Неточные совпадения
Послушать, так нужная степень
нравственного развития у всех уже есть, как будто каждый уже достиг его и носит у себя в кармане, как табакерку, что это «само собой разумеется», что об этом и толковать нечего. Все соглашаются, что общество существовать без этого не может, что гуманность, честность, справедливость — суть основные
законы и частной, и общественной жизни, что «честность, честности, честностью» и т. д.
Главные качества графа Ивана Михайловича, посредством которых он достиг этого, состояли в том, что он, во-первых, умел понимать смысл написанных бумаг и
законов, и хотя и нескладно, но умел составлять удобопонятные бумаги и писать их без орфографических ошибок; во-вторых, был чрезвычайно представителен и, где нужно было, мог являть вид не только гордости, но неприступности и величия, а где нужно было, мог быть подобострастен до страстности и подлости; в-третьих, в том, что у него не было никаких общих принципов или правил, ни лично
нравственных ни государственных, и что он поэтому со всеми мог быть согласен, когда это нужно было, и, когда это нужно было, мог быть со всеми несогласен.
Таков мой
нравственный темперамент, агрессивный и обвиняющий, а не защищающий и не склонный чувствовать отвержения общеобязательного
закона.
В этом проблематика Достоевского, Ибсена была моей
нравственной проблематикой, как и пережитое Белинским восстание против гегелевского мирового духа, как некоторые мотивы Кирхегардта, которого я, впрочем, очень поздно узнал и не особенно люблю, как и борьба Л. Шестова против необходимых
законов логики и этики, хотя и при ином отношении к познанию.
Выпадение из-под власти формального
закона я рассматривал как
нравственный долг.
В этих словах нет ведь ни тени намека на
нравственное значение поступка: зато есть слово «
закон».
Заметьте, как добр и чувствителен этот старик и как он в то же время жестокосерд единственно потому, что не имеет никакого сознания о
нравственном значении личности и все привык подчинять только внешним
законам, установленным самодурством.
Но в особенности было для него выгодно отсутствие болей
нравственных, от которых его спасал присущий древнему миросозерцанию
закон предопределения.
Юношеский угар соскользнул быстро. Понятие о зле сузилось до понятия о лихоимстве, понятие о лжи — до понятия о подлоге, понятие о
нравственном безобразии — до понятия о беспробудном пьянстве, в котором погрязало местное чиновничество. Вместо служения идеалам добра, истины, любви и проч., предстал идеал служения долгу, букве
закона, принятым обязательствам и т. д.
Эти люди удивительны, но люди, которые, как Вогюэ и др., исповедуя
закон эволюции, признают войну не только неизбежной, но полезной и потому желательной, — эти люди страшны, ужасны своей
нравственной извращенностью.
С возвращением в Уфу к обыденной, праздной, городской жизни, вероятно, всё бы это усилилось; но тяжкое, страдальческое положение уже действительно умирающего отца поглотило все тревоги, наполнило собою ум и чувства Софьи Николавны, и она предалась вся безраздельно, согласно
закону своей
нравственной природы, чувству дочерней любви.
Юридическая правда идет под чертою
закона несовершенного, а правда
нравственная выше всякой черты в мире.
Мелузов. Какое мне дело до князя! Нравственные-то
законы для всех одинаковы.
Мелузов. Вы стоите на почве
закона; это я понимаю. Но, кроме
закона, существуют еще для человека
нравственные обязанности.
Само собою разумеется, что в ней под преступлениями разумеются не в частности уголовные преступления, которые всегда наказываются государственными
законами, а вообще
нравственные преступления, которые могут быть наказаны только или стечением обстоятельств, или общественным мнением, или совестью самого преступника.
Наконец, сами
законы никогда не бывают совершенны: в данное время они имеют известный условный смысл, но с течением времени, по требованию обстоятельств, они должны изменяться; сатира, обличая порок, должна смотреть не на то, какой статье
закона он противоречит, а на то, до какой степени противоположен он тому
нравственному идеалу, который сложился в душе сатирика.
Затем для крестьян определялось учение: читать, писать и
закон божий; преимущественно же указывалось на
нравственное воспитание, состоящее в исполнении своих обязанностей в отношении к властям.
На что им были какие-то
нравственные начала, когда они видели впереди сферу, в которой никакая нравственность их стеснять не будет, в которой они будут полными, бессудными господами и их воля будет
законом для окружающих?
Неужели
нравственное достоинство человека, чувствующего сильное поползновение красть, но пересиливающего себя потому, что кража запрещена
законом, — выше нравственности того, у кого не рождается даже и мысли о присвоении чужого, уже не вследствие запрещения
закона, а просто по внутреннему отвращению от кражи?
«Вивисекция, — заявляет мистрисс Мона Кэрд, — есть главный враг науки, которая всегда учила, что
законы природы гармоничны и не терпят противоречий; но если эти
законы не терпят противоречий, то как возможно, чтоб то, что в
нравственном отношении несправедливо, было в научном отношении справедливо, чтоб то, что жестоко и неправедно, могло вести к миру и здоровью?» (The sanctuary of mercy. 1899, p. 6).
Ничто не препятствует столько улучшению общественного устройства, как предположение о том, что такое улучшение может быть достигнуто государственными
законами, исполнение которых утверждается наказаниями. Деятельность эта — как установления
законов, так и наказания за неисполнение их — более всего отвлекает людей от того, что может действительно содействовать улучшению их жизни, а именно — от
нравственного совершенствования.
Единая истинная религия не содержит в себе ничего, кроме
законов, то есть таких
нравственных начал, безусловную необходимость которых мы можем сами сознать и исследовать и которые мы сознаем нашим разумом.
Веления совести, которые человек считает для себя
законом, получают и религиозную санкцию, и это тем острее, чем глубже религиозное сознание: они облекаются в форму религиозных заповедей, нарушение которых ощущается как грех (а это есть уже религиозно-нравственная категория).
Выпавшие из
закона «общего» и суть подлинно
нравственные люди, подчиненные же
закону «общего», детерминированные социальной обыденностью суть безнравственные люди.
Нравственная максима Канта, что каждого человека нужно рассматривать не как средство, а как самоцель, подрывается законническим основанием этики, ибо каждый человек оказывается средством и орудием осуществления отвлеченного, безличного, общеобязательного
закона.
Таким образом, область «
нравственного» необычайно суживается, и жизнь оказывается скованной в тисках
закона.
В
нравственном акте действует не только человек, но и Бог, не только Бог, но и человек, нет разрыва и противоположения, установленного
законом.
Этика
закона и нормы не понимает еще творческого характера
нравственного акта, и потому неизбежен переход к этике творчества, этике истинного призвания и назначения человека.
Человеческое общество обречено жить не только под
законом нравственным, но и под
законом государственным, не только под
законом, предложенным человеческой воле как долг, но и под
законом, принуждающим себя выполнить.
Фарисейство, т. е. этика
закона, беспощадно осуждается в Евангелии, потому что оно не нуждается в Спасителе и спасении, как нуждаются мытари и грешники, потому что если бы последняя религиозная и
нравственная правда была на стороне фарисеев, то искупление было бы не нужно.
Суббота для человека, а не человек для субботы — вот сущность великой
нравственной революции, произведенной христианством, в которой человек впервые опомнился от роковых последствий различения добра и зла и власти
закона.
Самая большая трудность
нравственных конфликтов жизни заключается совсем не в столкновении ясного добра с ясным злом, а в отсутствии одного,
законом данного, нравственно-должного выхода, в неизбежности каждый раз совершать индивидуальный творческий акт.
Этика имеет дело не с бессильными, висящими в воздухе нормами и
законами, а с реальными
нравственными энергиями и с обладающими силой качествами.
Месть, которая сначала была
нравственным и религиозным долгом, после христианского откровения становится безнравственным, хаотическим инстинктом человека, который он должен побеждать новым
законом.
Между тем как этика нашего мира, этика
закона, этика фарисейская почитает
нравственным долгом бросать в грешницу камень.
Этика
закона не может быть индивидуальной и персоналистической, она никогда не проникает в интимную глубину
нравственной жизни личности,
нравственного опыта и борений.
Этика
закона, выработанная в эпоху абсолютного господства рода и общества над личностью, терзает личность и тогда, когда уже пробудилась личная совесть и в нее перенесен центр тяжести
нравственной жизни.
Закон нравственный, как и
закон логический, совершенно обязателен для всякого живого существа независимо от его индивидуальности и своеобразия.
И тут важно установить, что никакой
закон, никакая норма не в силах помочь разрешить возникший
нравственный конфликт.
И христианская этика долго не понимала значение индивидуального, ей
нравственная жизнь представлялась подчиненной общеобязательному
закону.
Обнаруживается коренная двойственность
закона в
нравственной жизни человечества — он обуздывает инстинкты и создает порядок, и он же вызывает инстинкты, мешающие созданию нового порядка.
Этика
закона и значит прежде всего, что субъектом
нравственной оценки является общество, а не личность, что общество устанавливает
нравственные запреты, табу,
законы и нормы, которым личность должна повиноваться под страхом
нравственного отлучения и кары.
Этика творчества отличается от этики
закона и нормы прежде всего тем, что для нее
нравственная задача есть неповторимо индивидуальная творческая задача.
Нужно признать аксиомой, что
закон бессилен изменить человеческую природу и не может разрешить никакой индивидуальной
нравственной задачи.
Нравственное сознание, формулирующее
законы и нормы, сталкивается не только с инстинктом, с подсознательным, с древней природой, но и с благодатью, с сверхсознанием, с божественным.
Положение о том, что жизнь человеческая не есть существование личности человека, добытое тысячелетним духовным трудом всего человечества, — положение это для человека (не животного) стало в
нравственном мире не только такой же, но гораздо более несомненной и несокрушимой истиной, чем вращение земли и
законы тяготения.
Яснее всего выражает Гервинус всю
нравственную теорию Шекспира тем, что Шекспир не пишет для тех классов, которым годятся определенные религиозные правила и
законы (то есть для 0,999 людей), но для образованных, которые усвоили себе здоровый жизненный такт и такое самочувствие, при котором совесть, разум и воля, соединяясь воедино, направляются к достойным жизненным целям.
Преобладание
нравственного момента в
законе слишком очевидно.
В религиозные эпохи
закона и искупления
нравственная сторона человеческой природы должна была преобладать над стороной эстетической и познавательной.
— Это проступок — самоуправство… Но в данном случае даже ненаказуемый, по
закону она права… Это
нравственное самоуправство… Она считает, что деньги принадлежат ей по праву… Это — гонорар… — продолжал смеяться адвокат, не замечая, что Николай Герасимович был бледен, как полотно.