил их, он загляделся на
кость лба отца, которая загибалась так круто у виска, что он запутался и конец
одного стиха на одинаковом слове переставил к началу другого. Для Алексея Александровича было очевидно, что он не понимал того, что говорил, и это раздражило его.
Казалось, она вся походила на какую-то игрушку, отчетливо выточенную из слоновой
кости; она только
одна белела и выходила прозрачною и светлою из мутной и непрозрачной толпы.
Он подошел к столу, взял
одну толстую запыленную книгу, развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью, на слоновой
кости. Это был портрет хозяйкиной дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико, поцеловал портрет и передал Дунечке.
— Вот новость! Обморок! С чего бы! — невольно воскликнул Базаров, опуская Павла Петровича на траву. — Посмотрим, что за штука? — Он вынул платок, отер кровь, пощупал вокруг раны… —
Кость цела, — бормотал он сквозь зубы, — пуля прошла неглубоко насквозь,
один мускул, vastus externus, задет. Хоть пляши через три недели!.. А обморок! Ох, уж эти мне нервные люди! Вишь, кожа-то какая тонкая.
Затем он подумал, что Варвара довольно широко, но не очень удачно тратила деньги на украшение своего жилища. Слишком много мелочи, вазочек, фигурок из фарфора, коробочек. Вот и традиционные семь слонов из
кости, из черного дерева,
один — из топаза. Самгин сел к маленькому столику с кривыми позолоченными ножками, взял в руки маленького топазового слона и вспомнил о семерке авторов сборника «Вехи».
— А
один… человек сорвал, вцепился ногтями в затылок толстому рядом со мною и вырвал кусок…
кость обнажилась. Он первый и меня ударил…
Светлые его волосы свалялись на голове комьями овечьей шерсти;
один глаз затек темной опухолью, а другой, широко раскрытый и мутный, страшно вытаращен. Он был весь в лохмотьях, штанина разорвана поперек, в дыре дрожало голое колено, и эта дрожь круглой
кости, обтянутой грязной кожей, была отвратительна.
Вокруг них вращается на
одной ноге ведьмин сын, весь — из
костей, солдат, наступал, отступал, получил Георгия.
Если б только
одно это, я бы назвал его дураком — и дело с концом, а он затопал ногами, грозил пальцем, стучал палкой: «Я тебя, говорит, мальчишку, в острог: я тебя туда, куда ворон
костей не заносил; в двадцать четыре часа в мелкий порошок изотру, в бараний рог согну, на поселение сошлю!» Я дал ему истощить весь словарь этих нежностей, выслушал хладнокровно, а потом прицелился в него.
— Как я пойду, силы нет, — говорила она, щупая себя. — У меня и
костей почти нет, всё
одни мякоти! Не дойду — Господи помилуй!
Через четверть часа вошел в комнату, боком, пожилой, лет сорока пяти мужик, сложенный плотно, будто из
одних широких
костей, и оттого казавшийся толстым, хотя жиру у него не было ни золотника.
Один из моих спутников, князь Оболенский, хотел купить кусок необделанной
кости и взять с собой.
— В том-то и дело, что
Костя доказывает совершенно противное, то есть что если обставить приисковых рабочих настоящим образом, тогда лучшие прииски будут давать предпринимателям
одни убытки. Они поспорили горячо, и
Костя высказался очень резко относительно происхождения громадных богатств, нажитых золотом. Тут досталось и вашим предкам отчасти, а отец принял все на свой счет и ужасно рассердился на Костю.
Константин Бахарев был фанатик заводского дела, как Василий Бахарев был фанатиком золотопромышленности. Это были две натуры
одного закала, почему, вероятно, они и не могли понять друг друга.
Костя не знал и ничего не хотел знать, кроме своих заводов, тогда как Привалов постоянно переживал все муки неустоявшейся мысли, искавшей выхода и не находившей, к чему прилепиться.
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели это тот самый Сережа Привалов, который учился в гимназии вместе с
Костей и когда-то жил у них?
Один раз она еще укусила его за ухо, когда они играли в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем
один рукав сбился и открыл белую, как слоновая
кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
Это с
одной стороны, а с другой —
Костя, по-моему, не прав.
— Отчего же он не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои
кости в корсет. — Видно, себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег не знают куда девать, а тут, как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых две… Вот извольте тут разделить между ними
одного жениха!..
— Так и знал, так и знал! — заговорил Веревкин, оставляя какую-то
кость. — Не выдержало сердечко? Ах, эти дамы, эти дамы, — это такая тонкая материя! Вы, Сергей Александрыч, приготовляйтесь: «Sophie Ляховская — красавица, Sophie Ляховская — богатая невеста». Только и свету в окне, что Sophie Ляховская, а по мне так, право, хоть совсем не будь ее: этакая жиденькая, субтильная…
Одним словом — жидель!
Костя Бахарев никогда не любил обременять себя перепиской, поэтому Привалов нисколько не удивился, что не получил от него в течение полугода ни
одной строчки.
Итак, я лежал под кустиком в стороне и поглядывал на мальчиков. Небольшой котельчик висел над
одним из огней; в нем варились «картошки». Павлуша наблюдал за ним и, стоя на коленях, тыкал щепкой в закипавшую воду. Федя лежал, опершись на локоть и раскинув полы своего армяка. Ильюша сидел рядом с
Костей и все так же напряженно щурился.
Костя понурил немного голову и глядел куда-то вдаль. Ваня не шевелился под своей рогожей. Я притворился спящим. Понемногу мальчики опять разговорились.
— Нет, — отвечал
Костя, — здесь место чистое, вольное.
Одно — река близко.
Густые белокурые волосы прекрасного пепельного цвета расходились двумя тщательно причесанными полукругами из-под узкой алой повязки, надвинутой почти на самый лоб, белый, как слоновая
кость; остальная часть ее лица едва загорела тем золотым загаром, который принимает
одна тонкая кожа.
Идя по линии затесок, мы скоро нашли соболиные ловушки. Некоторые из них были старые, другие новые, видимо, только что выстроенные.
Одна ловушка преграждала дорогу. Кожевников поднял бревно и сбросил его в сторону. Под ним что-то лежало. Это оказались
кости соболя.
Но внимание всех уже оставило их, оно обращено на осетрину; ее объясняет сам Щепкин, изучивший мясо современных рыб больше, чем Агассис —
кости допотопных. Боткин взглянул на осетра, прищурил глаза и тихо покачал головой, не из боку в бок, а склоняясь;
один Кетчер, равнодушный по принципу к величиям мира сего, закурил трубку и говорит о другом.
Наследник ничего не брал, кроме
одного персика, которого
кость он бросил на окно.
Видеть себя в печати —
одна из самых сильных искусственных страстей человека, испорченного книжным веком. Но тем не меньше решаться на публичную выставку своих произведений — нелегко без особого случая. Люди, которые не смели бы думать о печатании своих статей в «Московских ведомостях», в петербургских журналах, стали печататься у себя дома. А между тем пагубная привычка иметь орган, привычка к гласности укоренилась. Да и совсем готовое орудие иметь недурно. Типографский станок тоже без
костей!
Все было проклято в этой среде; все ходило ощупью в мраке безнадежности и отчаянья, который окутывал ее.
Одни были развращены до мозга
костей, другие придавлены до потери человеческого образа. Только бессознательность и помогала жить в таком чаду.
Некоторые с лаем кидались под ноги лошадям, другие бежали сзади, заметив, что ось вымазана салом;
один, стоя возле кухни и накрыв лапою
кость, заливался во все горло; другой лаял издали и бегал взад и вперед, помахивая хвостом и как бы приговаривая: «Посмотрите, люди крещеные, какой я прекрасный молодой человек!» Мальчишки в запачканных рубашках бежали глядеть.
Казалось,
одни только
кости поднялись высоко над землею.
— Нет, вы видели подвальную, ее мы уже сломали, а под ней еще была, самая страшная: в
одном ее отделении картошка и дрова лежали, а другая половина была наглухо замурована… Мы и сами не знали, что там помещение есть. Пролом сделали, и наткнулись мы на дубовую, железом кованную дверь. Насилу сломали, а за дверью — скелет человеческий… Как сорвали дверь — как загремит, как цепи звякнули…
Кости похоронили. Полиция приходила, а пристав и цепи унес куда-то.
— А ты думаешь, я тебя боюсь?.. Ах ты, тараканья
кость!.. Да я тебя так расчешу!.. Давай расчет,
одним словом!.. За все за четыре года.
«Свое» — вот слово, заключающее в себе страшную иронию, так как ни
один из живших и живущих людей не может реально назвать это «будущее» своим; ни
один человек не войдет в это будущее живым, войдут его истлевшие
кости.
В Корсаковской тюрьме
одно время кормили арестантов супом из соленой селедки; по словам заведующего медицинскою частью, суп этот отличался безвкусием, селедка очень скоро разваривалась на мелкие кусочки, присутствие мелких
костей затрудняло проглатывание и производило катары желудочно-кишечного канала.
Один каторжный слесарь делает берданки и уже четыре продал на материк, другой — делает оригинальные цепочки из стали, третий — лепит из гипса; но все эти берданки, цепочки и очень дорогие шкатулки так же мало рисуют экономическое положение колонии, как и то, что
один поселенец на юге собирает по берегу китовую
кость, а другой — добывает трепангу.
Вдруг
одна из них перевернулась на воздухе, быстро пошла книзу и упала недалеко от меня: это был селезень шилохвость, с переломленною пополам плечною
костью правого крыла…
Лаврецкий уже накануне с сожалением заметил в нем все признаки и привычки застарелой бедности: сапоги у него были сбиты, сзади на сюртуке недоставало
одной пуговицы, руки его не ведали перчаток, в волосах торчал пух; приехавши, он и не подумал попросить умыться, а за ужином ел, как акула, раздирая руками мясо и с треском перегрызая
кости своими крепкими черными зубами.
— Не по тому месту бьешь, Ермолай Семеныч, — жаловалась она. — Ты бы в самую
кость норовил… Ох, в чужой век живу! А то страви чем ни на есть… Вон Кожин как жену свою изводит:
одна страсть.
— Хорошее дело, кабы двадцать лет назад оно вышло… — ядовито заметил великий делец, прищуривая
один глаз. — Досталась
кость собаке, когда собака съела все зубы. Да вот еще посмотрим, кто будет расхлебывать твою кашу, Андрон Евстратыч: обнес всех натощак, а как теперь сытый-то будешь повыше усов есть.
Одним словом, в самый раз.
И была
одна стена вся зеркальная, а другая стена золоченая, а третья стена вся серебряная, а четвертая стена из
кости слоновыя и мамонтовыя, самоцветными яхонтами вся разубранная, и подумала она: «Должно быть, это моя опочивальня».
Когда Павел приехал к становой квартире (она была всего в верстах в двух от села) и вошел в небольшие сенцы, то увидел сидящего тут человека с обезображенным и совершенно испитым лицом, с кандалами на ногах;
одною рукой он держался за ногу, которую вряд ли не до
кости истерло кандалою.
Поражала меня тоже его необыкновенная худоба: тела на нем почти не было, и как будто на
кости его была наклеена только
одна кожа.
— Почему? А почему у нас нет перьев, нет крыльев —
одни только лопаточные
кости — фундамент для крыльев? Да потому что крылья уже не нужны — есть аэро, крылья только мешали бы. Крылья — чтобы летать, а нам уже некуда: мы — прилетели, мы — нашли. Не так ли?
Мы вышли в экскурсию после обеда и, подойдя к горе, стали подыматься по глинистым обвалам, взрытым лопатами жителей и весенними потоками. Обвалы обнажали склоны горы, и кое-где из глины виднелись высунувшиеся наружу белые, истлевшие
кости. В
одном месте деревянный гроб выставлялся истлевшим углом, в другом — скалил зубы человеческий череп, уставясь на нас черными впадинами глаз.
— Однако мы не нашли покоя, которого искали, — продолжал Горехвастов несколько сентиментально, — однажды я метал банк, и метал, по обыкновению, довольно счастливо, как вдруг
один из понтеров, незнакомец вершков этак десяти, схватил меня за руки и сжал их так крепко, что
кости хрустнули.
Старцы и юноши, люди свободных профессий и люди ярма, люди белой
кости и чернь — все кружится в
одном и том же омуте мелочей, не зная, что, собственно, находится в конце этой неусыпающей суеты и какое значение она имеет в экономии общечеловеческого прогресса.
Против этого
одно средство: около
кости щупать, не ходит ли воздух.
— Непременно, — отвечает, — надежнее: видишь, он весь сухой,
кости в
одной коже держатся, и спиночка у него как лопата коробленая, по ней ни за что по всей удар не падет, а только местечками, а сам он, зри, как Бакшея спрохвала поливает, не частит, а с повадочкой, и плеть сразу не отхватывает, а под нею коже напухать дает.