Неточные совпадения
А вы — стоять
на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть
одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож
на такого человека, что хочет подать
на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает
ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит
на цыпочках вслед за квартальными.)
Стародум. А такова-то просторна, что двое, встретясь, разойтиться не могут.
Один другого сваливает, и тот, кто
на ногах, не поднимает уже никогда того, кто
на земи.
Скотинин. Люблю свиней, сестрица, а у нас в околотке такие крупные свиньи, что нет из них ни
одной, котора, став
на задни
ноги, не была бы выше каждого из нас целой головою.
Бородавкин стоял
на одном месте и рыл
ногами землю. Была минута, когда он начинал верить, что энергия бездействия должна восторжествовать.
Старик, прямо держась, шел впереди, ровно и широко передвигая вывернутые
ноги, и точным и ровным движеньем, не стоившим ему, по-видимому, более труда, чем маханье руками
на ходьбе, как бы играя, откладывал одинаковый, высокий ряд. Точно не он, а
одна острая коса сама вжикала по сочной траве.
Левин стал
на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал
на гладкий лед и покатился без усилия, как будто
одною своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней с робостью, но опять ее улыбка успокоила его.
Васенька, лежа
на животе и вытянув
одну ногу в чулке, спал так крепко, что нельзя было от него добиться ответа.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти в
один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели
на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но в то самое время, как Вронский чувствовал себя
на воздухе, он вдруг увидал, почти под
ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой
на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Вронский чувствовал эти направленные
на него со всех сторон глаза, но он ничего не видел, кроме ушей и шеи своей лошади, бежавшей ему навстречу земли и крупа и белых
ног Гладиатора, быстро отбивавших такт впереди его и остававшихся всё в
одном и том же расстоянии.
Смутное сознание той ясности, в которую были приведены его дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил
ноги, заложил
одну на колено другой и, взяв ее в руку, ощупал упругую икру
ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
— Нешто вышел в сени, а то всё тут ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая
на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы.
Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел
на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул
на Облонского.
Оставшись в отведенной комнате, лежа
на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его руки и
ноги, Левин долго не спал. Ни
один разговор со Свияжским, хотя и много умного было сказано им, не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно вспомнил все его слова и поправлял в своем воображении то, что он отвечал ему.
Он едва успел выпростать
ногу, как она упала
на один бок, тяжело хрипя, и, делая, чтобы подняться, тщетные усилия своей тонкою, потною шеей, она затрепыхалась
на земле у его
ног, как подстреленная птица.
— Ну, теперь расходимся, — сказал Степан Аркадьич и, прихрамывая
на левую
ногу и держа ружье наготове и посвистывая собаке, пошел в
одну сторону. Левин с Весловским пошли в другую.
Махая всё так же косой, он маленьким, твердым шажком своих обутых в большие лапти
ног влезал медленно
на кручь и, хоть и трясся всем телом и отвисшими ниже рубахи портками, не пропускал
на пути ни
одной травинки, ни
одного гриба и так же шутил с мужиками и Левиным.
Вронский касался
одной ногой земли, и его лошадь валилась
на эту
ногу.
Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел
на него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к
ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось
одно средство — выстрелить
на воздух; я был уверен, что он выстрелит
на воздух!
Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.
Нынче после обеда я шел мимо окон Веры; она сидела
на балконе
одна; к
ногам моим упала записка...
Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод — напрасно: едва слышный стон вырвался сквозь стиснутые его зубы; через несколько минут он издох; я остался в степи
один, потеряв последнюю надежду; попробовал идти пешком —
ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал
на мокрую траву и как ребенок заплакал.
— Вот
на этом поле, — сказал Ноздрев, указывая пальцем
на поле, — русаков такая гибель, что земли не видно; я сам своими руками поймал
одного за задние
ноги.
В самых дверях
на лестницу навстречу — Муразов. Луч надежды вдруг скользнул. В
один миг с силой неестественной вырвался он из рук обоих жандармов и бросился в
ноги изумленному старику.
Надворные советники, может быть, и познакомятся с ним, но те, которые подобрались уже к чинам генеральским, те, бог весть, может быть, даже бросят
один из тех презрительных взглядов, которые бросаются гордо человеком
на все, что ни пресмыкается у
ног его, или, что еще хуже, может быть, пройдут убийственным для автора невниманием.
Перед ним стояла не
одна губернаторша: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю девушку, свеженькую блондинку с тоненькими и стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для Мадонны и какое только редким случаем попадается
на Руси, где любит все оказаться в широком размере, всё что ни есть: и горы и леса и степи, и лица и губы и
ноги; ту самую блондинку, которую он встретил
на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй с дядею Миняем взялись распутывать дело.
Итак, отдавши нужные приказания еще с вечера, проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись с
ног до головы мокрою губкой, что делалось только по воскресным дням, — а в тот день случись воскресенье, — выбрившись таким образом, что щеки сделались настоящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель
на больших медведях, он сошел с лестницы, поддерживаемый под руку то с
одной, то с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку.
Не
один господин большой руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями
на иностранную и русскую
ногу, с тем только, чтобы иметь такой желудок, какой имеет господин средней руки; но то беда, что ни за какие деньги, нижé имения, с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка, какой бывает у господина средней руки.
Селифан помог взлезть девчонке
на козлы, которая, ставши
одной ногой на барскую ступеньку, сначала запачкала ее грязью, а потом уже взобралась
на верхушку и поместилась возле него. Вслед за нею и сам Чичиков занес
ногу на ступеньку и, понагнувши бричку
на правую сторону, потому что был тяжеленек, наконец поместился, сказавши...
А уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт
на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы, —
одной чертой обрисован ты с
ног до головы!
«Вот, посмотри, — говорил он обыкновенно, поглаживая его рукою, — какой у меня подбородок: совсем круглый!» Но теперь он не взглянул ни
на подбородок, ни
на лицо, а прямо, так, как был, надел сафьяновые сапоги с резными выкладками всяких цветов, какими бойко торгует город Торжок благодаря халатным побужденьям русской натуры, и, по-шотландски, в
одной короткой рубашке, позабыв свою степенность и приличные средние лета, произвел по комнате два прыжка, пришлепнув себя весьма ловко пяткой
ноги.
Одна очень любезная дама, — которая приехала вовсе не с тем чтобы танцевать, по причине приключившегося, как сама выразилась, небольшого инкомодите [Инкомодитé (от фр. l’incommоdité) — здесь: нездоровье.] в виде горошинки
на правой
ноге, вследствие чего должна была даже надеть плисовые сапоги, — не вытерпела, однако же, и сделала несколько кругов в плисовых сапогах, для того именно, чтобы почтмейстерша не забрала в самом деле слишком много себе в голову.
Чувство умиления, с которым я слушал Гришу, не могло долго продолжаться, во-первых, потому, что любопытство мое было насыщено, а во-вторых, потому, что я отсидел себе
ноги, сидя
на одном месте, и мне хотелось присоединиться к общему шептанью и возне, которые слышались сзади меня в темном чулане. Кто-то взял меня за руку и шепотом сказал: «Чья это рука?» В чулане было совершенно темно; но по
одному прикосновению и голосу, который шептал мне над самым ухом, я тотчас узнал Катеньку.
Иленька молчал и, стараясь вырваться, кидал
ногами в разные стороны.
Одним из таких отчаянных движений он ударил каблуком по глазу Сережу так больно, что Сережа тотчас же оставил его
ноги, схватился за глаз, из которого потекли невольные слезы, и из всех сил толкнул Иленьку. Иленька, не будучи более поддерживаем нами, как что-то безжизненное, грохнулся
на землю и от слез мог только выговорить...
Последняя смелость и решительность оставили меня в то время, когда Карл Иваныч и Володя подносили свои подарки, и застенчивость моя дошла до последних пределов: я чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне в голову, как
одна краска
на лице сменялась другою и как
на лбу и
на носу выступали крупные капли пота. Уши горели, по всему телу я чувствовал дрожь и испарину, переминался с
ноги на ногу и не трогался с места.
Смотрел я, как махала хвостом эта пегая пристяжная, как забивала она
одну ногу о другую, как доставал по ней плетеный кнут ямщика и
ноги начинали прыгать вместе; смотрел, как прыгала
на ней шлея и
на шлее кольца, и смотрел до тех пор, покуда эта шлея покрылась около хвоста мылом.
Лекарства ли или своя железная сила взяла верх, только он через полтора месяца стал
на ноги; раны зажили, и только
одни сабельные рубцы давали знать, как глубоко когда-то был ранен старый козак.
Да вот еще
один наказ: если кто-нибудь, шинкарь, жид, продаст козаку хоть
один кухоль [Кухоль — глиняная кружка.] сивухи, то я прибью ему
на самый лоб свиное ухо, собаке, и повешу
ногами вверх!
Эти слова были сигналом. Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские
ноги в башмаках и чулках болтались
на воздухе. Бедный оратор, накликавший сам
на свою шею беду, выскочил из кафтана, за который было его ухватили, в
одном пегом и узком камзоле, схватил за
ноги Бульбу и жалким голосом молил...
Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно
одной ногой стоять
на земле, другой —
на небе.
Катерина Ивановна встала со стула и строго, по-видимому спокойным голосом (хотя вся бледная и с глубоко подымавшеюся грудью), заметила ей, что если она хоть только
один еще раз осмелится «сопоставить
на одну доску своего дрянного фатеришку с ее папенькой, то она, Катерина Ивановна, сорвет с нее чепчик и растопчет его
ногами».
Не явилась тоже и
одна тонная дама с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и проживали всего только недели с две в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались
на шум и крик, подымавшийся из комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых
ноги не стоят».
Девушка, кажется, очень мало уж понимала;
одну ногу заложила за другую, причем выставила ее гораздо больше, чем следовало, и, по всем признакам, очень плохо сознавала, что она
на улице.
Раскольников оборотился к стене, где
на грязных желтых обоях с белыми цветочками выбрал
один неуклюжий белый цветок, с какими-то коричневыми черточками, и стал рассматривать: сколько в нем листиков, какие
на листиках зазубринки и сколько черточек? Он чувствовал, что у него онемели руки и
ноги, точно отнялись, но и не попробовал шевельнуться и упорно глядел
на цветок.
Один из них без сюртука, с чрезвычайно курчавою головой и с красным, воспаленным лицом, стоял в ораторской позе, раздвинув
ноги, чтоб удержать равновесие, и, ударяя себя рукой в грудь, патетически укорял другого в том, что тот нищий и что даже чина
на себе не имеет, что он вытащил его из грязи и что когда хочет, тогда и может выгнать его, и что все это видит
один только перст всевышнего.
«Где это, — подумал Раскольников, идя далее, — где это я читал, как
один приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь
на высоте,
на скале, и
на такой узенькой площадке, чтобы только две
ноги можно было поставить, — а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, — и оставаться так, стоя
на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность, — то лучше так жить, чем сейчас умирать!
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила оба кармана,
один за другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг выскочила бумажка и, описав в воздухе параболу, упала к
ногам Лужина. Это все видели; многие вскрикнули. Петр Петрович нагнулся, взял бумажку двумя пальцами с пола, поднял всем
на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный в восьмую долю. Петр Петрович обвел кругом свою руку, показывая всем билет.
Соня упала
на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к
ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили
один другого обеими руками за плечики и, уставившись
один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах:
один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
Я приехал в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо домов, лежали груды углей и торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня привезли в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне
на ноги цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня в тюрьму и оставили
одного в тесной и темной конурке, с
одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в
одно время кинуться матушке в
ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь
на мусье, обольстившего их неопытность.
(Василий Иванович уже не упомянул о том, что каждое утро, чуть свет, стоя о босу
ногу в туфлях, он совещался с Тимофеичем и, доставая дрожащими пальцами
одну изорванную ассигнацию за другою, поручал ему разные закупки, особенно налегая
на съестные припасы и
на красное вино, которое, сколько можно было заметить, очень понравилось молодым людям.)
К довершению всего, мужики начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены их не могли ужиться в
одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось
на ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью.
— Староста арестованный, — сказал
один из мужиков; печник посмотрел
на него, плюнул под
ноги себе и сказал...