Неточные совпадения
— И
на что бы так много! — горестно сказал побледневший жид, развязывая кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было более и что гайдук далее ста не умел считать. — Пан, пан! уйдем
скорее! Видите, какой тут нехороший народ! — сказал Янкель, заметивши, что гайдук перебирал
на руке деньги, как бы жалея о том, что не запросил более.
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего человека изучать обязан и имеешь случай,
скорей всякого другого, натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за натура этот Николай? Неужели не видишь, с первого же разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали в
руки, как он показал. Наступил
на коробку и поднял!
— Ой, как тебя ушибло!
На, выпей
скорее… И возьми-ко себя в
руки… Хорошо, что болвана Мишки нет, побежал туда, а то бы… Он с фантазией. Ну, довольно, Клим, сядь!
Наконец достал небольшой масляный, будто
скорой рукой набросанный и едва подмалеванный портрет молодой белокурой женщины, поставил его
на мольберт и, облокотясь локтями
на стол, впустив пальцы в волосы, остановил неподвижный, исполненный глубокой грусти взгляд
на этой голове.
И сам налил себе из желоба воды
на руки, смочил глаза, голову — и
скорыми шагами пошел домой.
И дерзкий молодой человек осмелился даже обхватить меня одной
рукой за плечо, что было уже верхом фамильярности. Я отстранился, но, сконфузившись, предпочел
скорее уйти, не сказав ни слова. Войдя к себе, я сел
на кровать в раздумье и в волнении. Интрига душила меня, но не мог же я так прямо огорошить и подкосить Анну Андреевну. Я вдруг почувствовал, что и она мне тоже дорога и что положение ее ужасно.
Ну, так вот я в дороге. Как же, спросите вы, после тропиков показались мне морозы? А ничего. Сижу в своей открытой повозке, как в комнате; а прежде боялся, думал, что в 30˚ не проедешь тридцати верст; теперь узнал, что проедешь лучше при 30˚ и
скорее, потому что ямщики мчат что есть мочи; у них зябнут
руки и ноги, зяб бы и нос, но они надевают
на шею боа.
— Поди, Маша, в свою комнату и не беспокойся. — Маша поцеловала у него
руку и ушла
скорее в свою комнату, там она бросилась
на постелю и зарыдала в истерическом припадке. Служанки сбежались, раздели ее, насилу-насилу успели ее успокоить холодной водой и всевозможными спиртами, ее уложили, и она впала в усыпление.
Мать Енафа разгорячилась, а в горячности она была
скора на руку. Поэтому Таисья сделала ей знак, чтобы она вышла из балагана. Аглаида стояла
на одном месте и молчала.
Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от времени до времени
на бумаге беседовать с вами, как это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной в дом Бронникова. Это
скорее доходит. Крепко жму вашу
руку.
Я располагаю нынешний год месяца
на два поехать в Петербург — кажется, можно сделать эту дебошу после беспрестанных занятий целый год. Теперь у меня чрезвычайно трудное дело
на руках. Вяземский знает его — дело о смерти Времева. Тяжело и мудрено судить, всячески стараюсь как можно
скорее и умнее кончить, тогда буду спокойнее…
Опять из Туринска приветствую тебя, любезный, милый друг Евгений. Опять горестная весть отсюда: я не застал Ивашева. Он скоропостижно умер 27 декабря вечером и похоронен в тот самый день, когда в прошлом году
на наших
руках скончалась Камилла Петровна. В Тобольске это известие меня не застало: письмо Басаргина, где он просил меня возвратиться
скорее, пришло два дни после моего отъезда. В Ялуторовске дошла до меня эта печальная истина — я тотчас в сани и сюда…
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными
руками худую шею отца, плакала
на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются
на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не
скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
— Нет,
скорей вот этак-то не любят, — отвечала Женни, опять остановясь против подруги и показав
на нее
рукою. Разговор снова прекратился.
Она была нерасчетлива и непрактична в денежных делах, как пятилетний ребенок, и в
скором времени осталась без копейки, а возвращаться назад в публичный дом было страшно и позорно. Но соблазны уличной проституции сами собой подвертывались и
на каждом шагу лезли в
руки. По вечерам,
на главной улице, ее прежнюю профессию сразу безошибочно угадывали старые закоренелые уличные проститутки. То и дело одна из них, поравнявшись с нею, начинала сладким, заискивающим голосом...
И он несколько раз дрожавшею
рукою перекрестил бедняжку; но вдруг, увидав, что и я тут и смотрю
на него, нахмурился и
скорыми шагами пошел далее.
В 12 часов — опять розовато-коричневые рыбьи жабры, улыбочка — и наконец письмо у меня в
руках. Не знаю почему, я не прочел его здесь же, а сунул в карман — и
скорее к себе в комнату. Развернул, пробежал глазами и — сел… Это было официальное извещение, что
на меня записался нумер I-330 и что сегодня в 21 я должен явиться к ней — внизу адрес…
Не имею представления, как долго я был мертв,
скорее всего 5 — 10 секунд, но только через некоторое время я воскрес, открыл глаза: темно и чувствую — вниз, вниз… Протянул
руку — ухватился — царапнула шершавая, быстро убегающая стенка,
на пальце кровь, ясно — все это не игра моей больной фантазии. Но что же, что?
— Ну?
Скорее… — Я грубо стиснул ей
руку, и красные пятна (завтра — синяки) у ней
на запястье, там — где пухлая детская складочка.
Вся она была как-то по-особенному, законченно, упруго кругла.
Руки, и чаши грудей, и все ее тело, такое мне знакомое, круглилось и натягивало юнифу: вот сейчас прорвет тонкую материю — и наружу,
на солнце,
на свет. Мне представляется: там, в зеленых дебрях, весною так же упрямо пробиваются сквозь землю ростки — чтобы
скорее выбросить ветки, листья,
скорее цвести.
У него есть глаза и сердце только до тех пор, пока закон спит себе
на полках; когда же этот господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка, судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба или как там его зовут?» — с этого момента судья тотчас запирает свое сердце
на ключ, и тогда у судьи такие твердые лапы, что
скорее мир повернется в другую сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его
рук…
Так как при этом он всегда умел придать спектаклю интерес современности, намекая
на какое-нибудь всем известное дело, и так как, кроме того, он был большой знаток судебной процедуры, то немудрено, что в самом
скором времени из дома секретаря выбегала кухарка, что-то совала Туркевичу в
руку и быстро скрывалась, отбиваясь от любезностей генеральской свиты.
Он
скорыми шагами удалился, а Анна Петровна осталась
на улице с кульком в
руках.
Он испужался, думает: «Что это такое?» А я
скорее схватил с головы картуз в левую
руку и прямо им коню еще больше
на глаза теста натираю, а нагайкой его по боку щелк…
В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными
руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати и, увидев Санина, тотчас бросилась к нему, схватила его за
руку и повлекла за собою, приговаривая задыхавшимся голосом: «
Скорей,
скорей, сюда, спасите!» Не из нежелания повиноваться, а просто от избытка изумления Санин не тотчас последовал за девушкой — и как бы уперся
на месте: он в жизни не видывал подобной красавицы.
— Да, могу, могу, — тебя не запрут. Иди с богом, — замахал
на него
руками Отте. — Иди
скорее, бесстыдник. Ну и характер же!
Но Степан Трофимович замахал
руками, с гневным нетерпением повторяя: «Заплачу, только
скорее,
скорее». Порешили
на ухе и
на жареной курице; хозяйка объявила, что во всей деревне нельзя достать курицу; впрочем, согласилась пойти поискать, но с таким видом, как будто делала необычайное одолжение.
Минуя разговоры — потому что не тридцать же лет опять болтать, как болтали до сих пор тридцать лет, — я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь, состоящий в сочинении социальных романов и в канцелярском предрешении судеб человеческих
на тысячи лет вперед
на бумаге, тогда как деспотизм тем временем будет глотать жареные куски, которые вам сами в рот летят и которые вы мимо рта пропускаете, или вы держитесь решения
скорого, в чем бы оно ни состояло, но которое наконец развяжет
руки и даст человечеству
на просторе самому социально устроиться, и уже
на деле, а не
на бумаге?
Он имел очень жиденькую бороду и был одет в длиннополый, но из довольно тонкого сукна сюртук, в сапоги выростковые чищенные;
на указательном пальце его правой
руки виднелся позолоченный перстень; словом, Савелий
скорее походил
на мещанина, чем
на мужика.
Наш маленький господин, пробираясь посреди танцующих и немножко небрежно кланяясь
на все стороны, стремился к хозяину дома, который стоял
на небольшом возвышении под хорами и являл из себя, по своему высокому росту, худощавому стану, огромным
рукам, гладко остриженным волосам и грубой, как бы солдатской физиономии,
скорее старого, отставного тамбурмажора [Тамбурмажор — старший барабанщик.], чем представителя жантильомов [Жантильом — от франц. gentllhomme — дворянин.].
—
На кого ты
руку поднял? — неожиданно напустился он
на меня, широко разевая рот, в котором уже не было ни одного зуба и который вследствие этого был
скорее похож
на зияющую темную впадину, чем
на рот.
— Так вот кто тебя с толку сбил! — вскричал Малюта, и без того озлобленный
на Серебряного, — так вот кто тебя с толку сбил! Попадись он мне только в
руки, не
скорою смертью издохнет он у меня, собака!
Елена, задыхаясь от слез, стала рассказывать, как преследовал ее Вяземский, как наконец царь взялся ее сосватать за своего любимца и как она в отчаянии отдалась старому Морозову. Прерывая рассказ свой рыданиями, она винилась в невольной измене, говорила, что должна бы
скорей наложить
на себя
руки, чем выйти за другого, и проклинала свое малодушие.
— А помнишь ли, Никитушка, — продолжал он, обняв князя одною
рукой за плеча, — помнишь ли, как ты ни в какой игре обмана не терпел? Бороться ли с кем начнешь али
на кулачках биться,
скорей дашь себя
на землю свалить, чем подножку подставишь или что против уговора сделаешь. Все, бывало, снесешь, а уж лукавства ни себе, ни другим не позволишь!
«Ах вы гой еси, князья и бояре!
Вы берите царевича под белы
руки,
Надевайте
на него платье черное,
Поведите его
на то болото жидкое,
На тое ли Лужу Поганую,
Вы предайте его
скорой смерти!»
Все бояре разбежалися,
Один остался Малюта-злодей,
Он брал царевича за белы
руки,
Надевал
на него платье черное,
Повел
на болото жидкое,
Что
на ту ли Лужу Поганую.
Он молча выпил свои три стакана чаю и в промежутках между глотками шевелил губами, складывал
руки и смотрел
на образ, как будто все еще, несмотря
на вчерашний молитвенный труд, ожидал от него
скорой помощи и предстательства.
Когда люди, ворча и подвывая, налезали
на крыльцо, касаясь трясущимися
руками рясы старца и ног его, вытягивая губы, чмокая и бормоча, он болезненно морщился, подбирал ноги под кресло, а келейник, хмурясь, махал
на них
рукою, — люди откатывались прочь, отталкивая друг друга, и, в жажде
скорее слышать миротворные слова, сердились друг
на друга, ворчали.
— Так дайте же
руку и познакомимтесь. Не знаю, говорил ли вам Берсенев обо мне, а мне он много говорил об вас. Вы здесь поселились? Отлично! Не сердитесь
на меня, что я так пристально
на вас гляжу. Я по ремеслу моему ваятель и предвижу, что в
скором времени попрошу у вас позволение слепить вашу голову.
— Чего ты смотришь: прибирай
скорее!.. — заворчала
на нее Татьяна Власьевна, сваливая
на руки Нюши ворох снятых скатертей, из которых выкатились
на пол два медных подсвечника. — Да поворачивайся… Чего ты глаза-то вытаращила?
Седьмой уж час почти в исходе,
А в восемь приказал себя он разбудить.
Он спит по-русски, не по моде,
И я успею в лавочку сходить.
Дверь
на замок запру… оно вернее.
Да… чу… по лестнице идут.
Скажу, что дома нет… и с
рук долой
скорее.
— Ах ты, окаянный! — кричал старик, и всякий раз с каким-то бессильным гневом, который походил
скорее на жалобу, чем
на угрозу. — Ах ты, шавель ты этакая! Ступай сюда, говорят!.. Постой, погоди ж ты у меня! Ишь те!.. Постой! Постой, дай срок!.. Вишь, куда его носит!.. Эхва!.. Эхва, куда нелегкая носит!.. Чтоб те быки забодали… У-у… Ах ты, господи! Царица небесная! — заключал он, ударяя
руками об полы прорванной сермяги.
— Григорий, — говорила ему два часа спустя Ирина, сидя возле него
на кушетке и положив ему обе
руки на плечо, — что с тобой? Скажи мне теперь,
скорее, пока мы одни.
От восторга тамбовские помещики, сплошь охотники и лихие наездники, даже ногами затопали, но гудевший зал замер в один миг, когда Вольский вытянутыми
руками облокотился
на спинку стула и легким, почти незаметным наклоном головы,
скорее своими ясными глазами цвета северного моря дал знать, что желание публики он исполнит. Артист слегка поднял голову и чуть повернул влево, вглубь, откуда раздался первый голос: «Гамлета! Быть или не быть!»
На лестнице Долинский обогнал Зайончека и, не обращая
на него внимания, бежал далее, чтобы
скорее развести у себя огонь и согреться у камина. Второпях он не заметил, как у него из-под
руки выскользнули и упали две книжки.
Измученный, голодный, оскорбленный, Иванов
скорее упал, чем сел
на занесенную снегом лавочку у ворот. В голове шумело, ноги коченели,
руки не попадали в рукава… Он сидел. Глаза невольно начали слипаться… Иванов сознавал, что ему надо идти, но не в силах был подняться… Он понемногу замирал…
Мне немножко жаль сказывать об этой привычке
скорого на руку доктора Зеленского, чтобы
скорые на осуждение современные люди не сказали: «вот какой драчун или Держиморда», но чтобы воспоминания были верны и полны, из песни слова не выкинешь.
Опять в
руки перо — и к вечеру статья готова. Рано утром
на другой день она была уже у Менандра с новым запросом:"Не написать ли еще статью:"Может ли быть совмещен в одном лице промысел огородничества с промыслом разведения козлов?"Кажется, теперь самое время!"К полудню — ответ:"Сделай милость! присылай
скорее!"
Немного пониже деревни Пермяковой мы в первый раз увидели убитую барку. Это была громадная коломенка, нагруженная кулями с пшеницей. Правым разбитым плечом она глубоко легла в воду, конь и передняя палуба были снесены водой; из-под вывороченных досок выглядывали мочальные кули. Поносные были сорваны. Снастью она была прикреплена к берегу, — очевидно, это
на скору-руку устроили косные, бурлаков не было видно
на берегу.
— Честь имею донести, — сказал Двинской, опустя
руки по швам, — что я, обходя цепь, протянутую по морскому берегу, заметил шагах в пятидесяти от него лодку, которая плыла в Данциг; и когда гребцы, несмотря
на оклик часовых, не отвечали и не останавливались, то я велел закричать лодке причаливать к берегу, а чтоб приказание было
скорее исполнено, скомандовал моему рунду приложиться.
— Что ты, Зарецкой! Я вовсе не думал смеяться; да признаюсь, мне и не до того:
рука моя больно шалит. Послушай, братец! Наше торжественное шествие может продолжиться долго, а дом моей тетки
на Мясницкой: поедем
скорее.