Неточные совпадения
— Ого, вы кусаетесь? Нет, право же, он недюжинный, — примирительно заговорила она. — Я познакомилась с ним года два тому назад, в
Нижнем, он там не привился.
Город меркантильный и ежегодно полтора месяца сходит с ума: все купцы, купцы, эдакие огромные, ярмарка, женщины, потрясающие кутежи. Он там сильно пил, нажил какую-то болезнь. Я научила его как можно больше кушать сладостей, это совершенно излечивает от пьянства. А то он, знаете, в ресторанах философствовал за угощение…
Ехать пришлось недолго; за
городом, на огородах, Захарий повернул на узкую дорожку среди заборов и плетней, к двухэтажному деревянному дому; окна
нижнего этажа были частью заложены кирпичом, частью забиты досками, в окнах верхнего не осталось ни одного целого стекла, над воротами дугой изгибалась ржавая вывеска, но еще хорошо сохранились слова: «Завод искусственных минеральных вод».
Тогда он поехал в Кисловодск, прожил там пять недель и, не торопясь, через Тифлис, Баку, по Каспию в Астрахань и по Волге поднялся до
Нижнего, побывал на ярмарке, посмотрел, как
город чистится, готовясь праздновать трехсотлетие самодержавия, с той же целью побывал в Костроме.
Это полусказочное впечатление тихого, но могучего хоровода осталось у Самгина почти на все время его жизни в странном
городе, построенном на краю бесплодного, печального поля, которое вдали замкнула синеватая щетина соснового леса — «Савелова грива» и — за невидимой Окой — «Дятловы горы», где, среди зелени садов, прятались домики и церкви
Нижнего Новгорода.
Они знали, что в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский
город, но редкие езжали туда; потом знали, что подальше, там, Саратов или
Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю.
Я вспомнил наши уездные
города и надписи на бледно-синей доске «Портной из
Нижнего».
Кстати, говоря о сосланных, — за
Нижним начинают встречаться сосланные поляки, с Казани число их быстро возрастает. В Перми было человек сорок, в Вятке не меньше; сверх того, в каждом уездном
городе было несколько человек.
Три дня эти я бродил с жандармом по
городу. Татарки с покрытыми лицами, скуластые мужья их, правоверные мечети рядом с православными церквами, все это напоминает Азию и Восток. Во Владимире,
Нижнем — подозревается близость к Москве, здесь — даль от нее.
К весне дядья разделились; Яков остался в
городе, Михаил уехал за реку, а дед купил себе большой интересный дом на Полевой улице, с кабаком в
нижнем каменном этаже, с маленькой уютной комнаткой на чердаке и садом, который опускался в овраг, густо ощетинившийся голыми прутьями ивняка.
Мать отца померла рано, а когда ему минуло девять лет, помер и дедушка, отца взял к себе крестный — столяр, приписал его в цеховые
города Перми и стал учить своему мастерству, но отец убежал от него, водил слепых по ярмаркам, шестнадцати лет пришел в
Нижний и стал работать у подрядчика — столяра на пароходах Колчина. В двадцать лет он был уже хорошим краснодеревцем, обойщиком и драпировщиком. Мастерская, где он работал, была рядом с домами деда, на Ковалихе.
На эти деньги можно было очень сытно прожить день, но Вяхиря била мать, если он не приносил ей на шкалик или на косушку водки; Кострома копил деньги, мечтая завести голубиную охоту; мать Чурки была больна, он старался заработать как можно больше; Хаби тоже копил деньги, собираясь ехать в
город, где он родился и откуда его вывез дядя, вскоре по приезде в
Нижний утонувший. Хаби забыл, как называется
город, помнил только, что он стоит на Каме, близко от Волги.
Сегодня отвечал Лебедю. Он мне пишет, что, если возвратят, бросает якорь, как и я, в
Нижнем, а если нет, то переезжает в Ялуторовск. Я ему сказал, что рад его иметь сожителем в одном
городе, но все-таки лучше, если соединимся на Волге, где теперь Аннушка моя восхищается разливом этой главной артерии нашей земли… [В письме — только буквы: «в. к. H. Н.»]
— Ах, и не рассказывайте, — вздыхает Анна Марковна, отвесив свою
нижнюю малиновую губу и затуманив свои блеклые глаза. — Мы нашу Берточку, — она в гимназии Флейшера, — мы нарочно держим ее в
городе, в почтенном семействе. Вы понимаете, все-таки неловко. И вдруг она из гимназии приносит такие слова и выражения, что я прямо аж вся покраснела.
Ночные прогулки под зимними звездами, среди пустынных улиц
города, очень обогащали меня. Я нарочно выбирал улицы подальше от центра: на центральных было много фонарей, меня могли заметить знакомые хозяев, тогда хозяева узнали бы, что я прогуливаю всенощные. Мешали пьяные, городовые и «гулящие» девицы; а на дальних улицах можно было смотреть в окна
нижних этажей, если они не очень замерзли и не занавешены изнутри.
По утрам, в холодном сумраке рассвета, я иду с ним через весь
город по сонной купеческой улице Ильинке на
Нижний базар; там, во втором этаже гостиного двора, помещается лавка.
— Это тебе наврали, браток, Афинов нету, а есть — Афон, только что не
город, а гора, и на ней — монастырь. Боле ничего. Называется: святая гора Афон, такие картинки есть, старик торговал ими. Есть
город Белгород, стоит на Дунай-реке, вроде Ярославля алибо
Нижнего.
Города у них неказисты, а вот деревни — другое дело! Бабы тоже, ну, бабы просто до смерти утешны! Из-за одной я чуть не остался там, — как бишь ее звали?
Я снова в
городе, в двухэтажном белом доме, похожем на гроб, общий для множества людей. Дом — новый, но какой-то худосочный, вспухший, точно нищий, который внезапно разбогател и тотчас объелся до ожирения. Он стоит боком на улицу, в каждом этаже его по восемь окон, а там, где должно бы находиться лицо дома, — по четыре окна;
нижние смотрят в узенький проезд, на двор, верхние — через забор, на маленький домик прачки и в грязный овраг.
Он пошел на Цивильск, ограбил
город, повесил воеводу и, разделив шайку свою на две части, послал одну по Нижегородской дороге, а другую по Алатырской и пресек таким образом сообщение
Нижнего с Казанью.
Д удаков. Возможно. И сегодня неприятность… Этот осел, голова, упрекает: неэкономно! Больные много едят, и огромное количество хины… Болван! Во-первых, это не его дело… А потом, осуши улицы
нижней части
города, и я не трону твоей хины… Ведь не пожираю я эту хину сам? Терпеть не могу хины… и нахалов…
— Почему мне знать! — отвечал проезжий грубым голосом. — Если, боярин, — продолжал он, обращаясь к Юрию, — ты хочешь засветло приехать в
Нижний, то мешкать нечего: чай, дорога плоха, а до
города еще не близко.
— Юрий Дмитрич, — сказал Мансуров, — мы дозволяем тебе пробыть завтрашний день в
Нижнем Новгороде; но я советовал бы тебе отправиться скорее: завтра же весь
город будет знать, что ты прислан от Гонсевского, и тогда, не погневайся, смотри, чтоб с тобой не случилось того же, что с князем Вяземским. Народ подчас бывает глуп: как расходится, так его ничем не уймешь.
— Так недаром же он стречка дал из
Нижнего. Когда князь Пожарский прибыл к нам в
город, так, говорят, его везде искали, да не нашли… Ну, брат Алексей, ошеломил ты меня!.. Мне все еще не верится…
— Да, да, — прервал боярин, — мирвольте этим бунтовщикам! уговаривайте их! Дождетесь того, что все низовые
города к ним пристанут, и тогда попытайтесь их унять. Нет, господа москвичи! не словом ласковым усмиряют непокорных, а мечом и огнем. Гонсевский прислал сюда пана Тишкевича с региментом; но этим их не запугаешь. Если б он меня послушался и отправил поболее войска, то давным бы давно не осталось в
Нижнем бревна на бревне, камня на камне!
Счастливцев. Вот еще важность! Сейчас «давай бог ноги»! В
город, на тройку… Покатили бы!.. потом на пароход в Ярославль, туда-сюда, а там в
Нижний на ярмарку!
В Тамбов я попал из Воронежа с нашим цирком, ехавшим в Саратов. Цирк с лошадьми и возами обстановки грузился в товарный поезд, который должен был отойти в два часа ночи. Окончив погрузку часов около десяти вечера, я пошел в
город поужинать и зашел в маленький ресторанчик Пустовалова в
нижнем этаже большого кирпичного неоштукатуренного здания театра.
Мы очутились на улице вдвоем с Неуважай-Корыто. Воздух был влажен и еще более неподвижен, нежели с вечера. Нева казалась окончательно погруженною в сон; городской шум стих, и лишь внезапный и быстро улетучивавшийся стук какого-нибудь запоздавшего экипажа напоминал, что
город не совсем вымер. Солнце едва показывалось из-за домовых крыш и разрисовывало причудливыми тенями лицо Неуважай-Корыто. Верхняя половина этого лица была ярко освещена, тогда как
нижняя часть утопала в тени.
Здание гимназии (теперешний университет) стояло на горе; вид был великолепный: вся
нижняя половина
города с его Суконными и Татарскими слободами, Булак, огромное озеро Кабан, которого воды сливались весною с разливом Волги, — вся эта живописная панорама расстилалась перед глазами.
И взяли квартирку в центре
города, на одной из больших улиц, нарочно там, где ходит и ездит много народу — в
нижнем этаже трехэтажного старого дома, три окна на улицу, остальные во двор.
Однажды я вышел из кафе, когда не было еще семи часов, — я ожидал приятеля, чтобы идти вместе в театр, но он не явился, прислав подозрительную записку, — известно, какого рода, — а один я не любил посещать театр. Итак, это дело расстроилось. Я спустился к
нижней аллее и прошел ее всю, а когда хотел повернуть к
городу, навстречу мне попался старик в летнем пальто, котелке, с тросточкой, видимо, вышедший погулять, так как за его свободную руку держалась девочка лет пяти.
Но Сет опять тайно похищает тело Озириса, разрезает его на четырнадцать частей и рассеивает их по всем
городам и селениям Верхнего и
Нижнего Египта.
На огромном
нижнем балконе уже был накрыт стол. Дожидались Завалишина, который только что приехал из
города и переодевался у себя в комнате. Анна Георгиевна лежала на кресле-качалке, томная, изнемогающая от жары, в легком халате из молдаванского полотна, шитого золотом, с широкими, разрезными до подмышек рукавами. Она была еще очень красива тяжелой, самоуверенной, пышной красотой — красотой полной, хорошо сохранившейся брюнетки южного типа.
Прежде поблизости Старого Макарья имел пребыванье в лесах Каменских, Дорогучинских, Ветлужских [По переведении в 1817 году Макарьевской ярмарки в
Нижний Старым Макарьем зовут уездный
город Макарьев, при котором знаменитая ярмарка существовала с начала XVII столетия.
Вставши до рассвета, взявши ванну и напившись кофе, они уезжают в колясках, кабриолетах или двухколесных индийских каретках, в которых сиденье устроено спиной к кучеру, в
нижнюю часть
города — в свои банки, конторы и присутственные места, и работают там до десяти часов утра, когда возвращаются домой и, позавтракав, ложатся спать.
— Жених не лесной, а из
города Казани. Теперь он с большим наследственным капиталом в
Нижнем поселился. Да вы его знаете, у Колышкиных каждый Божий день бывал, как мы у них останавливались… Петр Степаныч Самоквасов, — сказал Патап Максимыч. — Груня, кажись, и сосватала их.
Большинство совпадающих маршрутов мы видим: 1) в районе реки Суйфуна и около
города Никольска-Уссурийского, [Ныне — Ворошилов.] 2) по восточному берегу озера Ханка, по реке Сунгаче и по реке Уссури, 3) по рекам Даубихе, Улахе, Фудзину и далее через Сихотэ-Алинь к морю, 4) по
нижнему течению рек Бикина, Имана и Баку.
Он знал, что она придет, даже если муж ее и в
городе. Она писала в последний раз до присылки депеши, что муж, может быть, поедет в Москву. В депеше, ждавшей Теркина в
Нижнем, ничего об этом не говорилось.
Издали слева, над третьей или четвертой лавкой, заметил он вязаные цветные платки, висевшие у самого прилавка, вместе с детскими мантильками и капорами из белого и серого пуха — кустарный промысел
города Нижнего.
Старик взял под руку ямщика и повел его в
город. Он повел его на
Нижнюю улицу, в то самое присутствие, куда отдал сумку. Ямщик упал перед «старшим» на колени и покаялся. Усач удивился.
На верху рубки, под навесом, лоцман и его подручный вглядывались в извороты фарватера и то и дело вертели колесо руля. Справа и слева шли невысокие берега верховьев Волги пред впадением в нее Оки. Было это за несколько верст до
города Балахны, где правый берег начинает подниматься, но не доходит и до одной трети крутизны прибрежных высот Оки под
Нижним.
— Ведь без кладенецкой обители и
Нижнего бы не было. Предок Александра Невского, святитель Симон, уже после того, как княжой стол утвердился на Дятковых горах, заложил
город, который, и назвали
Нижним в отличие от Верхнего или Великого Новогорода… И сколько иноками нашей обители и святителями кладенецкими обращено было язычников! Ведь здесь повсюду черемисы и мордва жили, а дальше по Волге и Каме были становища приречных болгар, самых первых тогда врагов русских людей.
Василий Иваныч после пожара два раза ездил в губернский
город и дальше по Волге за
Нижний; писал с дороги, но очень маленькие письма и чаще посылал телеграммы. Вчера он только что вернулся и опять уехал в уездный
город. К обеду должен быть домой.
Тогда всех нас, юношей, в николаевское время гораздо сильнее возмущали уголовные жестокости: торговые казни кнутом, прохождение"сквозь строй", бесправие тогдашней солдатчины, участь евреев-кантонистов. На все это можно было достаточно насмотреться в таком губернском
городе, как мой родной
город,
Нижний. К счастью для меня, целых пять лет, проведенных мною в Дерпте, избавили меня почти совершенно от таких удручающих впечатлений.
Его можно было сравнивать только с губернскими
городами, не такими, как, например, Саратов, Казань, Харьков, Киев,
Нижний, но — весьма и весьма в его пользу — с такими, как Владимир, Витебск, Кострома.
Центр столицы — знаменитая"Pureta del sol" — поразил меня банальной архитектурой ее домов, некрасивостью своих очертаний. А ведь это был тогда самый жизненный центр Мадрида. Посредине ее стоял Palacie de govemaries, и этот дом красно-кирпичной обшивкой и всем своим пошибом напомнил мне до смешного трактиры моего родного
города Нижнего и на Верхнем, и на
Нижнем базаре тогдашних, тоже знаменитых трактирщиков Бубнова, Лопашева и Ермолаева.
На зимней вакации, в
Нижнем, я бывал на балах и вечерах уже без всякого увлечения ими, больше потому, что выезжал вместе с сестрой. Дядя Василий Васильевич (о нем я говорю выше) повез меня к В.И.Далю, служившему еще управляющим удельной конторой. О нем много говорили в
городе, еще в мои школьные годы, как о чудаке, ушедшем в составление своего толкового словаря русского языка.
Как уроженец
Нижнего я с детства наслушался тамошнего народного говора на"он"и в
городе, от дворовых, мещан, купцов, и в деревне от мужиков. Но нижегородский говор отличается от костромского. Когда к нам в дом летом приходили работники костромские (плотники из Галичского уезда, почему народ, в том числе и наши дворовые, всегда звали их"галки"), я прислушивался к их говору и любил болтать с ними.
Казань как
город, как пункт тогдашней культурной жизни приволжского края, уже не могла быть для меня чем-нибудь внушительным, невиданным. Поездка в Москву дала мне запас впечатлений, после которых большой губернский
город показался мне таким же
Нижним, побойчее, пообширнее, но все-таки провинцией.
В ту зиму уже началась Крымская война. И в
Нижнем к весне собрано было ополчение. Летом я нашел больше толков о войне; общество несколько живее относилось и к местным ополченцам. Дед мой командовал ополчением 1812 года и теперь ездил за
город смотреть на ученье и оживлялся в разговорах. Но раньше, зимой.
Нижний продолжал играть в карты, давать обеды, плясать, закармливать и запаивать тех офицеров, которые попадали проездом, отправляясь „под Севастополь“ и „из-под Севастополя“.
В моем родном
городе Нижнем (где я родился и жил безвыездно почти до окончания курса) и тогда уже было два средних заведения: гимназия (полуклассическая, как везде) и дворянский институт, по курсу такая же гимназия, но с прибавкой некоторых предметов, которых у нас не читали. Институт превратился позднее в полуоткрытое заведение, но тогда он был еще интернатом и в него принимали исключительно детей потомственных и личных дворян.
Это была типичнейшая фигура. Из малограмотных мещан уездного
города он сделался настоящим просветителем
Нижнего; имел на родине лавчонку, потом завел библиотеку и кончил свою жизнь заведующим городской публичной библиотекой, которая разрослась из его книгохранилища.