Неточные совпадения
Но Кити в каждом ее движении, в каждом слове, в каждом
небесном, как называла Кити, взгляде ее, в особенности во всей истории ее
жизни, которую она знала чрез Вареньку, во всем узнавала то, «что было важно» и чего она до сих пор не знала.
«Довольно! — произнес он решительно и торжественно, — прочь миражи, прочь напускные страхи, прочь привидения!.. Есть
жизнь! Разве я сейчас не жил? Не умерла еще моя
жизнь вместе с старою старухой! Царство ей
небесное и — довольно, матушка, пора на покой! Царство рассудка и света теперь и… и воли, и силы… и посмотрим теперь! Померяемся теперь! — прибавил он заносчиво, как бы обращаясь к какой-то темной силе и вызывая ее. — А ведь я уже соглашался жить на аршине пространства!
После всех пришел Марк — и внес новый взгляд во все то, что она читала, слышала, что знала, взгляд полного и дерзкого отрицания всего, от начала до конца,
небесных и земных авторитетов, старой
жизни, старой науки, старых добродетелей и пороков. Он, с преждевременным триумфом, явился к ней предвидя победу, и ошибся.
— C'est un ange, c'est un ange du ciel! [Это ангел, ангел
небесный! (франц.)] — восклицал он. — Всю
жизнь я был перед ней виноват… и вот теперь! Chere enfant, я не верю ничему, ничему не верю! Друг мой, скажи мне: ну можно ли представить, что меня хотят засадить в сумасшедший дом? Je dis des choses charmantes et tout le monde rit… [Я говорю прелестные вещи, и все хохочут… (франц.)] и вдруг этого-то человека — везут в сумасшедший дом?
Даже и нет никого дерзновеннее их в царствии
небесном: ты, Господи, даровал нам
жизнь, говорят они Богу, и только лишь мы узрели ее, как ты ее у нас и взял назад.
Мы разговаривали: говорили о небе, о луне, о звездах. Мне интересно было узнать, как объясняет все
небесные явления человек, проведший всю
жизнь среди природы, ум которого не был заполнен книжными аксиомами.
— Слава Богу, не оставил меня Царь
Небесный своей милостью! — говорила она, умирая, — родилась рабой,
жизнь прожила рабой у господ, а теперь, ежели сподобит всевышний батюшка умереть — на веки вечные останусь… Божьей рабой!
Они перекрывались фактами
жизни, как
небесная синева перекрывается быстро несущимися светлыми, громоздящимися друг на друга облаками, развертывающими все новые образы, комбинации и формы…
Очень невыгодно было сравнение для христиан того времени, которые очень дорожили благами земной
жизни и рассчитывали на блага
жизни небесной.
Эпоха не только самая аскетическая, но и самая чувственная, отрицавшая сладострастье земное и утверждавшая сладострастье
небесное, одинаково породившая идеал монаха и идеал рыцаря, феодальную анархию и Священную Римскую империю, мироотрицание церкви и миродержавство той же церкви, аскетический подвиг монашества и рыцарский культ прекрасной дамы, — эпоха эта обострила дуализм во всех сферах бытия и поставила перед грядущим человечеством неразрешенные проблемы: прежде всего проблему введения всей действительности в ограду церкви, превращения человеческой
жизни в теократию.
Всю
жизнь видеть перед собой"раба лукавого"19, все интересы сосредоточить на нем одном и об нем одном не уставаючи вопиять и к царю земному, и к царю
небесному — сколь крепка должна быть в человеке вера, чтоб эту пытку вынести!
Божественная искра
небесного огня, который, более или менее, горит во всех нас, сверкнула бы там незаметно во мне и скоро потухла бы в праздной
жизни или зажглась бы в привязанности к жене и детям.
Начатки духовной
жизни во Христе бывают слабы: Христос рождается в яслях от бедной, горькой Марии; одне высшие духовные силы нашего бытия, ангелы и мудрые Востока, знают
небесное его достоинство; могут однакоже и низшие душевные силы, пастыри, ощутить сие рождение, если оне бдят и примечают.
Ведь грех-то, представьте, какой! подумайте только об этом, маменька, на что человек посягнул! на
жизнь свою, на дар отца
небесного!
Отец мой Пугачева-изверга помнит, а деда моего вместе с барином, Матвеем Никитичем, — дай бог им царство
небесное — Пугач на одной осине повесил, за что родитель мой от покойного барина, Афанасья Матвеича, не в пример другим был почтен: камардином служил и дворецким свою
жизнь скончал.
— Отцы мои
небесные! да что же это за наказание такое? — вопросил я, возведя глаза мои к милосердному небу. — Ко мне-то что же за дело? Я-то что же такое сочинил?.. Меня только всю мою
жизнь ругают и уже давно доказали и мою отсталость, и неспособность, и даже мою литературную… бесчестность… Да, так, так: нечего конфузиться — именно бесчестность. Гриша, — говорю, — голубчик мой: поищи там на полках хороших газет, где меня ругают, вынеси этим господам и скажи, что они не туда попали.
О, как недостаточен, как бессилен язык человеческий для выражения высоких чувств души, пробудившейся от своего земного усыпления! Сколько
жизней можно отдать за одно мгновение
небесного, чистого восторга, который наполнял в сию торжественную минуту сердца всех русских! Нет, любовь к отечеству не земное чувство! Оно слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рождения нашего!
Несчастливцев.
Жизнь? Силы
небесные! Так ли ты сказала?
— Учиться? Ага… Ну, помогай царица
небесная. Так. Ум хорошо, а два лучше. Одному человеку бог один ум дает, а другому два ума, а иному и три… Иному три, это верно… Один ум, с каким мать родила, другой от учения, а третий от хорошей
жизни. Так вот, братуша, хорошо, ежели у которого человека три ума. Тому не то что жить, и помирать легче. Помирать-то… А помрем все как есть.
— Ничего-о! — слышал Илья скрипучий голос Еремея. — Ты только одно знай — бог! Ты вроде крепостного у него… Сказано — раб! Бог твою
жизнь видит. Придёт светлый день твой, скажет он ангелу: «Слуга мой
небесный! иди, облегчи житьё Терентию, мирному рабу моему…»
Мне страшно хочется жить, хочется, чтобы наша
жизнь была свята, высока и торжественна, как свод
небесный.
Из иной страны чудесной,
Людям в горести помочь,
Нас на землю царь
небесныйПосылает в эту ночь;
Принести живое слово,
Жатвы все благословить,
Человека к
жизни новой
Ободрить и укрепить!
И вы о
жизни бедного Гуана
Заботитесь! Так ненависти нет
В душе твоей
небесной, Дона Анна?
— Да. Ты один из тех немногих, которые по справедливости называются избранниками божьими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя
жизнь носят на себе божественную,
небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно.
Кто прелести небес иль даже след
Небесного, рассеянный лучами
В улыбке уст, в движеньи черных глаз,
Всё, что так дружно с первыми мечтами,
Всё, что встречаем в
жизни только раз,
Не отличит от красоты ничтожной,
От красоты земной, нередко ложной?
Мужик. Дай боже вам счастья обоим, отцы мои, дай бог вам долгую
жизнь, дай бог вам всё, что душе ни пожелается… Прощай, родимой! благослови тебя царь
небесный! (Уходит.)
О, как недостаточен, как бессилен язык человеческий для выражения высоких чувств души, пробудившейся от своего земного усыпления. Сколько
жизней можно отдать за одно мгновение
небесного чистого восторга, который наполнял в сию торжественную минуту сердца всех русских! Нет, любовь к отечеству не земное чувство! Она слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рожденья нашего.
Мало-помалу она начала даже поправляться, к несказанной досаде домашних, желавших ей от всей души царствия
небесного и иной, лучшей
жизни.
— Ты выводишь, наконец, меня из терпения, Леонид! — проговорила грозно Марья Виссарионовна. — Царь
небесный! Что я за несчастная женщина, всю
жизнь должна от всех страдать, — прибавила она и начала плакать.
Ужели та, за один
небесный взгляд которой он готов бы был отдать всю
жизнь, приблизиться к жилищу которой уже он почитал за неизъяснимое блаженство, ужели та была сейчас так благосклонна и внимательна к нему?
Парень. И смотрю я в даль моей
жизни, как бы мне окончательно не погибнуть. Конечно, будь бы живы мои родители, но они, к сожалению, в царствии
небесном, и окончательно мне негде столоваться, Никита Федорович. Только мне и надежды, что на вас.
И если я потом, всю
жизнь, стольких «Grobian'«ов — на полянках и в комнатах — видела ангелами, демонами, небожителями, то, может быть, от раз навсегда меня тогда ожегшего страха:
небесного не принять за земного.
Весь век по гроб
жизни твоей моли за него Творца
Небесного…
А ты, о юноша прелестный!
Спеши цветы весною рвать
И время
жизни, дар
небесный,
Умей в забавах провождать;
Забава есть твоя стихия;
Улыбка красит дни младые.
Быть счастливым, иметь
жизнь вечную, быть в боге, быть спасенным — всё это одно и то же: это — решение задачи
жизни. И благо это растет, человек чувствует всё более сильное и глубокое овладевание
небесной радостью. И благу этому нет границ, потому что благо это есть свобода, всемогущество, полное удовлетворение всех желаний.
Единственное объяснение той безумной
жизни, противной сознанию лучших людей всех времен, которую ведут люди нашего времени, в том, что молодые поколения обучаются бесчисленным самым трудным предметам: о состоянии
небесных тел, о состоянии земли за миллионы лет, о происхождении организмов и т. п., не обучаются они только тому одному, что всем и всегда нужно: тому, какой смысл человеческой
жизни, как надо прожить ее, что думали об этом вопросе и как решили его мудрейшие люди всех веков.
Как только мрак ночи открывает
небесные светила, так только страдания открывают истинное значение
жизни.
Закон
жизни о том, чтобы любить бога и ближнего, прост и ясен, — всякий человек, когда войдет в разум, сознает его в своем сердце. И потому, если бы не было ложных учений, все люди держались бы этого закона и на земле было бы царство
небесное.
«Будьте совершенны, как совершен отец ваш
небесный», — сказано в евангелии. Это не значит то, что Христос велит человеку быть таким же совершенным, как бог, а значит то, что всякий человек должен делать усилия сознания, чтобы приближаться к совершенству. Полное совершенство — это бог; дело же человека приближаться к этому совершенству, и в этом приближении —
жизнь человека.
(Напомним учение об Эросе в «Пире», о сотворении мира в «Тимее» и «Политике», о
небесном происхождении души в «Федре», о загробной
жизни в ряде эсхатологических мифов н «Государстве», «Горгии» и др., о бессмертии в «Федоне».)
И это человечество-семья, пребывая в любви
Небесного Отца, не знало бы цепей государственности, а также и железа власти, по-своему формующего
жизнь.
Но, по мере того как тиски эти разжимаются, делаются нечувствительны, ничто становится бессильной потенциальностью, скрытой основой бытия, все победнее звучит
небесная музыка «
жизни вечной», составляющей предмет христианских упований и обетовании и опытно ведомой святым.
— Полно, родная, перестань убиваться, — любовно молвил он ей, положив руку на ее плечо. — Бог не без милости, не унывай, а на него уповай. Снова пошлет он тебе и хорошую
жизнь и спокойную. Молись, невестушка, молись милосердному Господу — ведь мы к нему с земной печалью, а он, свет, к нам с
небесной милостью. Для того и не моги отчаиваться, не смей роптать. То знай, что на каждого человека Бог по силе его крест налагает.
— То-то и есть, Марко Данилыч, что мы только о земном помышляем, а о
небесном совсем позабыли, да и знать его не хотим, — сказала Марья Ивановна. — А на земле-то мы ведь только в гостях, к тому же на самый короткий срок, — настоящая-то наша
жизнь ведь там.
Колебалась Лукерьюшка, но когда все пристали к ней с уговорами, выхваляя богадельню, где нет ни холоду, ни голоду, есть во что одеться, есть во что обуться, а
жизнь ровно у птицы
небесной — о завтрашнем дне и помышленья не имей, она согласилась остаться.
Она вымолит у святых угодников свою долю быть «сельской», она даст Царице
Небесной какой-нибудь трудный-трудный обет, лишь бы исполнилась ее заветная мечта, цель ее молоденькой
жизни.
Когда же они были прочтены все до одной, Соня начинала молиться от себя, своими словами: «Боже Милостивый! Царица
Небесная! Владычица! Батюшка Отче Никола! Сотворите чудо, исцелите отроковицу Наталию!» — трепещущим голосом твердила она. Две небольшие девочки молились здесь в тишине угрюмого дортуара, а там, в маленькой лазаретной комнате, у белоснежной больничной койки несколько человек взрослых оспаривали у смерти юную, готовую вырваться из хрупкого тельца
жизнь…
Любить
жизнь — любить бога… А как раз в это время, — может быть, в эту же ночь, — за несколько сот верст от Пьера лежит в Ярославле князь Андрей, брезгливыми к
жизни глазами смотрит на невесту, сына, сестру и, толкуя слова бога о птицах
небесных, думает: «Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все мысли, которые кажутся так важны, — что они не нужны».
Прочь от
жизни, кверху взоры, простри руки к небу, — и небо разверзнется, и
небесный свет осияет темную землю, и понесется по ней исступленная «осанна», — «громовой вопль восторга серафимов».
«Новой гордости научило меня мое «Я», — говорит Заратустра, — ей учу я людей: больше не прятать головы в песок
небесных вещей, но свободно нести ее, земную голову, которая творит для земли смысл!» Ницше понимал, что неисчерпаемо глубокая ценность
жизни и религиозный ее смысл не исчезают непременно вместе со «смертью бога».