Неточные совпадения
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих
научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении
жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
Потом, уже достигнув зрелого возраста, прочла она несколько книг содержания романтического, да недавно еще, через посредство господина Лебезятникова, одну книжку «Физиологию» Льюиса [«Физиология» Льюиса — книга английского философа и физиолога Д. Г. Льюиса «Физиология обыденной
жизни», в которой популярно излагались естественно-научные идеи.] — изволите знать-с? — с большим интересом прочла, и даже нам отрывочно вслух сообщала: вот и все ее просвещение.
Можно установить четыре периода в отношении человека к космосу: 1) погружение человека в космическую
жизнь, зависимость от объектного мира, невыделенность еще человеческой личности, человек не овладевает еще природой, его отношение магическое и мифологическое (примитивное скотоводство и земледелие, рабство); 2) освобождение от власти космических сил, от духов и демонов природы, борьба через аскезу, а не технику (элементарные формы хозяйства, крепостное право); 3) механизация природы,
научное и техническое овладение природой, развитие индустрии в форме капитализма, освобождение труда и порабощение его, порабощение его эксплуатацией орудий производства и необходимость продавать труд за заработную плату; 4) разложение космического порядка в открытии бесконечно большого и бесконечно малого, образование новой организованности, в отличие от органичности, техникой и машинизмом, страшное возрастание силы человека над природой и рабство человека у собственных открытий.
Все народы, все страны проходят известную стадию развития и роста, они вооружаются орудиями техники
научной и социальной, в которой самой по себе нет ничего индивидуального и национального, ибо в конце концов индивидуален и национален лишь дух
жизни.
Марья Алексевна собирала сведения о
жизни дочери и разбойника, — не то чтобы постоянно и заботливо, а так, вообще, тоже больше из чисто
научного инстинкта любознательности.
Общие вопросы, гражданская экзальтация — спасали нас; и не только они, но сильно развитой
научный и художественный интерес. Они, как зажженная бумага, выжигали сальные пятна. У меня сохранилось несколько писем Огарева того времени; о тогдашнем грундтоне [основном тоне (от нем. Grundton).] нашей
жизни можно легко по ним судить. В 1833 году, июня 7, Огарев, например, мне пишет...
С другой стороны,
научный интерес не успел еще выродиться в доктринаризм; наука не отвлекала от вмешательства в
жизнь, страдавшую вокруг.
Он верил, что возвращение
жизни всем умершим, активное воскрешение, а не пассивное лишь ожидание воскресения, должно быть не только христианским делом, внехрамовой литургией, но и делом позитивно-научным, техническим.
Великое значение Ницше для нашей эпохи в том и заключается, что он с неслыханной дерзостью решился сказать что-то; он нарушил этикет критической эпохи, пренебрег приличиями
научного века, был самой
жизнью, криком ее глубин, а не — о
жизни.
Наивно было бы думать, что можно исповедовать кантианство как теорию знания, как
научную методологию, а в самой
жизни, в самом бытии быть чем угодно.
Религиозный гнозис лишь превращает частную
научную истину в истину полную и цельную, в истину как путь
жизни.
— Не железные дороги, нет-с! — возражал Лебедев, в одно и то же время и выходивший из себя, и ощущавший непомерное наслаждение. — Собственно одни железные дороги не замутят источников
жизни, а всё это в целом-с проклято, всё это настроение наших последних веков, в его общем целом,
научном и практическом, может быть, и действительно проклято-с.
— Да ведь всеобщая необходимость жить, пить и есть, а полнейшее,
научное, наконец, убеждение в том, что вы не удовлетворите этой необходимости без всеобщей ассоциации и солидарности интересов, есть, кажется, достаточно крепкая мысль, чтобы послужить опорною точкой и «источником
жизни» для будущих веков человечества, — заметил уже серьезно разгорячившийся Ганя.
— А так, сам собою, — объяснил с полуулыбочкой Мартын Степаныч, — захотел да и сделался за свою кроткую и богомольную
жизнь философом, и, как определяют некоторые из его современников, проповедь его состояла не в
научных словесех человеческих, а в явлениях духа и силы, ниспосылаемых ему свыше.
Когда дано было более 50 ударов, крестьянин перестал кричать и шевелиться, и доктор, воспитанный в казенном заведении для служения своими
научными знаниями своему государю и отечеству, подошел к истязуемому, пощупал пульс, послушал сердце и доложил представителю власти, что наказываемый потерял сознание и что, по данным науки, продолжать наказание может быть опасным для его
жизни.
Каковы бы ни были образ мыслей и степень образования человека нашего времени, будь он образованный либерал какого бы то ни было оттенка, будь он философ какого бы то ни было толка, будь он
научный человек, экономист какой бы то ни было школы, будь он необразованный, даже религиозный человек какого бы то ни было исповедания, — всякий человек нашего времени знает, что люди все имеют одинаковые права на
жизнь и блага мира, что одни люди не лучше и не хуже других, что все люди равны.
Вот это-то последнее жизнепонимание и основанное на нем христианское учение, руководящее всей нашей
жизнью и лежащее в основе всей нашей деятельности, как практической, так и
научной, люди мнимой науки, рассматривая его только по его внешним признакам, признают чем-то отжившим и не имеющим для нас значения.
Научные люди теоретически учат тому, что
жизнь осмысленная и добрая есть только
жизнь служения всему человечеству, и в этом самом учении видят смысл христианского учения; к этому учению сводят христианское учение; для этого своего учения отыскивают подтверждение в христианском учении, предполагая, что их учение и христианское — одно и то же.
Поэтому, если мы встречаем человека, который, говоря о
жизни, драпируется в мантию
научных, умственных и общественных интересов и уверяет, что никогда не бывает так счастлив и не живет такою полною
жизнью, как исследуя вопрос о пришествии варягов или о месте погребения князя Пожарского, то можно сказать наверное, что этот человек или преднамеренно, или бессознательно скрывает свои настоящие чувства.
В марте получил я аттестат, поистине не заслуженный мною. Мало вынес я
научных сведений из университета не потому, что он был еще очень молод, не полон и не устроен, а потому, что я был слишком молод и детски увлекался в разные стороны страстностью моей природы. Во всю мою
жизнь чувствовал я недостаточность этих
научных сведений, особенно положительных знаний, и это много мешало мне и в служебных делах и в литературных занятиях.
Первая задача истории — воспроизвести
жизнь; вторая, исполняемая не всеми историками, — объяснить ее; не заботясь о второй задаче, историк остается простым летописцем, и его произведение — только материал для настоящего историка или чтение для удовлетворения любопытства; думая о второй задаче, историк становится мыслителем, и его творение приобретает чрез это
научное достоинство.
Дома он действительно, как говорила титулярная советница, вел самую однообразную
жизнь, то есть обедал, занимался, а потом ложился на кровать и думал, или, скорее, мечтал: мечтою его было сделаться со временем профессором; мечта эта явилась в нем после отлично выдержанного экзамена первого курса; живо представлял он себе часы первой лекции, эту внимательную толпу слушателей, перед которыми он будет излагать строго обдуманные
научные положения, общее удивление его учености, а там общественную, а за оной и мировую славу.
Генерал Ламновский умер позднею осенью, в ноябре месяце, когда Петербург имеет самый человеконенавистный вид: холод, пронизывающая сырость и грязь; особенно мутное туманное освещение тяжело действует на нервы, а через них на мозг и фантазию. Все это производит болезненное душевное беспокойство и волнение. Молешотт для своих
научных выводов о влиянии света на
жизнь мог бы получить у нас в это время самые любопытные данные.
Почему? Хуже я вас, что ли? Хоть бы раз в
жизни! Если мысли так сильно привлекательно действуют на мой… спинной мозг, то какое блаженство растопило бы меня в пух и прах, если бы она показалась сейчас между этими деревьями и поманила бы меня своими прозрачными пальцами!.. Не смотрите на меня так… Я глуп теперь, мальчуган… Впрочем, кто же смеет запретить мне хоть раз в
жизни быть глупым? Я с
научной целью хотел бы сейчас быть глупым, счастливым по-вашему… Я и счастлив… Кому какое дело? Гм…
Совы видят в темноте, но слепнут при солнечном свете. То же бывает и с людьми учеными. Они знают много ненужных
научных пустяков, но ничего не знают и не могут знать о самом нужном для
жизни: о том, как надо человеку жить на свете.
Вследствие этого, они требуют от профессора, чтобы он перед своими слушателями кокетничал модными, либеральными фразами, притягивал факты своей науки к любимым модным тенденциям, хотя бы то было ни к селу, ни к городу, и вообще имел бы в виду не
научную истину, а легкое приложение того-сего из своей науки к современным вопросам
жизни.
Федоров же, смелее и радикальнее идя в направлении Мечникова [Имеются в виду идеи И. И. Мечникова о «естественной смерти» и о продлении человеческой
жизни (см.: Мечников И. И. Этюды оптимизма М 1987).], стремится к
научному бессмертию, принимая за него отсутствие смерти, или неопределенную продолжительность
жизни.
Ведь даже
научная, а уж тем более философская истина не открывается людям, чуждым умственной
жизни, равным образом и художественное творчество недоступно людям, лишенным эстетического восприятия.
Тогда он представится в надлежащем свете, именно как особое проявление религиозной
жизни, хотя сухое и рассудочное, как напряженная мысль о религии, связанная с ее изучением, а ведь и мысль, и
научное постижение есть тоже
жизнь, совершается не вне человеческого духа.
Относясь еще вчера весьма пассивно к матушкиному проекту моих усиленных
научных занятий, я теперь уже осуждал себя за это равнодушие — и теперь сам страстно желал учиться, и учиться не для чего-нибудь корыстного, не для чинов, не для званий или денежных выгод, а именно для самих знаний, для постигания всего того, что при незнании и необразованности проходит у человека незамеченным и ничтожным, меж тем как при глубоком разумении
жизни в ней все так осмысленно, так последовательно, причинно и условно, что можно властвовать
жизнью, а не подчиняться ей.
Научные разоблачения бессознательной половой
жизни Фрейдом вначале вызывали бурное негодование против него.
Когда пишется философская или
научная книга или художественное произведение, создается статуя и принимает окончательную форму симфония, когда строится машина или организуется хозяйственное или правовое учреждение, даже когда организуется
жизнь церкви на земле с ее канонами, творческий акт охлаждается, огонь потухает, творец притягивается к земле, вниз.
Они пытаются применить
научные методы к исследованию тайн душевной
жизни.
Воображение играет такую роль не только в мифотворчестве и искусстве, где никто этой роли не отрицает, но и в
научных открытиях, и в технических изобретениях, и в нравственной
жизни, в создании более высокого типа отношений между людьми.
Без воображения нельзя не только создать художественное произведение, но нельзя сделать
научное или техническое открытие, нельзя выработать плана устроения хозяйственной или государственно-правовой
жизни.
Моя
жизнь в институте потекла ровно и гладко. Девочки полюбили меня все, за исключением Крошки. Она дулась на меня за мои редкие успехи по
научным предметам и за то исключительное внимание, которое оказывал мне теперь класс. Еще Маня Иванова не взлюбила меня потому только, что была подругой Крошки. Остальные девочки горячо привязались ко мне. Равнодушной оставалась разве только апатичная Рен — самая большая и самая ленивая изо всех седьмушек.
Но Телепнева нельзя отождествлять с автором. У меня не было его романической истории в гимназии, ни романа с казанской барыней, и только дерптская влюбленность в молодую девушку дана
жизнью. Все остальное создано моим воображением, не говоря уже о том, что я, студентом, не был богатым человеком, а жил на весьма скромное содержание и с 1856 года стал уже зарабатывать
научными переводами.
Это было и для меня пробуждение моего лиризма, потребности в любви и нежности, которые слишком долго лежали под спудом в душе студента, ушедшего в мозговую
жизнь и в
научную философию.
"Ребенок"как раз написан был в ту полосу моей интимной
жизни, когда я временно отдавался некоторому «духовному» настроению. Влюбленность и
жизнь в семействе той очень молодой девушки, которая вызвала во мне более головное, чем страстное чувство, настраивали меня в духе резко противоположном тому
научному взгляду на человека, его природу и все мироздание, который вырабатывался у меня в Дерпте за пять лет изучения естественных наук и медицины.
Свои экскурсии по Лондону я распределил на несколько отделов. Меня одинаково интересовали главные течения тогдашней английской
жизни, сосредоточенные в столице британской империи: политика, то есть парламент, литература, театр, философско-научное движение, клубная и уличная
жизнь, вопрос рабочий, которым в Париже я еще вплотную не занимался.
Но в последние три года, к 1858 году, меня, дерптского студента, стало все сильнее забирать стремление не к
научной, а к литературной работе. Пробуждение нашего общества, новые журналы, приподнятый интерес к художественному изображению русской
жизни, наплыв освобождающих идей во всех смыслах пробудили нечто более трепетное и теплое, чем чистая или прикладная наука.
При том же стремлении к строгому знанию, по самому складу
жизни в Казани, Москве или Петербурге, нельзя было так устроить свою студенческую
жизнь — в интересах чисто
научных — как в тихих"Ливонских Афинах", где некутящего молодого человека, ушедшего из корпорации, ничто не отвлекало от обихода, ограниченного университетом с его клиниками, кабинетами, библиотекой — и невеселого, но бодрящего и целомудренного одиночества в дешевой, студенческой мансарде.
Роман"Китай-город"с самого начала задумывался как роман-исследование, как своего рода"летописный документ", если воспользоваться здесь удачным выражением А. В. Луначарского, и Боборыкин все силы направил на то, чтобы достичь максимальной объемности и объективности, почти
научной точности в рассказе о
жизни Москвы и москвичей последней трети XIX столетия.
Существует разительное противоречие между
научным аморализмом Маркса, который терпеть не мог этического обоснования социализма, и крайним морализмом марксистов в оценках общественной
жизни.
Да едва ли не большинство
научных людей держится этого… затрудняюсь, как сказать… мнения не мнения, парадокса не парадокса, а скорее шутки или загадки. Утверждается, что
жизнь происходит от игры физических и механических сил, — тех физических сил, которые мы назвали физическими и механическими только в противоположность понятию
жизни.
Такие неразумные внушения всегда были и есть во всех областях человеческой
жизни: религиозной, философской, политической, экономической,
научной, художественной, вообще литературной; и люди ясно видят безумие этих внушений только тогда, когда освобождаются от них.
Теперь, не только в
научных книжках, но и в разговорах, говоря о
жизни, говорят не о той, которую мы все знаем, — о
жизни, сознаваемой мною теми страданиями, которых я боюсь и которые ненавижу, и теми наслаждениями и радостями, которых я желаю; а о чем-то таком, что, может быть, возникло из игры случайности по некоторым физическим законам, а может быть и от того, что имеет в себе таинственную причину.
Самое обычное явление, например, в
научном мире — слышать и читать рассуждения о происхождении
жизни из игры физических, механических сил.
Разве мы не знаем, что большинство опытно-научных исследователей
жизни вполне уверены, что они изучают не одну только сторону
жизни, а всю
жизнь.
Эта
научная философия так же претендует господствовать над
жизнью, как претендовала философия схоластическая.