Неточные совпадения
Но вот солнце достигает зенита, и Угрюм-Бурчеев кричит: «Шабаш!» Опять повзводно строятся обыватели и
направляются обратно в город, где церемониальным маршем проходят через «манеж для принятия пищи» и получают по куску черного хлеба
с солью.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего мужа, была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в нем. Он вошел в комнату и, не поздоровавшись
с нею, прямо
направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
Так как никто не обращал на него внимания и он, казалось, никому не был нужен, он потихоньку
направился в маленькую залу, где закусывали, и почувствовал большое облегчение, опять увидав лакеев. Старичок-лакей предложил ему покушать, и Левин согласился. Съев котлетку
с фасолью и поговорив
с лакеем о прежних господах, Левин, не желая входить в залу, где ему было так неприятно, пошел пройтись на хоры.
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами пошел вниз: он чувствовал, что ему надо что-то сделать, но не знал что. Досада на нее за то, что она ставила себя и его в такое фальшивое положение, вместе
с жалостью к ней за ее страдания, волновали его. Он сошел вниз в партер и
направился прямо к бенуару Анны. У бенуара стоял Стремов и разговаривал
с нею...
Она прошлась по зале и
с решимостью
направилась к нему. Когда она вошла в его кабинет, он в вице-мундире, очевидно готовый к отъезду, сидел у маленького стола, на который облокотил руки, и уныло смотрел пред собой. Она увидала его прежде, чем он ее, и она поняла, что он думал о ней.
— Что такое? что? кого? — Доверенность? кому? что? — Опровергают? — Не доверенность. — Флерова не допускают. — Что же, что под судом? — Этак никого не допустят. Это подло. — Закон! — слышал Левин
с разных сторон и вместе со всеми, торопившимися куда-то и боявшимися что-то пропустить,
направился в большую залу и, теснимый дворянами, приблизился к губернскому столу, у которого что-то горячо спорили губернский предводитель, Свияжский и другие коноводы.
«Ну так что ж! И пожалуй!» — проговорил он решительно, двинулся
с моста и
направился в ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он из дому вышел,
с тем «чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее место.
Она встала и
направилась к дверям. Княжна посмотрела вокруг
с таким выражением, как бы желала сказать: «Посмотрите, посмотрите, как я изумляюсь!» — и опять уставилась на Аркадия, но он возвысил голос и, переглянувшись
с Катей, возле которой сидел, продолжал чтение.
Вы меня, помнится, вчера упрекнули в недостатке серьезности, — продолжал Аркадий
с видом человека, который вошел в болото, чувствует, что
с каждым шагом погружается больше и больше, и все-таки спешит вперед, в надежде поскорее перебраться, — этот упрек часто
направляется… падает… на молодых людей, даже когда они перестают его заслуживать; и если бы во мне было больше самоуверенности…
— Прощайте-с, — проговорил Базаров, как бы угадав ее мысль, и
направился к дому.
Она поднесла свои склеившиеся пальцы к губам, подула на них и внезапно, порывисто поднявшись
с кресла,
направилась быстрыми шагами к двери, как бы желая вернуть Базарова…
Но когда перед ним развернулась площадь, он увидел, что немногочисленные прохожие разбегаются во все стороны, прячутся во двор трактира извозчиков, только какой-то высокий старик
с палкой в руке, держась за плечо мальчика, медленно и важно шагает посреди площади,
направляясь на Арбат.
Прошло более недели, раньше чем Захарий позвонил ему по телефону, приглашая в магазин. Самгин одел новый фланелевый костюм и пошел к Марине
с тем сосредоточенным настроением,
с каким
направлялся в суд на сложно запутанный процесс. В магазине ему конфузливо и дружески улыбнулся Захарий, вызвав неприятное подозрение...
— Impertinent! [Нахал! (фр.)] — громким шепотом сказала Крицкая, поднимаясь
с места и
направляясь к двери.
Она пока младенец, но
с титанической силой: надо только, чтоб сила эта правильно развилась и разумно
направилась.
— Нет, нет, постой, ангел, не улетай! — остановил он Марфеньку, когда та
направилась было к двери, — не надо от итальянца, не в коня корм! не проймет, не почувствую: что мадера от итальянца, что вода — все одно! Она десять рублей стоит: не к роже! Удостой, матушка, от Ватрухина, от Ватрухина — в два
с полтиной медью!
— Ну, хозяин, смотри же, замечай и, чуть что неисправно, не давай потачки бабушке. Вот садик-то, что у окошек, я, видишь, недавно разбила, — говорила она, проходя чрез цветник и
направляясь к двору. — Верочка
с Марфенькой тут у меня всё на глазах играют, роются в песке. На няньку надеяться нельзя: я и вижу из окошка, что они делают. Вот подрастут, цветов не надо покупать: свои есть.
Сцена невообразимого ужаса между присутствующими! Дамы встали и кучей
направились в залу, не простясь
с хозяйкой; за ними толпой, как овцы, бросились девицы, и все уехали. Бабушка указала Марфеньке и Вере дверь.
Он хотел броситься обнимать меня; слезы текли по его лицу; не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик был похож на жалкого, слабого, испуганного ребенка, которого выкрали из родного гнезда какие-то цыгане и увели к чужим людям. Но обняться нам не дали: отворилась дверь, и вошла Анна Андреевна, но не
с хозяином, а
с братом своим, камер-юнкером. Эта новость ошеломила меня; я встал и
направился к двери.
Спорить и пререкаться
с ним, как вчера, я не захотел и встал выходить, на всякий случай бросив ему, что я «постараюсь». Но вдруг он меня удивил невыразимо: я уже
направлялся к двери, как он, внезапно, ласково обхватив мою талию рукой, начал говорить мне… самые непонятные вещи.
Катерина Николаевна стремительно встала
с места, вся покраснела и — плюнула ему в лицо. Затем быстро
направилась было к двери. Вот тут-то дурак Ламберт и выхватил револьвер. Он слепо, как ограниченный дурак, верил в эффект документа, то есть — главное — не разглядел,
с кем имеет дело, именно потому, как я сказал уже, что считал всех
с такими же подлыми чувствами, как и он сам. Он
с первого слова раздражил ее грубостью, тогда как она, может быть, и не уклонилась бы войти в денежную сделку.
— Узнаешь! — грозно вскричала она и выбежала из комнаты, — только я ее и видел. Я конечно бы погнался за ней, но меня остановила одна мысль, и не мысль, а какое-то темное беспокойство: я предчувствовал, что «любовник из бумажки» было в криках ее главным словом. Конечно, я бы ничего не угадал сам, но я быстро вышел, чтоб, поскорее кончив
с Стебельковым,
направиться к князю Николаю Ивановичу. «Там — всему ключ!» — подумал я инстинктивно.
Я
с беспокойством начал представлять себе, что в мое отсутствие могло произойти у них даже что-нибудь очень нехорошее, и поспешно
направился домой.
Приняв провизию, мы снялись
с якоря и
направляемся теперь на островок Камигуин поправить немного мачты.
— Совесть же моя требует жертвы своей свободой для искупления моего греха, и решение мое жениться на ней, хотя и фиктивным браком, и пойти за ней, куда бы ее ни послали, остается неизменным»,
с злым упрямством сказал он себе и, выйдя из больницы, решительным шагом
направился к большим воротам острога.
Нехлюдов вышел на платформу. Шествие княгини
направилось направо, к первому классу. Нехлюдов же
с артельщиком, несшим вещи, и Тарасом
с своим мешком пошли налево.
«Нет, не мог сказать главного, — думал Нехлюдов,
направляясь вместе
с народом к выходу. — Я не сказал ей, что женюсь на ней. Не сказал, а сделаю это», думал он.
Нехлюдов отошел к толпе дожидающихся. Из толпы выделился в оборванной одежде и смятой шляпе, в опорках на босу ногу человек
с красными полосами во всё лицо и
направился к тюрьме.
— А-а!.. Мое почтение, мне некогда, — сказал доктор и,
с досадой отдернув вниз панталоны,
направился к койкам больных.
Катюша
с Марьей Павловной, обе в сапогах и полушубках, обвязанные платками, вышли на двор из помещения этапа и
направились к торговкам, которые, сидя за ветром у северной стены палей, одна перед другой предлагали свои товары: свежий ситный, пирог, рыбу, лапшу, кашу, печенку, говядину, яйца, молоко; у одной был даже жареный поросенок.
— Ну, брат, шалишь: у нее сегодня сеанс
с Лепешкиным, — уверял «Моисей»,
направляясь к выходу из буфета;
с половины дороги он вернулся к Привалову, долго грозил ему пальцем, ухмыляясь глупейшей пьяной улыбкой и покачивая головой, и, наконец, проговорил: — А ты, брат, Привалов, ничего… Хе-хе! Нет, не ошибся!.. У этой Тонечки, черт ее возьми, такие амуры!.. А грудь?.. Ну, да тебе это лучше знать…
Они вышли из врат и
направились лесом. Помещик Максимов, человек лет шестидесяти, не то что шел, а, лучше сказать, почти бежал сбоку, рассматривая их всех
с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его было что-то лупоглазое.
Сейчас после этого свидания
с Митей Иван Федорович и
направился тогда к Смердякову.
— Тебе надо подкрепиться, судя по лицу-то. Сострадание ведь на тебя глядя берет. Ведь ты и ночь не спал, я слышал, заседание у вас там было. А потом вся эта возня и мазня… Всего-то антидорцу кусочек, надо быть, пожевал. Есть у меня
с собой в кармане колбаса, давеча из города захватил на всякий случай, сюда
направляясь, только ведь ты колбасы не станешь…
— Нет, и я, и я пойду смотреть, — воскликнул Калганов, самым наивным образом отвергая предложение Грушеньки посидеть
с ним. И все
направились смотреть. Максимов действительно свой танец протанцевал, но, кроме Мити, почти ни в ком не произвел особенного восхищения. Весь танец состоял в каких-то подпрыгиваниях
с вывертыванием в стороны ног, подошвами кверху, и
с каждым прыжком Максимов ударял ладонью по подошве. Калганову совсем не понравилось, а Митя даже облобызал танцора.
Может быть, подивятся тому, что если была такая уверенность, то почему же он заранее не пошел сюда, так сказать в свое общество, а
направился к Самсонову, человеку склада чужого,
с которым он даже и не знал, как говорить.
— Спасибо! — отрезал Иван и, бросив Алешу, быстро пошел своею дорогой.
С тех пор Алеша заметил, что брат Иван как-то резко начал от него отдаляться и даже как бы невзлюбил его, так что потом и сам он уже перестал ходить к нему. Но в ту минуту, сейчас после той
с ним встречи, Иван Федорович, не заходя домой, вдруг
направился опять к Смердякову.
Выйдя от Lise, Алеша не заблагорассудил пройти к госпоже Хохлаковой и, не простясь
с нею,
направился было из дому. Но только что отворил дверь и вышел на лестницу, откуда ни возьмись пред ним сама госпожа Хохлакова.
С первого слова Алеша догадался, что она поджидала его тут нарочно.
Хромая и корчась от боли, сошел он
с крылечка и
направился к саду.
Он пошел из кельи, Алеша и послушник бросились, чтобы свести его
с лестницы. Алеша задыхался, он рад был уйти, но рад был и тому, что старец не обижен и весел. Старец
направился к галерее, чтобы благословить ожидавших его. Но Федор Павлович все-таки остановил его в дверях кельи.
«Слава Богу, что он меня про Грушеньку не спросил, — подумал в свою очередь Алеша, выходя от отца и
направляясь в дом госпожи Хохлаковой, — а то бы пришлось, пожалуй, про вчерашнюю встречу
с Грушенькой рассказать».
Другие признаки, совершенно незаметные для нас, открыли ему: этот человек был удэгеец, что он занимался соболеванием, имел в руках палку, топор, сетку для ловли соболей и, судя по походке, был молодой человек. Из того, что он шел напрямик по лесу, игнорируя заросли и придерживаясь открытых мест, Дерсу заключил, что удэгеец возвращался
с охоты и, вероятно,
направляется к своему биваку. Посоветовавшись, мы решили идти по его следам, тем более что они шли в желательном для нас направлении.
Часов в 12 дня мы были около большой скалы Мафа, что по-удэгейски значит «медведь». Действительно, своими формами она очень его напоминает и состоит из плотного песчаника
с прослойками кварца и известкового шпата. У подножия ее шла свежепротоптанная тропа; она пересекала реку Кулумбе и
направлялась на север. Дерсу за скалой нашел бивак. По оставленным на нем следам он узнал, что здесь ночевал Мерзляков
с командой, когда шел
с Такемы на Амагу.
Следы все время шли по реке. По ним видно было, что китаец уже не пытался перелезать через бурелом, а обходил его стороной. Та к прошли мы еще
с полчаса. Но вот следы круто повернули в сторону. Мы
направились по ним. Вдруг
с соседнего дерева слетели две вороны.
— Тебе сердись не надо, — сказал он, обращаясь
с утешениями к белке. — Наша внизу ходи, как орехи найди? Тебе туда смотри, там много орехов есть. — Он указал рукой на большой кедр; белка словно поняла его и
направилась в ту сторону.
Осмотр реки Шооми отнял довольно много времени. После полудня мы повернули назад, к морю, и
направились к горам, расположенным
с левой стороны долины. Удэгейцы называют их Саха-дуони и Канда-дуони (мыс Черта Канда). Каждая из них высотой около 240 м.
На этом участке в Нахтоху впадают следующие реки:
с левой стороны — Бия и Локтоляги
с перевалами на одну из прибрежных рек — Эхе. Из выдающихся горных вершин тут можно подниматься только до реки Малу-Сагды. На подъем против воды нужно четверо суток, а на сплав по течению — один день. Янсели сказал, что по реке Нахтоху идет кета, морская мальма и горбуша. Главная масса кеты
направляется по реке Локтоляги, мальма поднимается до порогов реки Дагды, а горбуша — до реки Нунгини.
В этот день вечером возвратился Чжан Бао. Он сообщил нам, что не застал хунхузов в заливе Пластун. После перестрелки
с Дерсу они ушли на шаланде в море,
направляясь, по-видимому, на юг.
Я
направился к одной фанзе. Тут на огороде работал глубокий старик. Он полол грядки и каждый раз, нагибаясь, стонал. Видно было, что ему трудно работать, но он не хотел жить праздно и быть другим в тягость. Рядом
с ним работал другой старик — помоложе. Он старался придать овощам красивый вид, оправлял их листья и подрезал те, которые слишком разрослись.
Предоставив им заниматься своим делом, я пошел побродить по тайге. Опасаясь заблудиться, я
направился по течению воды,
с тем чтобы назад вернуться по тому же ручью. Когда я возвратился на женьшеневую плантацию, китайцы уже окончили свою работу и ждали меня. К фанзе мы подошли
с другой стороны, из чего я заключил, что назад мы шли другой дорогой.